СССР и Запад в одной лодке (сборник статей)

Политическим ухаживанием и экономической помощью Запад рассчитывает «смягчить» Советский Союз — однако выкармливает этим не только враждебное ему государство, но и самую идею тоталитаризма.

4 июня 1977,

Утрехт

1. США И СССР В ОДНОЙ ЛОДКЕ?

Для дипломатического признания СССР США понадобилось шестнадцать лет (1917-33), чтобы стать его союзником — восемь (1933-41), чтобы совместно заняться переустройством мира — четыре (1941-45), а чтобы полностью разочароваться в этой политике — всего два года (1945-47).

Почему США так медлили с признанием СССР — ведь дипломатическое признание не означает одобрения, а непризнание само по себе не меняет революционный строй в желаемую сторону? Почему упустили возможность поддержать умеренные элементы в СССР — не признавая его в период НЭПа и признав в период массовых репрессий? Почему, начав сближение с СССР, проводили его с такой безудержностью — чтобы внезапно остановиться в ошеломлении?

Потому, вероятно, что США мало интересовались внутренними советскими проблемами. Внешнеполитический курс США определялся тем, какие силы там брали верх, — он мог трагически не соответствовать происходившему в СССР.

Проводя политику сближения с СССР, Ф. Д. Рузвельт исходил, по-видимому, не только из нужд военного времени, но и из более общего взгляда, что устойчивое положение в мире невозможно без включения СССР в мировую систему. Внутри устойчивой мировой системы СССР казался Рузвельту менее опасным, чем вне ее, и потому не СССР заплатил за включение в систему, а ему было заплачено — прежде всего, предоставлением права распоряжаться Восточной Европой.

Действительно, где лучше иметь деструктивную субсистему — в системе или вне ее, поскольку, как показал опыт, само по себе включение не превращает субсистему из деструктивной в конструктивную? Иными словами, если мы представим западные страны в виде гребцов лодки, а СССР в виде пловца, который пытается эту лодку потопить, то что разумнее — пригласить СССР в лодку в надежде, что он будет грести вместе со всеми, вместо того чтобы раскачивать ее, или же держать СССР вне лодки, опасаясь, что он ее потопит, но и надеясь, что один он рано или поздно истощит свои силы?

Рузвельт пригласил Сталина в лодку. Увы, это не изменило ни внутренней, ни внешней политики СССР. Сталин не только раскачивал лодку, но, образно говоря, сам выпрыгнул из нее. Чувствуя себя одураченными и сознавая свою ответственность за «навязывание коммунизма» Восточной Европе, США круто повернули и перешли к политике «сдерживания коммунизма», не только сберегая остаток Европы, но главным образом решив не уступать теперь без боя Азии. Но и здесь США были склонны по-прежнему игнорировать отношение самих народов к «коммунизму».

Непонимание происходящих в других странах процессов заставляло США чрезмерно полагаться на манипулирование военной силой и экономической помощью. Если исходить из той точки зрения, что коммунистические революции в Азии были результатом исторического развития этих стран, и «коммунизм» здесь стал формой пробуждающегося азиатского национализма и эгалитаризма, а вовсе не результатом советских интриг, то американскую политику в Азии после войны можно считать такой же неудачной, как и их политику в Европе во время войны.

Признай США в 1949 году КНР, они не только избежали бы корейской войны, но и ускорили бы отход КНР от СССР. Создание потенциальной угрозы на востоке сделало бы СССР уступчивее на западе: скорее всего, не имея за спиной дружественного Китая, СССР согласился бы в 1953 году на воссоединение Германии. Но США не только не признали КНР, но и решили дать бой «коммунизму» в самом уязвимом для себя месте — во Вьетнаме, где режим, который они поддерживали только потому, что он был «антикоммунистическим», был в глазах собственного народа наследником колониального режима и потому был обречен на гибель.

