Жидков, или о смысле дивных роз, киселе и переживаниях одной человеческой души

В нем дети умирают от колита.

Любовь, привязанность -- равны беде.

Мужья ложатся спать с первопрохожей,

Томятся, мрут! Где оба брата, где?

Почто Антон прижиться невозможий?

За что ж то тот, то этот сын Твой Божий

Идет босой в лазоревой среде? -

Пойдешь босой в лазоревой среде -

Пройдут минуты -- ты сама, Ирина,

Замолвила за Ольгиного сына -

Покинет он тебя в твоей нужде.

Наедине с собой в твоей беде,

Сомлеешь ты замедленно, заминно,

И не найдет тебя твоя кончина

Как только у мучений во следе.

-- Антон меня покинет? -- Ты сказала! -

-- Мой бедный мальчик, видано ли где,

Чтоб до отхода уходить с вокзала?

Ты говоришь, что скоро быть страде?

Но я распоряжений не писала...

Так ниотколи не возьмись нигде!

Так, ниотколи не возьмись нигде, -

Сомлею смертью? Карцинома что ли?

Ты говоришь, сойду на нет от боли?

Бог справедливый, милостивый де?

-- Ирина, Бог бессильный в простоте,

Не разрешающий ни уз неволи,

Ни створов мрака в самой малой доле,

Лишь сотворивый оные и те. -

-- Но что же можешь ты? -- Мне все открыто!

Я разрешенье уз и вечный свет! -

-- Теперь вот так... не понимаю... нет! -

Не понимала, но к нему средь быта -

Насмешливое -- где ты, Вечный Свет? -

Нет-нет и кинет, стоя у корыта.

И не было -- чтоб, стоя у корыта,

Не доходил из горних мест ответ,

Не требуя ни справок, ни анкет,

Но нелицеприятно и открыто.

Не ведает, откуда и дары-то:

Вдруг разверзался в потолке просвет

И в небесах столбился парапет

("А сверху, видимо, теперь дворы-то!"),

И без вопросов говорила суть -

Спасибо мол! И был ответ: До сыта! -

Она: Все мучаюсь! -- И слышит: Жуть!

Терпи, пока все чаша не испита,

Превозмоги, Ирина, как-нибудь.

Не вглядывайся, что ли, нарочито. -

Бывало же и так, что нарочито

Учнет рассказывать и будит смех

У горняя всея, и слышит тех,

И насмеется в них сама досыта.

Смеется, а печаль в ней неизжита -

Не за себя, лишенную утех -

За тех, кто кутается в рыбий мех -

У той -- клешня, а у того -- копыто,

Конечность же -- в какой-нибудь скирде,

А что осталось -- стало на колеса.

И если углядит, хотя б искоса, -

Не может вспомнить о билиберде.

Что есть, то есть -- на нет же нету спроса,

Затребывай войну когоежде!

Ей не забыть войны, когоежде

У ней в очах настало просветленье.

Узнала страсти белое каленье

И научилась приходить в нужде,

Была свидетель радостной ходе

Сугубо тылового поколенья

На Запад на предмет обогащенья

И возвращенья при хурде-мурде.

Шептала только: Так тебе, Николка!

Счастливый! Ну а этим... каково...

Им -- медленная смерть... без своего... -

И было ей одной смешно и колко,

Одной -- в любые времена, везде -

Отпущеница бысть худого полка.

Отпущеница бысть худого полка

И, отпускаясь, молвила Ему:

Не стану в тягость глазу ничьему,

Не буду праздного добычей толка, -

Но раствори меня как долю щелка,

Особенно Антону моему

Моих агоний видеть ни к чему -

Но распусти меня, как глади шелка;

И сверху слышит: Принято сполна! -

И как пришла пора с землей расстаться,

Ее позвали: Ира! -- И она

Просила как-нибудь еще остаться,

Дабы еще во всем поразбираться

(Тетрадь в порядок не приведена!).

Тетрадь в порядок не приведена,

И ей отселе отойти не можно.

-- Ну, Ира! -- и она Ему: Мне сложно...

Тут, знаешь, изменились времена -

Амнистии задвигалась волна -

Так задышалось... легочно и кожно! -

-- Ну, это, Ира, ты все врешь безбожно -

Ты мальчиком своим приручена.

