«Здесь было НТВ», ТВ-6, ТВС и другие истории

Я не талиб, но и не слепой же. А мне программу писать надо.

Натерпелся я и от профессионализма редактора Морозовой: с ударениями у меня не сложилось с детства, и падежи употребляю по интуиции, а редактор Морозова в засаде посидит, дождется, пока я свой уровень культуры обнаружу, да прилюдно и опозорит. Зато потом улыбнется так, что все простишь.

А главный среди моих бойцов невидимого фронта – Сергей Феоктистов. Похожий на большого, умного и ученого кота, он – шеф-редактор программы. Сия должность означает безотлучную жизнь в информационном потоке, но это как раз могут многие. А Феоктистов умеет вот что: взять два несмешных по отдельности факта – и соединить их, как щелочь с водой. Чтобы зашипело и дало бурную смеховую реакцию.

Сергей был соавтором моих текстов, зачастую – их автором в большей степени, чем я сам. Он создавал голевые моменты – мне оставалось только подставить голову…

По образованию Феоктистов – синолог, то бишь специалист по Китаю, где и проработал пять лет корреспондентом «Маяка». Из тех краев Феоктистов вывез собаку по имени Пыр-Пыр и философское отношение к жизни. Наконец, он знает китайскую грамоту! Это всякий раз наполняет мое сердце священным трепетом: до встречи с Феоктистовым я был убежден, что китайцы нас разыгрывают, и прочесть это в принципе невозможно. А наш ученый шеф читал в подлиннике Конфуция, хотя для общения с нами, убогими, ограничивается цитатником Мао – тоже в подлиннике, разумеется… За пять лет совместной работы один афоризм Великого Кормчего я выучил наизусть: ибу ибуди дадао муди. «Шаг за шагом дойдем до цели». Чем, собственно, и занимаемся.

Рассказывать про «поэта-правдоруба» большого смысла не имеет – кто ж не знает старика Иртеньева? Игорь Моисеевич – живой классик, чьи строки с середины восьмидесятых уходят в народ безымянно, что есть высшая форма признания.

Не с первого раза удалось мне подсадить моего старшего друга на телевизионную иглу: поначалу от политической поденщины Иртеньев отказывался. Гордый питомец муз, он не то чтобы брезговал заказом – но полагал, что не сможет писать «на скорость», сохраняя уровень, к которому уже успел приучить своих читателей.

А условия иртеньевской работы были, действительно, довольно жесткими: в среду получи тему, а к утру в четверг – вынь да положь стихотворение. Что Игорь и делал четыре года напролет. Перед тем как по телефону, мрачным голосом, прочесть мне «программный продукт», Иртеньев обычно предупреждал, что стих получился смешной, и чаще всего не ошибался.

Если у иртеньевской музы был выходной, он справлялся без нее – выходили стихи элегантные, математически точные; демонстрация профессии. Но когда муза посещала поэта… а по средам она делала это регулярно… Тогда, потревоженный по какому-либо невзрачному поводу вроде принятия бюджета, иртеньевский талант поднимался во весь свой немаленький рост. Легко оттолкнувшись от повода, стих взлетал к головокружительным обобщениям и оттуда обрушивался финальной репризой. Пальчики оближешь.

Многое из написанного для «Итого» Иртеньев, человек строгий, впоследствии включил в свои сборники. Наличие в природе этих стихов я считаю своим вкладом в русскую поэзию. Хотел написать: скромным вкладом, но к черту скромность – стихи-то отменные!

Примерно через год после старта программы Иртеньев привел в эфир своего друга Андрея Бильжо. Блестящий карикатурист дебютировал у нас в качестве «мозговеда».

Впрочем, Бильжо – психиатр самый натуральный, с дипломом, и по Москве в некотором количестве еще ходят граждане, починенные Андреем Георгиевичем в его маленькой психиатрической больнице. Соответственно, и диагнозы политикам он ставил не шуточные. То есть – настоящие.

Нехитрое дело назвать Думу «дурдомом», но для Бильжо это не было метафорой: политическую элиту страны он ощущал как свою клиентуру. А когда «врач-мозговед» выходил на уровень обобщений, как в случае с «пациенткой Р.», случался успех такой силы, что меня начинали вызывать в правоохранительные органы (см. выше).

Многие до сих пор спрашивают: что это он вертел в пальцах? Отвечаю: это ключик-гранка, какими запирают снаружи буйные психиатрические палаты. К сожалению, изолировать от россиян обителей верхней и нижней палаты Андрей Бильжо не сумел.

Но всех нас предупредил.

Смею думать, что в «Итого», за пять лет еженедельного эфира, случилось некоторое количество удачных шуток. Но это, конечно, гарнир. А собственно блюдом были они, наши всенародно избранные всех рангов. Перешутить их было невозможно. Что они говорили, как себя вели! Какой Салтыков-Щедрин? Какой Свифт? Только не выключай камеру, только запасись пленкой – и фиксируй.

В этом хоре были солисты, а были и звезды первой величины. Черномырдин, например, – предмет моей острой ревности. Я относился к нему, как Сальери к Моцарту, потому что сам беру трудом, а он – талантом. Ужас! – ночей не спишь, пальцы стерты о клавиши по локоть, восемь редакций одной шутки… – а этот просто открывает рот и говорит… Ельцин доводил нас иногда до икоты; некоторые его синхроны (так на телевизионном сленге называется прямая речь в эфире) мы в процессе подготовки программы пересматривали много раз – и каждый раз уползали от монитора на карачках. Вести программу в прямом эфире я бы, клянусь, не смог – «плыл» бы от смеха постоянно.

Но главное – пятилетняя работа в «Итого» существенно поправила мое мировоззрение. Километры пленок, отсмотренные с подачи Татьяны и Сергея, не прошли даром. Время от времени на рабочем месте я узнавал о Родине что-то такое, отчего хотелось скорее плакать, чем смеяться.

И дело вовсе не в политиках, почти в полном составе расположившихся в диапазоне от клоунов до дебилов. Претензий к обитателям Кремля и других вместилищ власти у меня, с течением времени, становилось, как ни странно, все меньше. И все больше я понимал, что они – это мы. Например, жители Брянска выбрали себе депутата Шандыбина. Они, кого смогли, выбрали – он, как может, работает, и никаких претензий к ателье.

Удивительно другое: поставив на руководство своей жизнью этих василь-иванычей (а Шандыбин там еще не из худших), россияне с поразительным терпением продолжают надеяться на то, что в одно чудесное утро у них под окнами обнаружатся голландские коровы и английский газон. И время от времени обижаются, что этого еще нет.