Переписка и деловые бумаги

2) Теперь о зрячих. У Ивана я давно уже не был; по слухам, у него в училище был дифтерит, занятия временно прекращены, и он живет теперь у родственников жены, полный сознания своего семейного благополучия. Очевидно, к себе в училище он не ходит и твои письма, которые ты пишешь "в воне благоухания духовного", его швейцар бросил в нужник. Он, т. е. Иван, немножко поседел и по-прежнему покупает всё очень дешево и выгодно и даже в хорошую погоду берет с собой зонтик.

3) Володю Чехова выперли из Екатеринославской семинарии на том основании, что он светский. Я хлопотал за него, написав в Симферополь, причем ему сказано было, что если в Симферополе есть вакансия и попы будут препятствовать поступлению, то чтобы он поторопился написать тебе насчет протекции. Мне кажется, что при наличности вакансии и хороших отметок было бы достаточно одной карточки Победоносцева или Саблера. Но вопрос в том, есть ли вакансия... Буде я узнаю, что вакансия есть где-нибудь, мы спишемся и будем действовать сообща. Мальчику надо помочь, а то его заберут в soldateniensis. Буде одобришь, я сам напишу Победоносцеву, ибо для дяди и его почтенных сынов я готов на всё.

4) По описанию твоей болезни я заключил, что у тебя страшнейший сифилис и громадная фистула заднего прохода, образовавшаяся вследствие непрерывного выпускания газов.

5) Погода у нас очень хорошая, теплая. Виссарион по-прежнему жует за обедом мать и длинно рассуждает об орденах.

6) Брома и Хину скоро опять придется запирать в баню. Дочь их Селитра вылитый Бром.

7) А. С. Суворин мне ничего не пишет, и я не знаю, где он.

Затем кланяюсь Наталии Александровне и детям и вместе с ними скорблю, что из тебя не вышло никакого толку. Жаль, Саша, а между тем тебе дано было хорошее направление.

Твой благодетель

А. Чехов.

Р. S. О твоем рассказе напишу из Москвы.

На конверте:

Петербург. Невский 132, кв. 15.

Его высокоблагородию

Александру Павловичу Чехову.

1590. И. И. ГОРБУНОВУ-ПОСАДОВУ

26 сентября 1895 г. Москва.

95 26/IX.

Многоуважаемый Иван Иванович! Александр Алексеевич Плещеев, уезжая сегодня в Петербург, взял на себя труд переговорить насчет книги Астырева с Сувориным и другими книгопродавцами. Будьте добры, пошлите ему нужные сведения: сколько экземпляров книги осталось, а также maximum скидки, какую может сделать г-жа Астырева. Его адрес: Петербург, Большая Морская, 50.

Я опять в Москве, в той же гостинице, в том же номере. Проживу здесь, должно быть, до воскресенья. Как Вы поживаете?

Желаю Вам всяких благ и крепко жму руку.

Ваш А. Чехов.

На обороте:

Здесь.

Зубово, Долгий пер., д. Нюниной,

Ивану Ивановичу Горбунову,

1591. А. С. КИСЕЛЕВУ

26 сентября 1895 г. Москва.

Большая московская гостиница, No 5.

Дорогой Алексей Сергеевич, уезжая вчера в Москву, я получил на станции Ваше письмо, а сегодня, очевидно, споспешествуемый добрыми духами и Вашими святыми молитвами, я встретил на улице самого Сытина, так что писать к нему не понадобилось. Я предупредил его, что к нему придет г. Бот с рассказами Марии Владимировны, и теперь мне остается только пожалеть, что я не знаю адреса г. Бота, так как застать Сытина можно, но очень трудно. В каждом доме есть деньги, только надо знать, где они лежат; так в каждом городе суть нужные люди, только нужно знать, когда и где их можно застать. На всякий случай напишите г. Боту, что с раннего утра до 11 1/2 - 12 час. дня Сытина легче всего застать в его типографии на Валовой улице, а после 12 - в складе; а еще лучше, прежде чем идти к нему, - справиться по телефону, где он. Человек он смирный, любезный, немножко застенчивый.

Узнав, что ему принесут 17 листов, он сказал: "Для нас это много". И я думаю, что для книжки это много. Выбирать и одобрять рассказы будет не сам Сытин, а инспектор народных училищ Вахтеров, заведующий у него народными и детскими изданиями. Я знаком с Вахтеровым, но не коротко. Если Бот, как педагог, знаком с ним, то вот Вам прекрасный случай дать ему еще одно поручение - поторопить Вахтерова. Я тоже потороплю.

Еще одно примечание: когда я говорил с Сытиным о рассказах, то на лице его была написана готовность.

Как Вы поживаете вообще? Давно уже я Вас не видел. Где Ваши? Где Сережа?

В Москве я буду жить до 2-го октября - к Вашим услугам. Всякое Ваше поручение исполню с большим удовольствием.

