В горах и на ледниках Антарктиды

На обдумывание времени не было. Стоило посидеть минуту без движения, начинал ощущаться холод, морозный ветер проникал сквозь штормовку. Как выбираться отсюда? Оставался единственный вариант - подниматься снова на плато. Обидно идти в обратную сторону, да к тому же против ветра. А потом плестись в обход озера. Если все будет благополучно и сил у меня хватит, то это еще 6-7 часов пути. Радости мало, но что делать?.. Не стоит задумываться в таких случаях о конечном результате. Я ставлю перед собой первую насущную задачу- подняться на плато!

Подъем крут. И под ногами ворочающиеся, словно живые, камни осыпи. Все бы еще ничего, если бы не ветер, неукротимый, свирепый.

Я неплохо знаком с суровостью здешних ветров. Только раньше-то это знакомство было, что называется, шапочным. Одно дело удивляться силе урагана, находясь в деревянном домике, пусть даже в палатке, внимать порывам ветра, лежа в спальном мешке, гадать в тепле, какие беды принесет буран? Но совсем другое - оказаться один на один со стихией в антарктических горах, за много километров от лагеря.

Тут я самыми грозными словами, на какие только был способен, выругал себя за необдуманный маршрут. Мог бы договориться, чтобы вездеход вернулся за мной. Ну подождал бы вездеходчик Иван час-другой. Ну Будкин брюзжал бы. Так он и так вечно недоволен. Зато катил бы я сейчас в тепле к дому. Налицо мой промах как начальника лагеря. Переоценил я свои силы. На коварство Антарктиды нечего пенять. Это у нас давно уж повелось: чуть какая неприятность - на суровость Антарктиды списываем. Нет, если теперь что случится, то только по моей вине.

Через сотню шагов я понимаю, что идти вверх по склону мне физически не под силу. Стоит встать на ноги, ветер сразу отбрасывает назад. И тогда я опускаюсь на четвереньки. Нельзя сказать, что это было удобно, особенно когда на спине у тебя здоровенный рюкзак. Медленно-медленно, припадая к каменным глыбам, карабкаюсь метр за метром вверх. Временами лежу, отдыхаю. Лицо у меня как будто окаменело и не ощущает ураганного ветра. Хотя бы он дул порывами. Нет, садит ровно, напористо. Прав, видно, Будкин насчет аэродинамической трубы.

Не знаю, сколько времени я поднимался, видно, часа два, не меньше, пока наконец не выполз на плато. Перевел дух и стал на ноги. Простор открылся взгляду, я снова почувствовал себя человеком. Больше не нужно было ползти вверх против ветра. Отклонившись влево и немного назад, как бы облокотившись плечом на ветер, я заковылял по каменистой равнине, стараясь держать нужное направление. Примерно через километр заглянул вниз, кончилась ли драконья челюсть? Там чернели скалистые склоны, спускаться было опасно. И я пошел дальше по кромке плато, с каждым шагом удаляясь от лагеря, который был за озером в противоположной стороне.

Ветер уже не казался таким свирепым, он подталкивал меня в левый бок, гудел под левым ухом. Солнце, висевшее совсем низко над горами, отбрасывало на склон мою длинную горбатую тень. Километра через три я решил все-таки спускаться. Иначе крюк был бы слишком велик и дальнейший путь мог оказаться мне не под силу.

Склон снова привел к снежнику, но он был не такой уж обледенелый, да и крутизна не так устрашающа. Снежник можно было пересечь, но у меня зрела иная идея. Этот снежный шлейф позволял мне за считанные секунды спуститься сразу метров на двести. Идти по шатающимся валунам стало невмоготу. Левая нога то и дело норовила подвернуться. А до дома оставалось еще столько километров! Нужно было рисковать.

Я осторожно вышел на центральную часть снежника, сел, упираясь пятками в снег, положил слева ледоруб (его я решил использовать как тормоз), откинулся немного на спину и заскользил вниз. Удивительное чувство детского восторга на мгновение захлестнуло меня, может быть, виной тому были непроизвольно возникшие ассоциации. Хотя давно уже миновало то время, когда я катался с ледяных горок. Впрочем, детский опыт сейчас пригодился. Важно было следить, чтобы нарастающая скорость не развернула головой вниз. Я с силой уперся в ледоруб. Мою спину страховал рюкзак, ноги, согнутые в коленях, служили рулями. Скоро я вполне освоился с новым способом передвижения. У основания склона снежник выполаживался, и к окаймляющим его валунам я уже «подрулил» без тормоза.

