Порнократия. Сборник статей

А что же делать, спросите вы, с гостомыслами-прагматиками? Ничего. Они на то и прагматики, что как только им будет выгодно зарабатывать на усилении собственной державы и обогащении народа, а не на ее ослаблении и грабеже, они сразу станут патриотами, пусть патриотами-прагматиками. Отлично! Одни будут «умом Россию понимать», а другие будут в нее «просто верить». Так и сработаемся. Так и победим. Останутся, конечно, и те, что будут упорно проповедовать гостомысльство, эдакие гостомыслы-фундаменталисты. Тоже хорошо! В небольших количествах (и не у власти) гостомыслы нужны каждому обществу; чтобы голова от успехов не кружилась и чувство национальной исключительности под ногами не путалось. Но уверяю вас, большинство гостомыслов-романтиков, как это уже и бывало в нашей истории, дело себе отыщут. Став истошными патриотами и обнаружив в сдувании пивной пены символ исконной народной удали, они будут ездить по городам и весям с лекциями «Россия на стрежне прогресса», писать книги «Смердящие штаты Америки», а в телевизионных репортажах возмущаться ленью и филистерством западного общества. Их даже урезонивать придется: мол, что вы такое несете? Америка — прекрасная страна, а народ там просто замечательный… Но вряд ли они послушают, может, даже начнут обвинять нас в антироссийских настроениях. Но это будет завтра, а сегодня они еще любят, словно заглядывая в будущее, повторять вслед за британцем С. Джансоном слова, которые почему-то приписываются Льву Толстому: «Патриотизм — последнее прибежище негодяя…» Я бы, правда, перефразировал помягче: «Патриотизм — последнее прибежище гостомысла…»

Газета «Труд», август 1995 г.

ПРОЗРЕНИЙ ДИВНЫЙ СВЕТ

Есть боговдохновенные поэты. К их строкам обращаешься всю жизнь: в любви, в радости, в тоске — и всякий раз находишь если не ответ на вопрос, то, по крайней мере, врачующее созвучие своему сердцу. А это и отличает подлинное искусство от бесчисленных подделок и поделок, к которым современники норовят привешивать ценники со многими нулями, превращающимися со временем просто в ноль.

К таким боговдохновенным поэтам принадлежит и Сергей Александрович Есенин. Его стихи не столько факт русской литературы, сколько фактор, определяющий и формирующий своеобычие духовного мира русского человека XX века. Если сделать фантастическое допущение и изъять Есенина из нашего культурного обихода, то лишь по одной этой причине следующие поколения людей, думающие по-русски, будут резко отличаться от своих предшественников. И подозреваю: не в лучшую сторону…

Много сказано и написано о простоте есенинской поэзии, о «моцартовском» начале в его творчестве, позволявшем как бы в обход книжного знания, «премудрости скучных строк», находить путь к людским душам. Это — миф, который в известной мере лукаво поддерживал и сам поэт, по образованию стоявший вполне «с веком наравне», но в своих поэтических озарениях намного опережавший современников.

Талант — самый короткий путь к истине. Навязывание литературных авторитетов (явление, характерное Для переломной эпохи с ее попыткой тотальной смены художественной элиты) очень задевало Есенина, видевшего в этом то, что мы сегодня называем «манипуляциями общественным сознанием». И он писал:

А прозрения Есенина очень беспокоили людей, которые в ту пору калифствовали над страной, ибо они, прозрения эти, были связаны с главной болью эпохи — трагедией «отчалившей Руси». Честно говоря, эту боль поэта долгие годы трактовали упрощенно, в духе «смешного дуралея», жеребенка, неспособного догнать «стальную конницу». Любили приводить признания поэта о том, что он «остался в прошлом одной ногою…». И только теперь, пережив это страшное состояние, когда не понимаешь, «куда несет нас рок событий», и только теперь, увидев страну, «вздыбленную на пики звездные», гораздо глубже осознаешь смысл исторической тоски автора «Анны Снегиной». Консерватизм — всегда от глубины. Радикализм — всегда от поверхностности. И нет на свете ничего страшнее людей, стоящих в будущем обеими ногами!

Сергея Есенина мучил не страх перед «электрической лихорадкой» преобразований, его терзала мысль, почему любой рывок России к новизне происходит за счет необратимых утрат того, что делает Россию Россией. Почему обещания поднять Отечество на небывалую высоту неизменно заканчиваются тем, что страну опускают на колени? Почему за приобщение к очередной версии прогресса необходимо расплачиваться отчими землями, целыми сословиями, миллионами загубленных жизней?! Расплачиваться выморочными судьбами, которые

Эти строки мне часто приходят на ум, когда сегодня я вижу на улицах бесчисленных нищих стариков, честно проработавших всю жизнь и оказавшихся вдруг никому не нужными. Есенин одним из первых задался вопросом, который и сегодня мучает любого совестливого человека: почему каждый раз ценой страшных лишений нужно подгонять народ под прогресс, а не наоборот и почему всякий раз на крутых поворотах истории мы оказываемся бессильны перед Чекистовыми и Рассветовыми, для которых

Не стоит, правда, впадать в другую крайность и представлять себе поэта яростным врагом революционных перемен, одно время он называл себя «самым яростным попутчиком». Колоссальные исторические сдвиги всегда завораживают, и появляется чувство: если это случилось, если в этот вихрь вовлечены миллионы, то должна быть в этом какая-то правота, обязана быть. И этой правоте можно и должно служить.

Но видел поэт и другое: стремление людей к лучшему почему-то чаще всего используется как таран для разрушения хорошего. Что это — глумливый закон истории? Или подобно тому как сам Есенин не смог спастись от своего «черного человека», так и мы не можем спастись от «черных людей», живущих в нас самих?

О мучившей и жегшей поэта любви к родному краю написано очень много. Но вспомним: о своей любви к Отечеству он настойчиво и безоглядно писал в те годы, когда многими Россия мыслилась всего лишь как огромная вязанка хвороста, приготовленная для мирового революционного костра, когда все, что составляло славу дореволюционной державы, было объявлено позорным историческим хламом, когда за отчетливый и даже безотчетный патриотизм можно было угодить в ЧК, что, собственно, и случилось с поэтами есенинского круга. Сегодня, когда многое повторяется, совершенно по-особенному воспринимаются слова, вложенные Есениным в уста одного из обитателей «Страны негодяев»:

Эти «дикие нравы» через шестнадцать лет после гибели поэта спасли Отечество в войне с фашизмом, когда мировой пожар все-таки взметнулся, но совсем не тот, на который рассчитывали. Полагаю, и ныне эти же «дикие нравы» вызволят Россию из теперешней вялотекущей катастрофы. Если переводить поэзию Есенина на современный политический язык (иногда, очень редко, это стоит делать!), можно сказать: наш национальный гений никак не хотел смириться с тем, чтобы во имя «общечеловеческих ценностей» жертвовали интересами страны, ее геополитическими константами, укладом жизни, культурой. Просто в те годы под «общечеловеческими ценностями» понимались социализм и революция, а сегодня — как раз наоборот. Поэт отчетливо сознавал: общечеловеческие и национальные ценности противостоять друг другу не могут. Если они противостоят, то какая-то одна из «ценностей» фальшива… Даже в моменты оптимистического очарования, в минуты готовности «идти по выбитым следам», даже допуская счастливое завершение начатого большевиками социального эксперимента, Есенин был непреклонен в одном: