Порядок в культуре (СИ)
Порядок в культуре (СИ) читать книгу онлайн
Капитолина Кокшенева — не просто критик, но исследователь, и не просто исследователь, но поисковик. В основе ее творческого метода — отнюдь не бесстрастный анализ происходящего в искусстве, но заинтересованный поиск того, что поможет человеку обрести животворную связь с историческими судьбами своей страны. Поиск сил, что в конечном итоге свалят с русской культуры саркофаг, старательно натягиваемый на неё ревнителями трупного модерна и «универсальных ценностей». Новая книга Капитолины Кокшеневой исследует современную прозу, кино, театр, живопись и дает ответы на самые жгучие вопросы нынешнего культурного бытия.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Вот и опасаюсь, как бы этот культурный «пояс» из 25 регионов не стал удавкой для региональной культуры. И тут опыт Перми трагически бесценен.
Осенью 2008 года сенатор Сергей Гордеев и Марат Гельман устроили в здании заброшенного пермского Речного вокзала выставку «Русское бедное» (теперь уже и альбом вышел под тем же названием). Кто-то счел успешным это начало, и уже через несколько месяцев в городе открылся Музей современного искусства PERMM. (Ну как же без европейничанья и латиницы, а если учесть любимые гельмановские рассусоливания об индустрии культуры, то было бы славно принять и закон, требующий оплаты за названия фирм и проч., использующих в названии латиницу… Отчего же тут не включить рыночный-то механизм, глядишь, и «русское» не было бы таким «бедным»!) Ну, как говорится, лиха беда начало — дальше все развивалось с большим ускорением: посыпались новые выставки, проводились всяческие фестивали (фестивализация всей страны просто стала каким-то бедствием — вместо постоянной и регулярной культурной работы идет некий «выброс», фестивально-карнавальный фейерверк, демонстрирующий, что культурная жизнь-де у нас есть и бьет ключом).
Недолго думая, Пермь была провозглашена новой культурной столицей России. Правда, Россия об этом так и не узнала, а у глашатаев явно обнаружилось «наличие отсутствия» элементарной самоиронии… Да что и говорить, если образчиком выступал заштатный испанский городок Бильбао, который смогли раскрутить как туристический центр после того, как фонд Соломона Гуттенхайма выстроил там музей современного искусства. Заманчивый сей примерчик все же не сработал — не едут толпы туристов к Гельману, и все тут, хоть сто раз самозвано назовись культурной столицей.
Но вернемся в проекту «Русское бедное». Собственно, эта «бедность», так сказать, предъявляла себя во всей красе: материалы арт-объектов — это, в сущности, утильсырье: «…источник художественной предметности — мусорка: «иконосы» из железяк, пенопласта, гофрокартона у Валерия Кошлякова, мифические животные из корыт и инструментов у Ольги и Александра Флоренских, картинный металлолом Дмитрия Гутова, золотое кладбище из чайных пакетиков Александра Бродского» (выделено мной. — К.К.). Вся эта бедность хлама будет тут же «осмыслена» и «переведена» в идейно-стратегический план: якобы так ставится проблема экологии среды (и тут же, понятное дело, цитируется ак. Д.С. Лихачев с его высказываниями об экологии культуры). Фундамент, что называется, подведен. Идеологическая база, собственно, ничем новым не удивит: все то же пережевывание краха недавней истории, когда «в считанные годы целые поколения — смыслы, эстетика, люди, быт — оказались на свалке истории. Если соц-арт — реакция на перепроизводство идеологии, то «Русское бедное» — на исторически закономерное после ее отмены «перепроизводство» хлама» (Ольга Орлова. Бедность и красота. 8.10.2009). А такие арт-объекты, как, например, пятиконечная звезда из сигарет, так и вовсе напоминают почивший, казалось, соц-арт тридцатилетней давности.
Вообще, Марат Гельман мало озабочен последовательностью своих высказываний — это, надо полагать, и есть высший шик арт-технолога. Так, важным для него «открытием» именно в Перми стало следующее: «А на выставке «Русское бедное» люди шли и думали, что бы они могли сделать. В их устах «я тоже так могу» было не отрицанием искусства, но признанием того, что они сами могут его сделать… Все это выходит совсем по-бойсовски: в каждом человеке есть художник, важно его только разбудить. Губернатор, журналист или охранник, посмотрев экспозицию, срочно начинали креативить, придумывая новые объекты или вспоминая, что у них есть… Люди видят, как оно создается из совершенно бросовых материалов. Они очень быстро, практически сразу понимают, что это высокое искусство, видят, из чего это сделано» (за качество русского языка в приведенной цитате я не отвечаю. — К.К.).
