Операция "Трест". Советская разведка против русской эмиграции. 1921-1937 гг.

Якушева долго готовили к встрече с легендарным генералом. Артузов лично подробно инструктировал секретного агента иностранного отдела ГПУ об обстановке в Русском общевоинском союзе и о различных течениях в эмиграции. Больше всего Лубянку беспокоила Боевая организация Кутепова. Было крайне сложно бороться с группами из трех офицеров-террористов, которые шли в СССР с великолепно подделанными документами.

В начале июля 1925 года Якушев и Захарченко прибыли в Париж. После недолгих переговоров Кутепов еще больше укрепился в доверии к монархической организации Центральной России. Он даже рассказал Якушеву о возможности получения крупного займа в США, ведь надежды на Торгово-промышленный союз напрасны. Больших денег у них не было. А без средств никакая борьба невозможна. На тот момент времени Кутепов располагал лишь очень незначительными средствами, большая часть из которых была пожертвованиями и без того нищих русских эмигрантов.

Главным же итогом встречи стало согласие генерала стать представителем монархической организации Центральной России в Париже. Должность эта была больше номинальная, ведь Кутепов продолжал руководить своей Боевой организацией. Для него террор был самым действенным способом борьбы с большевиками. Якушев сделал попытку отговорить генерала и преуспел. Он отказался от запланированных убийств Дзержинского, Менжинского и Артузова.

Потом в эмиграции много спорили: как мог убежденный монархист Кутепов не раскусить лжемонархиста Якушева. А почему, собственно, лже? Александр Александрович был самым что ни на есть идейным сторонником монархии. О его убеждениях прекрасно знали на Лубянке и именно поэтому и сделали главным действующим лицом «Треста». Участник тех событий Сергей Войцеховский позднее напишет в своих воспоминаниях: «Кутепов был человеком смелым и неосторожным. Но его доверие к « Тресту» не было безграничным. Он отклонил приглашение МОЦР съездить в Россию и «проверял» связанных с «Трестом» людей, но делал это — как мне пришлось убедиться — неумело и психологически неудачно». Но это уже была хорошая мина при плохой игре...

После переговоров с Кутеповым должна была состояться встреча с великим князем. Она прошла, и ее результаты весьма порадовали Лубянку. Артузов несколько раз с удовольствием перечитывал отчет Якушева: «В Сантен-Сервон прибыли с Кутеповым в десятом часу утра. Встретил нас барон Сталь фон Голь-стейн и проводил прямо в гостиную. Николай Николаевич пополнел и опять смотрит бодрячком. Вспоминал наши прошлогодние беседы и тут же сообщил:

— Доверяю только Александру Павловичу. Он — и никто другой/

Я рассказал о Маркове, о его плане уступки Бессарабии румынам и заявил, что мы на это идти не можем. Встречено с полным одобрением.

Доложил, чего достиг «Трест»: о затруднениях, мол, в связи с увольнением из-за военной реформы некоторых бывших офицеров мы потеряли связь со многими воинскими частями. Заговорили о Туркестане, о басмачестве:мол, «свет с Востока». Ответил: «Боюсь сепаратизма». Он убежден в своей популярности на Востоке: «Ну, магометане мне поверят». Рассказал о предстоящем приезде представителя американских деловых кругов и переговорах с ним о займе.

Показал ему новый червонец и предложил сыграть на понижении курса советских денег.

— А сколько надо для этого ?

— Миллион золотом.

Промолчал. Разговор о положении в России. Говорю:

— Нарастает недовольство. Народ стосковался по самодержавной власти.

— Как мыслится переворот ?

— Объявляется военная диктатура. Но не скоро. Позовем ваше высочество от нашего имени, от имени монархической организации Центральной России.

Он задыхается от волнения:

— А как же народ ?

— А народ не спросим. Ни Земского собора, ни Учредительного собрания. Позовем мы. Мы и есть народ.

