Обновленная земля

Старик остановился и крепко пожал ему руку.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ.

СВЯТАЯ ПАСХА I

Был уже вечер, когда гости вернулись на виллу старых Литваков. Русский поп из Сефориса приехал за час до них. Немного позднее пришел Давид с францисканским патером Игнатием. Это был хорошо упитанный, краснощекий мужчина с светлой бородой, красиво выделявшейся на темной сутане. Он был родом из Кельна, жил в Тибериаде уже около двадцати лет и изъяснялся только по-немецки. И руский священник с м-ром Гопкинсом делали геройские усилия, чтобы как-нибудь столковаться с патером Игнатием на его родном языке.

Пасхальный стол на двадцать приборов накрыт был в столовой, в нижнем этаже. Давид указал гостям места и сам сел в нижнем конце стола, против отца, занявшего хозяйское место. По правую сторону старика стоял пустой стул больной матери, которая не могла сойти к столу. По левую сторону хозяина дома сидела м-с Готланд.

Началась старинная красивая мелодрама пасхальной трапезы.

Хозяин дома поднял кубок с вином и произнес молитву, в которой благодарил Бога за сладкий плод, растущий на виноградных лозах, и все милости, оказанные Богом народу израильскому.

– Всемогущий Бог наш! Ты дал нам время для радости праздника, торжества и блаженства, и этот праздник опресноков в память нашего освобождения и нашего выхода из Египта…

По окончании молитвы все, кроме Кингскурта, отпили немного вина. М-с Готланд нагнулась к нему и тихо сказала ему по-английски:

– Вы должны делать все, что делают другие. Таков обычай!

Кингскурт состроил уморительное лицо и с забавной серьезностью стал проделывать то же, что делали члены семьи и с ними христианские гости.

Хозяин дома обмыл руки в серебряной чашке, которую поднесла ему Мириам… Затем он взял с тарелки, стоявшей перед ним, кусок петрушки, обмакнул его в соленую воду, произнес молитву и съел. Всем присутствовавшим за столом подано было по куску петрушки и все ее ели. Кингскурт тоже проглотил петрушку с веселой гримасой, и м-с Готланд добродушно смеялась, глядя на него. Затем с покрытого салфеткою блюда убрали яйцо, кость и кусок жареного мяса и высоко подняли его с торжественными словами:

– Это хлеб страдания, который ели предки наши в Египте…

М-с Готланд опять пришла на помощь Кингскурту и указала ему в лежавшем перед ним молитвеннике, рядом с древнееврейским текстом, немецкий перевод. Затем вторично налили в кубки вино, и Давид, как самый младший за столом, встал и спросил:

– Ma nischtaneh halajloh haseh?.. Чем эта ночь отличается от других ночей? Потому что всегда мы едим и кислое, и пресное, – в эту же ночь только пресное. Мы едим всегда всякие овощи, – в эту же ночь только горькие овощи.

Тогда открыли блюдо с опресноками, и все хором ответили на вопрос Давида:

– Когда-то мы были рабами фараона в земле Египетской, и Всемогущий Бог наш вывел нас из рабства мощной рукою…

Торжество, имевшее характер и службы, и семейной беседы, шло стройно и благостно, трогая сердца трагизмом и красотою неизгладимого в памяти страдания. В самую глубь веков восходил этот национальнейший изо всех еврейских праздников. Точно так же совершались эти обряды и много веков назад; мир изменился, одни народы погибали, появлялись другие, из бездны морей выплывали новые материки, неведомые силы природы облегчали и украшали человеческую жизнь, и только один этот народ еще жил и исполнял неизменные обряды, верный себе и памяти о страданиях своих предков.

Великий Израиль, народ рабства и свободы все еще молился тысячелетними словами своему Вечному Богу!

Один из присутствовавших за столом произносил древнееврейские слова молитвы с ревностныи усердием новообращенного. Волнение теснило ему грудь и он с трудом сдерживал рыданья.

Почти тридцать лет прошло с тех пор, как он сам, маленьким мальчиком, спрашивал «Ma nischtaneh». Затем пошло «просвещение», отречение от всего еврейского, закончившееся прыжком в пустоту, так как у него не было больше в жизни точки опоры. И в этот вечер, за пасхальной трапезой, он казался самому себе блудным сыном.

– Фритц, я и не подозревал, что вы такой ученый гебраист! – бросил ему Кингскурт через стол, воспользовавшись паузой в молитве.

– Откровенно говоря, я и сам этого не подозревал! – ответил он. – Но, очевидно, есть вещи, которые никогда не забываются.