Просто читать неловко такие признания о «высоком искусстве» и губернаторах, что начинают тут же «креативить» (надо полагать, вспоминают, какой хлам лежит где-нибудь в темном углу). Саморазоблачение и раздевание на этом не закончилось — это, так сказать, главная инсталляция, демонстрирующая «внутренний мир» самого Гельмана! Замечу, кстати, что в русском языке не нашлось русского эквивалента инсталляциям, перформансам, блокбастерам и проч. Язык словно сопротивляется временному и неподлинному, заимствованному, не способному стать «своим». Поскольку как раз в это время, когда открылось «Русское бедное», и разразился кризис, то, естественно, журналист спросил Гельмана и о бюджете проекта. А он ответил так: «Многие из работ мы производили непосредственно к экспозиции(выделено мной. — К.К.). На их изготовление ушло 170–200 тысяч «зеленых крокодилов». Умножь на три — получится общая смета». Бедные проектировщики, смету в 600 тысяч «зеленых» пришлось срочно осваивать: не покладая рук производить объекты прямо к экспозиции…
Собственно, название «Русское бедное» подразумевало несколько стратегий. Во-первых, Гельман снова выступил откровенным подражателем. Арте повера (итал. arte povera — бедное искусство) — это направление, оформившееся в итальянском искусстве (в Турине) в конце 60-х — начале 70-х годов XXвека. «В основе его лежит, — читаем в словаре, — создание объектов и инсталляций из простых предметов обыденной жизни, подобранных на свалках отбросов и принадлежавших, как правило, к обиходу малообеспеченных слоев населения: мешков, веревок, старой, поношенной одежды и обуви, элементарных предметов домашней утвари, земли, песка, угля, старых тряпок, кожи, резины и т. п.».
Выставка Гельмана побывала и за рубежами России — там она называлась «Russian povera» — «Бедный русский», потому как среднего рода в итальянском языке нет. Таким образом, тут тоже убивали двух зайцев: название отсылало к знакомому «Arte povera», а с другой стороны, вместо распространившегося образа «нового русского» (криминализированного и сорящего деньгами) тут явился «бедный русский», который представал чуть ли не скупердяем, живущим с мусорки, с отходов цивилизации («Хорошая работа с образом соотечественника», — тут же констатировала критика). И эта тенденция, создания низкого, низменного, почти физиологически ощутимого ущербного русского образа, сегодня как-то активно поддерживается отечественной арт-критикой. Мало того, это «низменное как принцип» провозглашается трезвомыслием, антимечтательностью, антипрелестью, в противовес некоему «коллективному Солярису», который якобы «видит-творит сны — бесполые (?! — К.К.), бездумные, сладко-изнурительные, а любой, кто его будит, враг ему» (К.Анкудинов). Нет, не стоит так упрощать. Не стоит монополизировать право на «самоосмысление и самопонимание русской культуры» — для этого пока нет никаких интеллектуальных оснований у нашей журналистского типа критики. Понимает и осмысливает русская культура все-таки не сама себя, а через своих носителей, то есть конкретных людей. К.Анкудинов, к сожалению, оказался не способен понять по существу своих оппонентов (он называет Лидию Сычеву и Марию Иванову). И дело действительно не в «новом реализме», в котором пока еще так мало нового. Дело в фундаментальных вопросах бытия. Вопрос первый: отношение к «общему» (которое теперь новой арт-критикой презирается). Для «коллективной памяти» (наличие которой чрезвычайно важно!) существенным является работа на продолжение этого «нашего общего» — работа свободная, личностно выбранная, когда в твоей собственной личности выработана эта потребность и возможность работать на самосохранение и развитие общего целого. Именно тут ЛИЧНОСТЬ является двигателем, строителем и т. д., а не там, где идет индивидуальная застройка «под Юзефовича» или кого угодно из «приятных» тебе людей. И второе: нынешние «реалисты» (а там есть бытописатели, националисты-либералы, социалисты-реалисты, проч. и проч.) вновь повторяют старые ошибки: реализмом выжигают идеальное, сапогами — Шекспира. Действительно, как-то много развелось докторов, подсовывающих «болящей России горькие лекарства», — «русское бедное». Вот только больная Россия — это не ВСЯ Россия. Есть Россия сопротивляющаяся, борющаяся, живущая в режиме ежедневного подвига, верующая, милующая, деятельно милосердная….