Озеро, спуститься к которому я так стремился, было рядом. Оставались считанные метры спуска. Самое страшное - «пасть» Дракона - позади! Но я не чувствовал особой радости. Теперь меня валила с ног усталость. Под тяжестью рюкзака подгибались ноги, а от валунов рябило в глазах.

Гладь озерного льда призывно сверкала, обещая ровный путь к лагерю, но вдоль края тянулась кайма чистой воды. Всего-то полынья 10-15 м, но как ее преодолеть? Идти в обход - еще лишние час-два пути.

Я спустился к самой воде. Валуны здесь были обледенелые, словно специально уложенные, пригнанные друг к другу. Идти по кромке этого экзотического пляжа шириной всего около 1 м было легче, хотя я и рисковал оступиться. В одном месте в озеро со склона спускался снежник. Перемычка чистой воды тут совсем исчезала. Я остановился. Нужно преодолеть полосу ровного темного льда, всего десяток метров. Дальше от берега лед белый, там он толстый, безопасный.

Пора решаться. Выигрыш во времени и расстоянии мне жизненно необходим. А если лед не выдержит? Я отгонял мысль об этом. Уже полночь. О моем исчезновении наверняка сообщили на базу. Товарищи беспокоятся. Вариантов того, что со мной приключилось, предостаточно: подвернул ногу, сорвался с обрыва, утонул в озере. Наконец, просто стало плохо с сердцем. В последнее время даже такой здоровяк, как Будкин, и тот на сердце жалуется. Надо спешить. Иначе ребята выйдут на поиски, и Будкин ославит меня на всю экспедицию.

И я шагнул на снежник, спускавшийся в озеро. Лед у края был тонок, он пискнул, когда я ступил на него. Но я слишком устал, чтобы сомневаться. Действия мои бы ли почти механическими. Оттолкнувшись от смерзшегося снега, я заскользил по темной глади вперед, к спасительному молочно-белому льду. Через мгновение я был в безопасности. Перевел дух, поправил рюкзак и зашагал через озеро.

Мыс, который я должен был обогнуть, перед тем как выйти на финишную прямую, кажется совсем близко, но я знаю: по карте до него семь километров, никак не меньше. В горах трудно угадать расстояние. Ветер теперь задувает мне в правую скулу. Холодный ночной ветер с ледника Бетти. Но спина мокрая. А я сам как выжатый лимон. Теперь мне понятно такое сравнение. И странный железный привкус возник во рту.

Дорога стала гладкой. После хаоса каменных глыб она будто бархатная. Шипы ботинок сбивают ежик кристаллов льда, образовавшихся на поверхности замерзшего озера под воздействием солнца и ветра. Кристаллы дзинькают под ногами, и мне кажется, звучит диковинная музыкальная шкатулка. Когда-то в детстве в гостях у бабушки я слышал такие звуки.

Под эту странную мелодию я шагал, шагал, словно заведенный механизм. Ходьба по ровному льду действовала умиротворяюще. В ней было какое-то укачивающее однообразие. Ноги ступали все тяжелее и тяжелее. Я начинал дремать на ходу. Безразличие, апатия подбирались ко мне. Надо было срочно менять тактику, что-то предпринять. И, как всегда в критические минуты, я вспомнил Будкина. Что бы он сказал, если бы увидел меня, сгорбившегося, уныло ковыляющего по ледяной равнине? Я даже внутренне как-то собрался, взмахнул ледорубом, расправил плечи, пошел уверенней и бодрей.

Однажды Будкин рассказывал, как он возвращался из дальнего маршрута с раздробленной коленкой. Пусть не в Антарктиде это было, где-то в горах Сибири, но ему тогда было наверняка еще труднее, но он выстоял, победил! Так неужели я сдамся, уступлю?..

Я решил считать шаги. На каждом сотом шаге я получал «приз»: поворачивался к ветру спиной и, облокотившись о ледоруб, расслаблял мышцы ног. Эта тактика принесла успех. Теперь я шагал в предвкушении, когда остановлюсь, привалюсь к ледорубу, правая скула ощутит тепло дыхания, затекшие мышцы спины как-то по-иному примут на себя тяжесть рюкзака.