Во время разговора так часто упоминалось имя какого-то Иоэ, что Кингскурт не мог удержаться и не спросить, что представляет собою таинственный незнакомец.

– Вы не знаете Иоэ?! – с непритворным изумлением сказал профессор. – Ну это большой пробел в вашем образовании. Иоэ нельзя не знать. Без Иоэ многого бы не случилось. Иоэ – удивительный человек, редкий человек, Иоэ, в своем роде, единственный в мире человек.

– О, о!.. Я не прочь был бы повидать этот редкий экземпляр…

– К сожалению, это невозможно. Вы можете только поговорить с ним со телефону. Он сегодня после полудня прибыл в Марсель. Я перед ужином говорил с ним по телефону.

– Как? – изумился архитектор. – Внезапно? Никого не предупредив?

– Да вы его знаете, – сказала м-с Готланд. – Ему сообщили, что один лионский фабрикант ввел на своих фабриках новую машину. «Надо, говорит, посмотреть». – И в тот-же день собрался и уехал в Европу. И так как тамошние газеты предупреждены были по телеграфу о его приезде, то его теперь, вероятно, уже осаждает целый отряд фабрикантов, агентов и инженеров.

Решид-бей добавил:

– Да, его всегда ждут, куда бы он ни приехал, представители всех областей промышленности. У него сношения с Англией, Германией, Францией и Америкой.

Завтра он, быть может, отправится в Америку, если не поедет в Лондон или не вернется сюда. Никогда нельзя знать наперед, что сделает Иоэ. Одно только можно сказать: он сделает то, что нужно. Он пятимиллионное дело решает скорее, чем иной вопрос о покупке нового сюртука. Американцы в восторге от него.

– Черт побери, он мне нравится, ваш Иоэ– воскликнул Кингскурт. – А что он собою здесь представляет?

– Он главный управляющий по делам торговли и промышленности, – сказал Давид. – Нет такой должности, на которую не годился бы Иосиф Леви. Это человек, одаренный изумительной прозорливостью и железной волей. У него глубокий ясный ум и он быстро ориентируется в самых сложных запутанных вопросах. И раз Иосиф Леви берется за какое-нибудь дело, вы можете поручиться своей головой, что он доведет его до конца. Для вас интересно будет послушать его. Я доставлю вам эту возможность после ужина, раз мы лишены удовольствия видеть его сегодня в нашем обществе.

– Вы предлагаете нам поговорить с ним по телефону? – спросил Кингскурт.

– О, нет. Вы послушаете его доклад о колонизации Палестины. Я упросил его однажды проговорить его в фонограф и заказал множество этих валиков. Несколько сот экземпляров я подарил школам, в виде пасхального подарка. И мы сегодня в первый раз послушаем этот доклад из фонографа.

Кингскурт нашел эту затею очень забавной.

– Это чудесно! – сказал он – Отличная идея! Я, ведь, все время добиваюсь от вас ответа, как это у вас все наладилось. Про железные дороги, гавани, фабрики, автомобили, фото-фоно-теле-и прочие графы и мы, несчастные, слыхивали. Но каким образом вы всю эту культуру здесь развели?

– Иоэ все это расскажет вам в последовательном порядке, – ответил Давид. – И этот первый вечер Пасхи мнй кажется очень подходящим для этого моментом. Мы читаем сегодня в нашей старой Агуде, как однажды мудрецы собрались в такой же вечер в Бене-Бераке и всю ночь говорили о выходе евреев из Египта. Мы – потомки рабби Элиазара, рабби Иегошуа, рабби Элеазара, сына Ашария, рабби Акивы и рабби Карфона. И это наш вечер в Бене-Бераке. Старое обновляется. Мы сперва совершим наши обряды, как совершали их наши предки. Евреи вторично очутились в Египте и вторично пережили благополучный исход. Но на этот раз освобождение евреев совершилось при содействии культуры и технических средств, которые были в распоряжении человечества в начале двадцатого столетия. Иначе быть не могло. И раньше это быть не могло. Необходимо было, относительное хотя бы, обилие технических приспособлений. Народы должны были подняться до понимания значения колониальной политики. Нужны были не парусные суда, а огромные пароходы, дающие в час двадцать две мили и даже больше. Словом, нужен был инвентарь 1900. Мы должны были сделаться новыми людьми и остаться верными старому племени. И нужно было благожелательное участие в этом великом деле народов и их правителей, в противном случае мы не могли бы даже приступить к осуществлению заветной мечты.