Где-то между двумя кризисами — разочарованием США в «поощрении коммунизма» в Европе в конце сороковых годов и разочарованием в «сдерживании коммунизма» в Азии в начале семидесятых — началось то, что теперь называется «политикой разрядки» и раньше называлось «политикой мирного сосуществования».

Несмотря на растущую военную мощь, лодка Сталина с нищим Китаем на корме и ненадежными восточноевропейцами на носу мало годилась для того, чтобы протаранить западную лодку. Самоизоляция, в которой СССР находился в последние годы жизни Сталина, перенапрягла силы страны и привела к ряду конвульсивных реформ пятидесятых годов. Таким образом, только испытав все отрицательные стороны доведенной до крайности изоляции, СССР вступил на путь внутренних преобразований и налаживания внешних связей.

США, уставшие от «холодной войны» и связанного с ней напряжения, пошли, хотя и с колебаниями, навстречу. Скорее всего, они переоценили изменения, произошедшие в СССР после смерти Сталина. Вдобавок на мышление руководителей США и СССР оказало влияние появление нового политического «материка» — третьего мира, толкая их как к соперничеству, так и к сотрудничеству.

Устранение Джона Кеннеди и Никиты Хрущева совпало с более скептическим отношением к разрядке. США оказались втянутыми во вьетнамский конфликт, а в СССР на несколько лет вновь победили идеи изоляционизма.

Однако объективный ход истории оказался сильнее. Если США уже достигли уровня державы, стремящейся не изменить что-то в мире, а сохранить то, что есть, то и СССР постепенно начал подходить к этому уровню. С какого-то момента у них неизбежно должна была возникнуть потребность в договоренности.

Объективность этого сближения нагляднее всего видна в том, что оно было возглавлено на этот раз фигурами довольно безликими и ранее обнаруживавшими только враждебность к иной системе. Но как раз то, что каждый из них был прежде всего ставленником своего бюрократического аппарата, и помогло им сблизиться и лучше понять друг друга.

Оценивая преимущества разрядки перед холодной войной, мы не вправе, по-видимому, говорить, что разрядка — альтернатива войне. «Холодная война», будучи как бы сублимацией войны горячей, не менее эффективно предотвращала реальную угрозу, чем «разрядка», ибо мир держался и держится на ядерном равновесии. Поэтому и взаимное сокращение вооружений, если даже его удастся достигнуть, не уменьшит и не увеличит опасность войны.

Рост вооружений — следствие конфронтации, а не ее причина, и в значительной степени следствие научно-технического прогресса. Поскольку сама по себе договоренность о тех или иных ограничениях ни с конфронтацией, ни с прогрессом не покончит, гонка вооружений, зажатая в одном месте, всегда вылезет в другом. Сокращение вооружений может быть результатом разрядки, но не ее единственным или основным содержанием. Поэтому на разрядку лучше всего смотреть как на инструмент не сохранения мира, а улучшения мира, ибо в противном случае в ней не было бы никакого смысла.

Создается, однако, впечатление, что для США цель разрядки — как раз сохранение существующего положения. Они как бы стремятся опутать СССР паутиной договоров и взаимных обязательств и тем самым лишить его возможности нарушать стабильность в мире без опасения эти связи порвать.

Для СССР — стороны все еще наступательной — цели разрядки гораздо шире. СССР стремится выйти из изоляции по крайней мере по трем причинам: 1) чтобы, успокоив Запад, манипулировать западными странами так сказать по одиночке, а не скопом, как в известной степени приходится сейчас; 2) чтобы обеспечить себе спокойный тыл ввиду враждебных отношений с Китаем; 3) чтобы преодолеть связанную с изоляцией экономическую отсталость.

Несмотря на значительные военно-промышленные достижения, экономика СССР остается весьма уязвимой и нуждается в технологической и организационной модернизации, что невозможно без помощи Запада. К тому же отсталость сельского хозяйства принуждает СССР систематически закупать зерно на Западе, и два неурожая подряд без подобных закупок смогут потрясти советскую экономику и даже вызвать массовые беспорядки.