В середине октября я опять буду в Москве. Приезжайте и Вы, пообедаем вместе, помянем добром старину. Останавливаюсь я обыкновенно в Большой московской, первый подъезд (считая со стороны Тверской), бородатый швейцар.

Денег нет. Старею.

Низко кланяюсь Вам и всем Вашим. Будьте здоровы и счастливы.

Ваш А. Чехов.

26 сент.

1592. Т. Л. ЩЕПКИНОЙ-КУПЕРНИК

Конец сентября 1895 г. Москва.

Милая Таня, драгоценная девочка, я заболел сразу пятью тифами и изнемог от желаний. Не могу прибыть.

Простите.

Миллион поцелуев!!!

А. Чехов.

На обороте:

Ее высокородию

Татьяне Львовне Щепкиной-Куперник.

1593. И. И. ГОРБУНОВУ-ПОСАДОВУ

3 октября 1895 г. Москва.

3 окт. Б. московская гостиница.

Многоуважаемый Иван Иванович, я опять получил от Ф. Ф. Тищенко письмо, в котором он извещает, что рассказы его забракованы в "Русском богатстве", и настойчиво умоляет найти ему хотя какое-нибудь место, хотя бы место акцизного надзирателя, которое он раньше занимал. Место это ему несимпатично, и он просит похлопотать о нем только в крайнем случае. Судя по тону письма и по тому, что у меня нет никакого места на примете, этот крайний случай уже наступил. Не придумали ли Вы чего-нибудь? Напишите. Если нет ничего, то придется обратиться к московскому обер-акцизнику и акцизному литератору Куманину, бывшему издателю "Артиста".

Адрес Потапенко: Петербург, Николаевская, 61.

Отвратительная погода угнетает меня, и я кашляю. А как Ваше здоровье? Как глаза?

А я пишу, хлопочу, хлопочу и хлопочу. Всяких Вам благ.

Ваш А. Чехов.

Когда Лев Николаевич будет в Москве?

1594. И. Д. СЫТИНУ (Черновое)

4 (?) октября 1895 г. Мелихово.

Проф. Дьяконов сообщил мне вчера, что в мое отсутствие Вы ему несколько раз писали насчет издания "Хирургической летописи". Меня это удивило, так как я думал, что переговоры давно уже кончены. Эти длинные переговоры, признаюсь, поставили меня в глупое и смешное положение, в каком я никогда не бывал раньше. Вспомните, я ведь не навязывался к Вам с "Хирургической летописью", я просил Вас издавать этот журнал только лишь при добром желании и несколько раз подтвердил, что в случае каких-либо колебаний и сомнений браться за издание нельзя. Вы отнеслись на словах к предложению моему сочувственно и даже благодарили меня на вокзале, что я дал Вам такое "хорошее дело", но письма моего Вы не послали Дьяконову; я же потом вел себя так, как будто письмо было послано, всюду трезвонил, что журнал устроен, поздравлял хирургов, все меня благодарили, и я принимал благодарности. Потом, когда я к 1-го октября приехал в Москву, мы встретились на Красной площади; я сказал, что приеду к Вам с Дьяконовым, Вы ответили: "буду ждать" и не предупредили, что намерения Ваши насчет "Хирургической летописи" изменились. Я отрываю профессора от дела, везу его на Валовую в полной уверенности, что всё уже кончено, но встречаете Вы нас как-то нерешительно и начинаете переговоры насчет "сметы", точно речь шла о постройке казарм, точно не всё было ясно... Затем мы уехали, не солоно хлебавши, чувствуя себя в совершенно нелепом положении; профессор уже смотрел на меня как на легкомысленного человека, а мне было стыдно, точно я солгал. В тот же день Вы приходили ко мне обедать и, очевидно, не доверяя мне, боясь, чтобы я не обманул Вас, привели с собой бородатого молчаливого господина; за обедом опять были переговоры, и Вы кончили обещанием издавать журнал. Потом через два дня я с легким сердцем еду к Дьяконову обедать, праздновать с ним благополучное окончание дела, но увы! Опять Вам угодно было поставить меня в смешное положение. О том, что Ваша типография завалена работой, о несогласии Ваших товарищей и т. п. Вы могли бы написать прямо мне; Ваш отказ от издания я принял бы с легким сердцем, потому что к Вам и к Вашему делу я относился всегда с полным сочувствием и с полным доверием, и отказ был бы в порядке вещей, и в нем я не нашел бы ничего оскорбительного. Но вы почему-то предпочли отказывать и обещать в одно и то же время, и притом обещать мне, а отказывать Дьяконову. Для чего? Простите, всё это мне непонятно. Конечно, проф. Дьяконов извинит меня; журнал будет устроен, но забыть того, что я пережил благодаря Вам, я уже не могу. Убедительно Вас прошу больше ничего не писать Дьяконову и прекратить переговоры.