Охота на «кротов»

Так началась первая из шести встреч на новой конспиративной квартире. Носенко не знал, разумеется, что один из двоих сотрудников ЦРУ, работавших с ним, Пит Бэгли, теперь считает его советской подставой.

Это происходило спустя всего два месяца после убийства Кеннеди. Линдон Джонсон пришел в Белый дом, а Комиссия Уоррена, которую Джонсон назначил для расследования убийства президента Кеннеди, собиралась начинать заслушивание первого из 552 свидетелей.

Трагедия в Далласе была еще свежа в памяти, но то, что Носенко теперь рассказал Кайзвальтеру и Бэгли, потрясло обоих сотрудников ЦРУ. Он утверждал, что лично вел дело Ли Харви Освальда, когда этот бывший морской пехотинец приехал в Москву и попросил разрешения остаться в Советском Союзе.

«Об Освальде речь зашла почти сразу же, — вспоминает Кайзвальтер. — Мы расспрашивали Носенко о всех подробностях, касающихся Освальда. Носенко рассказал, что КГБ решил, что Освальд не представляет интереса. И добавил, что именно ему было поручено официально сообщить Освальду, что тому придется покинуть страну до истечения срока действия его визы».

«Когда же он предпринял попытку самоубийства, — продолжал Носенко, — решение приказать Освальду покинуть страну было пересмотрено другими официальными лицами, уже не из КГБ, которые пришли к выводу, что будет лучше при сложившихся обстоятельствах разрешить ему остаться». По словам Кайзвальтера, когда Носенко спросили, почему Советы поменяли свое решение, он ответил: «Потому что он попытался совершить самоубийство. Они опасались широкой огласки, которая могла последовать, если бы он попытался сделать это еще раз». Как позже объяснял Носенко комиссии Конгресса, Советы пришли к заключению, что если бы Освальд покончил с собой, реакция в прессе повредила бы «потеплению советско-американских отношений» [123].

«После убийства Кеннеди, — сказал Носенко, — генерал Олег Грибанов, его шеф — начальник Второго главного управления КГБ, приказал доставить военным самолетом досье Освальда из Минска». Он рассказал, что изучил досье КГБ на Освальда и нашел, что оно состояло из обычных записей о пребывании Освальда в Минске с упоминанием его жены Марины. Там не было, по его словам, никаких указаний на то, что КГБ когда-либо делал подходы к Освальду с оперативными целями.

Два сотрудника ЦРУ в Женеве быстро передали сообщения Носенко в штаб-квартиру в Лэнгли. Как можно себе представить, в ЦРУ возник большой спор по поводу заявлений человека из КГБ, и позже они также создали проблемы для Комиссии Уоррена, которой пришлось решать, стоит ли доверять им.

На встречах в Женеве в 1964 году Носенко затронул также целый ряд других тем. Недавний арест Олега Пеньковского тоже не выходил из головы его собеседников. Носенко первым поведал о том, как был пойман Пеньковский.

По словам сотрудника КГБ, провал Пеньковского начался почти случайно. Джордж Кайзвальтер так подытожил рассказ Носенко. «Пеньковский имел одну слабость, присущую всем советским офицерам военной разведки, — сказал он. — Они недооценивают возможности КГБ в слежке, направленной против своих граждан. В Ленинграде (сейчас это Санкт-Петербург) есть превосходная школа наружного наблюдения КГБ. Это школа Седьмого управления. Ленинград — космополитический город с множеством различных этнических типов. Кандидатов для обучения в школе отбирают и в Ленинграде, и в других местах, затем их направляют в Москву. Если бы их набирали в Москве, то там их могли бы узнать знакомые или родственники, поэтому их набирают в Ленинграде».

В Москве, пояснил Кайзвальтер, КГБ держит под «наблюдением малой интенсивности» даже жен дипломатов. Одной из таких женщин оказалась Дженет Энн Чисхолм, жена резидента МИ-6. Один человек, который прошел обучение в Ленинграде и теперь работает в Москве, сказал: «Думаю, эта женщина как-то реагирует на одного русского»— «Кто он?» — «Не знаю. Он исчез». Тогда для наблюдения за Дженет Энн Чисхолм назначили более опытного офицера.