Брось мальчика! Небось! И то -- подымут! -

-- Могу ли я? -- Ты что -- пристыжена?

Но вспомни: мертвые сраму не имут...

Восхищена же -- как восхищена,

Давай иди скорей, а то не примут -

Так и останешься середь гумна. -

И говорит уж посередь гумна:

Прощай! -- Нет, не прощайте, до свиданья!

-- Ну, хорошо. Тебе я дам заданье:

Проклюнь там, на окошке, семена!

Да, погоди... тебе сказать должна,

Что Бога нет... Есть это... мирозданье -

(Позвали: "Ира!" -- словно на свиданье!)

Она же ни гу-гу -- стоит ясна,

Глаза сияют, золотится челка -

И, словно не наследственный завет,

А поручается кому прополка:

-- Не забывай Отца -- Он вечный свет! -

В смущенье бормочу: Зачем же... нет... -

Что ж окает-то так -- ведь не хохолка.

И Тетушка уходит тихомолко -

Проходит комнату и в мир окна

Встревает, туфелька едва слышна,

Еще в луче -- стрекозка или пчелка -

Сверкнула шпилька или же заколка,

И у него в уме: его ль вина -

Еще немного и уйдет она,

И стану плакать жутким воем волка. -

Вот руку подняла над черемшой,

Вот, улыбнувшись, руку опустила -

И снова подняла -- перекрестила!

Что вздумалось -- ведь он уже большой.

Подумал: Тетушка меня простила

За то, что часто зарастал паршой.

Не буду больше зарастать паршой -

Мне ни к чему: здоровья заждались мы,

И вот уж не зачухаемся в жизь мы, -

Да всякой суетой, да томошой.

Пойду к отцу -- он у меня старшой.

Сначала перечту отцовы письма,

А там дойду до сути афоризма,

Что в небольшом дому большой покой.

Но денусь-то куда с моей нуждой

По Тетушке -- с неловкою любовью

Моею к ней, с тоской по ней -- большой

И столь миниатюрной -- с яркой кровью,

Что кинула меня, не дрогнув бровью,

Прочь отошла, не сокрушась душой.

* * *

Не сокрушайтесь же и вы душой,

Колико отойду от вас -- и скоро!

Мой нищий дух -- да будет вам подпора

В удушливой среде -- для вас чужой.

Да не заплеснеет металл ваш ржой,

Да не прилепится к подошвам сора

Ни роскоши, ни славы, ни позора -

Ни праздной мысли, ни тщеты чужой,

Когда же мы поделимся межой,

Да не восплещет вам тоска отравы -

Идите дале пахотной обжой.

Не стройте Церкви у моей канавы -

И, облаченный перстию и в травы,

Не буду больше зарастать паршой.

Мои друзья, вам -- свет, а мне -- покой.

Но знати хощь, дружище Феофиле,

Как Слово проросло в житейском иле,

Понанесенном Времени рекой.

Суть Времени есть Свет -- течет рекой,

Подобной рукавам в Небесном Ниле,

И ткани проницает без усилий,

В них обрете же временный покой,

Неуловляемый течет сквозь призмы

И, только внидя в ядра твердых тел,

Происторгает в мире катаклизмы,

Практически ж неуловим -- бестел,

Сущ и не сущ, все сущее одел -

Не явится, хотя б и заждались мы.

Но то, чего, и вправду, заждались мы

Рожденные от света, -- света в нас.

Поток, не омывающий наш глаз,

Вдруг порождает странные психизмы:

Гиксосы... флагелланты... шовинизмы...

И к нам грядет тогда факир на час,

Когда б в него вглядеться -- косоглаз,

Когда бы вслушаться -- плетет трюизмы.

Но иногда -- о Духа пароксизмы! -

Не палача, не беса мелких бурь

Выкидывает на песок лазурь -

Но Деву и Младенца -- алогизмы! -

И испаряется людская дурь.

Тогда, тогда-то постигаем жизнь мы.

И понимаем подлинную жизнь мы,

И вспыхивает небосвод огнем,

И мы купаемся, как дети, в нем -

И в нем сгорают варварские "измы".

Легко восходим вверх, нисходим вниз мы,

К воздушным струям голой кожей льнем,

Фиалки воздуха руками жнем

И по воде идем стезей харизмы.

Забудем щей горшок и сам-большой!