Мы – не рабы?

Авторы «Эксперта», претендующие на строгую научность и недопустимость конъюнктурной политизации, пишут: «История Российской империи не так уж отличается от истории других европейских империй. Во многом она была даже гуманнее. Но в любом случае у России не было выбора — быть империей или быть «нормальным европейским демократическим государством». Был выбор — быть империей или быть колонией».

Про то, что «она была даже гуманнее», надо оставить на совести авторов, особенно если учесть, что история Российской империи и в 1917 году не заканчивается.

Про то, что «не было выбора», следует отнести туда же. Вся наша жизнь — и каждого человека, и любой страны — постоянный, непрестанный выбор. Постижение смысла истории — в отыскании ответа, почему сделан именно такой выбор, а не другой, реально возможный как иной путь.

Но допустим даже, что при анализе всех обстоятельств «за» и «против» того или другого выбора, при анализе по всем правилам «строгой научности» и совершенно без «конъюнктурной политизации» мы пришли к выводу: да, «не было выбора». Значит ли это, что нужно — с откатом назад и с опорой на все наши традиции — продолжать тот путь, по которому мы пришли в наше сегодня? Не забывая при этом, что промежуточными точками на этом пути стали 1917, 1991 и 2008 годы?

Судя по всему происходящему в стране, судя по направлению полета господствующей мысли — надо продолжать.

Россия снова перед выбором: то ли все то, что уже довольно отчетливо просматривается в окружающей нас реальности — ордынско-византийский политический курс властвования, традиционная русская геополитика, советское мессианство, всепоглощающая коррупция и путинская зачистка политического пространства России. То ли…

Я совсем не уверен, что у нас есть время для размышлений о каких-то альтернативах. Тем более для их реализации.

Блуждание по кругу истории. «На круги своя» по-русски

Если на войну России против Грузии посмотреть:

— сначала в связи с другими важнейшими событиями российской внутренней и внешней политики последних 8–10 лет: ликвидацией выборов, судебной системы, независимых СМИ, политических партий, оскоплением законодательной власти, превращением правоохранительных органов в репрессивные и преступные и т. д., галопирующей во главе с высшей властью коррупцией, громкими нераскрытыми убийствами, обострением отношений с сопредельными (и не только) странами;

— а потом в перспективе очень большой временной продолжительности — как на очередной эпизод нескончаемой в столетиях вереницы наших аннексионистских войн (и усугубляющейся в результате подобных войн несвободой внутри страны);

то момент пересечения этих двух линий зафиксирует очень важное явление: возврат современной России на круги своя, ее возвращение в русскую и советскую колею.

Что это значит — «возврат современной России на круги своя, ее возвращение в русскую и советскую колею»?

Во-первых, о самом понятии «русская колея». В том же смысле говорят и пишут про «Русскую систему» (например, А.И. Фурсов и Ю.С. Пивоваров), про «русскую (православную) цивилизацию» (Арнольд Тойнби, славянофилы, евразийцы 1920-х годов, современные «почвенники» и «патриоты»), про «матрицу русской неизменяемости» и т. п. Подобные слова требуют пояснения на предмет их значения в текстах, претендующих на «научность». Они скорее допустимы здесь лишь как некий оборот речи, как стремление что-то специально «сгустить» с целью сделать более понятным то, о чем идет речь. И допустимы лишь при условии, что читателю или слушателю понятна условность таких слов, наличие в них не свойственных людскому сообществу механистичности, фатальной неизбежности, запрограммированности — то есть всего того, что прочитывается в этих словах, если их воспринимать буквально. По существу, употребляя эти или схожие термины, имеют в виду что-то между «архетипом», «структурой» и «системой» — чтобы сказать одним словом сразу и о какой-то организации, о соотнесенности множества самых разных составляющих, и в то же время о долговременности такой их организации, о ее продолжительной неподвластности времени. (В научных категориях то же самое выражают как La langue duree.)

Во-вторых, надо хотя бы вкратце сказать о конкретном содержании, заключенном в данных понятиях. О том, что именно и как создает эту самую «колею», эти повторяемость, неизменность, многовековую структурную стабильность — эту постоянно изменяющуюся неизменность. Но поскольку «вкратце», то есть буквально в нескольких словах об этом сказать нельзя, укажу лишь на некоторые, может быть, наиболее важные из составляющих, образующих это понятие:

само расположение России в мире (сегодня его называют «геополитическим») и размеры ее территории; характеристика ее земель и почв; плотность, состав и динамика населения и, наконец, тип русской Власти. Но пока что я перечислил, так сказать, объективные, материальные, «вещественные» и институциональные составляющие, из которых потом складывается понятие «колеи». Не будучи одухотворенными, они просто-напросто некая данность и как таковая мертвы, никакой повторяемости, никакого круговращения из них не получится. Столь же важными, если не важнейшими, стали для «колеи» составляющие из сферы духовной: русское православие, мессианство и экспансионизм, привычки людей, их мировидение. Все вместе эти составляющие, постоянно переплетаясь, взаимодействуя, изменяясь (иногда до неузнаваемости), составляющие материальные и духовные, объективные и субъективные торили ту самую «русскую колею», на которую мы вроде бы вернулись сегодня.

В-третьих, про «возвращение» на круги своя, в ту же самую русскую и советскую колею.

Говоря о «возвращении», мы предполагаем, что уже несколько раз — или, по крайней мере, хотя бы однажды — когда-то выходили из того места, куда снова возвращаемся. С обычным возвращением оно все так и бывает. Но здесь речь идет не о возвращении «как обычно», а именно о возвращении «по-русски». У нас, оказывается, можно лишь «вроде бы» вернуться. На самом деле «вернуться» по-нашему означает всего-навсего оказаться снова там, откуда, если присмотреться, никогда и не уходили.

Возвратных (попятных) движений в нашей истории, как и в любой другой, было несчетное множество: от реформ к контрреформам, от эпохи перемен к «застою», от «заморозков» к «оттепели».

Но у нас все продвижения при этом шли по тому же следу, в том же направлении. Собственно, это и есть то пятисотлетнее движение, которое, например, Чаадаев и Бердяев называли не продвижением вперед, а блужданием по кругу истории. Было несколько случаев, когда Россия в ходе такого своего исторического движения оказывалась как бы на пересечении двух дорог, идущих в разных направлениях, по одной из которых, казалось бы, можно было сойти с проторенного раньше пути.

С такого перекрестка, собственно, и начиналась история России как единого государства. Александр Зимин дал прекрасный образ «Витязя на распутье», который, казалось бы, мог еще пойти из удельной Руси в более свободную Россию. Но у «витязя» не хватило сил выбраться из тех скреп (насилие власти и подданство народа), что уже тогда сковали социум. И «витязь» пошел все той же дорогой — дорогой русского самодержавия, к которому вскоре добавилось крепостничество. Из переплетения этих двух базовых составляющих и получилась, в конце концов, «русская колея», она же — несвобода.