Партия. Тайный мир коммунистических властителей Китая

Ван до сих пор следует широко распространенной в Китае манере отращивать ноготь на одном мизинце: традиционный символ, который некогда отличал чиновника от простого работяги. Судя по всему, в данном случае сантиметровый, холеный ноготь Вана символизирует его молчаливый призыв, чтобы писатели и работники искусства также пользовались уважением, которое общество нынче оказывает лишь бюрократам. Нельзя сказать, чтобы Ван затаил дыхание в ожидании этого славного момента. В Китае, говорит Ван, к властям относятся с почтением, которое вызывает в памяти цитату из старого советского фильма: «Осади назад, пусть пройдет товарищ Ленин!» «Если писатель, актер и чиновник окажутся на соседних стульях, все будут обращаться в первую очередь к чиновнику, — говорит Ван. — Обожествление власти стало в Китае национальной религией». Система надзора за руководством муниципалитетов посредством орготделов, а затем и внутренних выборов на уровне территориальных собраний народных представителей, — по большей части чистая насмешка. «Все равно что дедушка будет надзирать за сыном, который, в свою очередь, присматривает за собственными отпрыском, — говорит Ван. — Смену политической системы можно сравнить с ситуацией, когда раненому солдату предлагают ампутировать руку, якобы с целью остановить кровотечение, хотя он при этом рискует расстаться с жизнью».

Лихоимство, коррупция, отчаянный эгоизм и предательства, характерные для системы продажи должностей, были с особо желчным сарказмом отражены во внутренних и на редкость откровенных докладах, составленных орготделом Цзилинь, еще одной провинции в северо-восточном промышленном поясе Китая. Эти документы назвали конкуренцию за выдвижение «четырьмя видами легкоатлетических соревнований», причем все они направлены на подрыв усилий орготдела по повышению профессионализма. В «спринте» чиновники выгадывают себе шансы на повышение в момент перетасовки начальства. В «беге на длинную дистанцию» они любыми средствами подлизываются к своим боссам и делают «эмоциональные инвестиции в форме подарков, гостеприимных приемов и помощи в решении проблем руководства». «Эстафета» требует заручиться «рекомендациями родственников, друзей, однокашников и местных жителей». А при «барьерном беге» чиновники действуют через голову своих непосредственных начальников, зачастую обращаясь к кадровикам-пенсионерам, чтобы те замолвили за них словечко в территориальном орготделе.

Что же касается Ма Дэ, то поначалу на него косо смотрели в Муданьцзяне и даже сместили с поста заместителя мэра, когда Ма проиграл на выборах в местном собрании народных представителей, что во многом напоминает биографию Ли Вэйминя из «Директора пекинского представительства». Ма сделал для себя кое-какие выводы. После ареста он признался, что примерно лет через десять, в 2000 г., отхватил себе самую высокопоставленную должность за всю свою карьеру, а именно, место секретаря парткома в Суйхуа, провинция Хэйлунцзян, заплатив свыше 100 тыс. долларов начальнице провинциального орготдела. К тому моменту Ма стал докой по части взяток. Вместо того, чтобы тупо вывалить пачки купюр на стол в рабочем кабинете, где от подношения вполне могли отказаться, он сделал первый «взнос» в больничной палате, где начальница поправлялась после операции. Другими словами, банальная взятка превратилась в символ заботы и пожелания скорейшего выздоровления.