Радостный хохот. Заходит разговор о декларации, которую «Верховный» опубликовал в американской печати. Критикую: неосторожно обещана амнистия всем служившим у большевиков, необдуманное решение земельного вопроса. «Верховный» вертится, гримасничает, признает, что допустил неосторожность, не согласовав с «Трестом»: поступил так, чтобы парализовать выступление Кирилла Владимировича.

О поляках: он должен сделать вид, что не знает о нашем договоре с поляками.

О евреях: «народный гнев», то есть погромы, организует Марков. Затем последует высочайшее повеление о прекращении насилий.

Беседа прервана для завтрака. Появилась супруга Николая Николаевича — Стана, Анастасия. Очень бодрая, южный тип лица, глаза — маслины, в волосах — седина. Чмокнула меня в лысину:

— Вы не знаете, как вы мне дороги. Я постоянно волнуюсь за вас.

После завтрака прощаемся. Отбываем с Кутеповым в Париж».

Позволю себе не согласиться с этим документом. Александр Павлович Кутепов не мог радостно хохотать при словах, что сотни невиновных людей станут жертвами погромов. Хорошо знавший Кутепова генерал Петр Рысс вспоминал впоследствии: «С некоторыми общественными деятелями-евреями Александр Павлович виделся, и те, которые с ним беседовали, после первой же встречи поддавались обаянию той правдивости и честности, что были в Кутепове основой его природы. Помню, он хотел, чтобы познакомил его с одним видным евреем.

— Александр Павлович, евреи, вас не знающие, убеждены, что вы не только антисемит, но могли бы устроить и погром.

Он сидел подавленный. Потом улыбнулся.

— Да, конечно, в целях политической борьбы можно Бог знает что выдумать о противнике. Что вам сказать ? Когда мы покидали Ростов и начались попытки устроить погром, я приказал повесить зачинщиков. Вот и все, собственно.

В тех местах, где я стоял со своими частями, погромов не было. На то у меня две причины: армия или население, которые начинают громить евреев, перестают быть армией и мирным населением. А государство не может жить без элементарной дисциплины. И я расстреляю всякого, кто вздумал бы учинить еврейский или другой какой погром. Второе: евреи — такие же граждане России, как и другие. У них иная вера, какое мне до того дело ?»

Ладно, скажут мне, это свидетельство подчиненного Александра Павловича. Разумеется, он стремился показать Кутепова в самом выгодном свете. А вот как быть с таким свидетельством, принадлежащим одному из видных деятелей еврейского движения Г. Слиозбергу: «В его представлении, мне казалось, все элементы этого населения в совокупности представляли русский народ, который исстари умел совмещать и индивидуальности национальные с общим российским гражданским состоянием, творимым общей любовью к России как таковой, и преданностью идее вели-кодержавия России и создавшейся при нем русской культуре, не уничтожавшей и не стремившейся уничтожить отдельные национальные культуры в их проявлениях, не противоречащих общерусской культуре.

По моему убеждению, А.П. Кутепов оценивал ту роль, которую евреи могут играть в обновленной России и в строительстве ее экономической жизни. Само собой разумеется, что в представлении Кутепова не могло быть места идее мести, идее насилий, идее еврейских погромов и т.п. печальных проявлений народной тьмы, сгущенной вследствие губительного, высасывающего дух большевицкого режима.

Легко понять то горестное чувство, которое охватило меня и моих единоверцев-единомышленников при известии о несчастье, постигшем Кутепова, память о котором лично я буду всегда сохранять».

Склонен думать, что Якушев вписал этот пассаж, хорошо зная отношение к евреям среди лидеров большевиков. Прежде всего у Ленина. Умышленно не разбираю сейчас родословную вождя, которая отношения к теме книги не имеет. (Интересующимся советую исследование Акима Арутюнова «Ленин без ретуши». Там все подробно изложено.) Но несколько штрихов для правильного понимания слов Якушева набросать необходимо.