От балетной школы она проходила пешком к автобусной остановке, заглядывая в комиссионный магазин, куда советские люди приносят на продажу иконы и другие вещи. Она рассматривала товары и могла видеть проходящего мимо Пеньковского. В этом случае она выходила из магазина и шла вслед за ним в конец квартала, к пассажу с магазинами и лестнице, спускающейся вниз. Там, вне поля зрения наблюдающих, он мог, не глядя на нее, передать ей фотопленку. Другим местом был сквер.

Все подтвердили, что с Чисхолм в сквере и в пассаже было проведено всего одиннадцать встреч. Сквер находился около дома, в котором жили британские дипломаты. Он был очень небольшой, треугольной формы. К нему вели три улицы, и Пеньковский мог войти туда с любой стороны и там уронить кассету в ее сумку для покупок.

Когда КГБ засек ее, пригласили артиста, по описанию, сделанному двумя сотрудниками КГБ, одели его под Пеньковского и предупредили: «Вы должны пройти перед этой женщиной, но не поворачивайте голову, чтобы она не видела вашего лица». Когда он оказался перед Энн, она повернулась и пошла за ним.

Теперь они были уверены, что Чисхолм поддерживает связь с советским гражданином, личность которого пока еще не была установлена. В наблюдение включилось несколько бригад — целая армия сотрудников наружного наблюдения. Они проследили Пеньковского, за которым шла Энн, и установили, кто он и где живет — в многоквартирном доме на берегу Москвы-реки.

Это представляло сложности для наблюдения. Ближайший жилой дом был на расстоянии полумили на другой стороне реки. В КГБ сказали: «Надо его как-нибудь выудить оттуда, чтобы произвести обыск в квартире». Пеньковский часто обедал в шашлычной недалеко от улицы Горького. Однажды, когда он, как обычно, пришел туда, он почувствовал резкую боль в желудке. Ему подсыпали яд.

Любезный пожилой мужчина, оказавшийся рядом с ним, представился врачом, и так уж получилось, что тут же, за углом, стояла его машина «скорой помощи», на которой Пеньковского доставили в кремлевскую поликлинику. Ему промывали желудок, а тем временем сотрудники КГБ обыскивали его квартиру. Но ничего не нашли. Это было в сентябре — октябре, после последней встречи с Пеньковским. Обыск производили аккуратно, чтобы не оставлять следов.

«А не обнаружили они ничему потому, что Пеньковский имел тайник в виде выдвижного ящика стола, очень хитрого устройства. Все его шпионские принадлежности хранились там».

КГБ, по рассказу Носенко, решил установить за Пеньковским и его квартирой круглосуточное наблюдение. «Они проверили, кто жил этажом выше, — продолжал Кайзвальтер. — Ответственное должностное лицо». Они договорились с его начальником, тот вызвал его и предложил ему вместе с женой путевку на Кавказ. За многолетнюю службу на благо государства, выполнение плана и т. д. Затем начальник сказал: «Мой племянник только что женился и приезжает в Москву со своей женой. Вы знаете, как сложно получить прописку. Не могли бы вы дать ключи от квартиры на время вашего отсутствия?» Чиновник был поставлен в такое положение, когда отказать трудно.

«Племянник» и его «жена» поселились в квартире. Там за окном в ящиках росла герань. Жена Пеньковского Вера и дочь Галина отправились в гости к Варенцову. Пока они гостили на даче у маршала, Пеньковский был дома один. Сотрудники КГБ смотрели в бинокли с наблюдательного поста (НП) с другого берега реки и передали «племяннику», что Пеньковский копается в своем письменном столе. По сигналу с наблюдательного пункта большой горшок с геранью опускается вниз. В нем скрыта бесшумно работающая камера, которая снимает, как он открывает тайник. И вновь ему подсыпают яд, проникают в квартиру и на этот раз находят в тайнике материалы, шифровальный блокнот, камеру». Вот такую историю рассказал Кайзвальтеру Носенко.

На большинстве опросов Носенко в 1964 году, по словам Кайзвальтера, присутствовал Серж Карпович, оперативный работник ЦРУ. «Он работал у Бэгли, который хотел иметь рядом своего человека, потому что боялся, что я не поддержу его в отношении искренности Носенко, которому он не доверял. Чтобы фиксировать все наши беседы, Карпович пытался установить специальное звукозаписывающее оборудование, но оно не сработало. Тогда мы принесли обычный магнитофон.