Устроившись в Суйхуа, Ма Дэ принялся до мелочей соблюдать ритуал партийных лидеров, принятый по всей стране. В октябре 2000 г. он собрал сотрудников муниципалитета на сеанс документального кинофильма, который распространяла партийная комиссия по борьбе со взяточничеством. Фильм назывался «Поучительные уроки из дела Ху Чанцина» и был предписан к обязательному просмотру. (Ху, осужденный в конце 1990-х гг. за получение взяток на сумму свыше 5 миллионов юаней, стал первым провинциальным руководителем, казненным после эпохи 1950-х гг… С той поры его путь повторили многие.) По окончании просмотра Ма выступил с речью, призывая своих сослуживцев «глубоко осмыслить и строго соблюдать партийные предписания и законы страны». Кроме того, Ма рьяно взялся — правда, лишь на публике — за внедрение прозрачной и заслуживающей доверия системы кадровых назначений со всеми элементами модернового декора, рекомендованными Орготделом ЦК КПК. И таблица количественных критериев аттестации, и сбор мнений общественности перед выдвижением того или иного товарища, и открытое голосование партхозактива — все пошло в дело. Ма строил в Суйхуа «систему подлинной ответственности». «Я никогда не разменяю вверенную мне власть на личные интересы и деньги, — заявил он перед лицом собрания. — Мы обязаны формировать чувство локтя, поощрять откровенность и выкорчевывать вредные тенденции вроде подхалимства, лести и закулисных интриг».

Но на самом деле покупка этой должности привела Ма прямиком в сердце давно выстроенной коррупционной системы, где прочно гнездилось все то зло, против которого он выступал. Как в своем комментарии выразился Шао Даошэн, эксперт по коррупции при пекинской партшколе, «за один-единственный холодный день не вырастет льда на вершок». Практика торговли должностями в этом регионе началась несколькими годами раньше, еще при Тянь Фэншане, который к 2000 г. дослужился до высокого пекинского поста, став министром земельных и сырьевых ресурсов. Все, что предстояло сделать Ма, так это отшлифовать текущую практику, превратив ее в системное, всеобъемлющее явление. Прокуратура утверждает, что к 2002 г., когда в числе многих других мздоимцев был арестован и Ма, не менее 265 чиновников, то есть примерно каждый второй номенклатурщик, назначенный орготделом провинции Суйхуа — либо купили, либо продали свое место, словно акции, обращающиеся на фондовом рынке. Банковский счет семейства Ма, открытый его сыном в Пекине, за какие-то три года поправился на 20 миллионов юаней.

На нижних уровнях суйхуанской администрации имелись «десятки маленьких ма дэ», питавшихся из этой же кормушки. В их числе был и Ли Ган, заплативший 300 тысяч юаней за место секретаря парткома небольшого округа в Суйхуа с населением порядка 330 тысяч человек. Округ Ли Гану достался сельский, бедный; с каждым годом ситуация ухудшалась. Здесь тысячи детей не учились в школе; по улицам в поисках случайного заработка бродили десятки тысяч безработных, уволенных с обанкротившихся госпредприятий; три с половиной тысячи семей жили только на пособия. За два года до ареста Ли Гана местная экономика угодила в депрессию, и налоговые сборы сократились на 30 %. А вот Ли Ган, продавая должности, за это же время сколотил себе целое состояние. Следователи, подсчитывая общую сумму, позднее сами удивлялись, насколько удачным оказалось его вложение в покупку хлебного местечка. «Ли Ган заплатил 300 тысяч, но за два года погрел руки на 5 миллионов. Прибыль 1500 %. Спрашивается, где еще можно сыскать столь доходную профессию на этой грешной земле?» — заметил один из дознавателей.

Ма Дэ сумел избежать казни лишь благодаря своему же злейшему конкуренту по имени Ван Шэньи, который, собственно, и был мэром Суйхуа и занимал второй по счету партийный пост в округе. Ненавидели они друг друга жутко. «Ма Дэ — холодный и грубый; он рвет мясо громадными кусками и хлещет спиртное как воду», — рассказывал один чиновник, хорошо знавший обоих героев. — А вот Ван — деликатный, чем-то даже напоминает женщину. Все купюры в его кошельке лежат бумажка к бумажке, прямо как в банке». Ма и Ван поделили город пополам, чтобы поживиться на крупном проекте: центр Суйхуа предполагалось замостить тротуарной плиткой. Затем они с легкостью издали административные указы, согласно которым жители этих улиц и расположенные на них фирмы были обязаны делать отчисления в некое «комплексное благоустройство муниципальной инфраструктуры». В итоге они спасли друг друга от расстрела, потому что каждый согласился все-все рассказать о делишках конкурента. В случае Ма, по словам его адвоката, полное признание означало откладывание высшей меры на неопределенный срок.