Журнал Наш Современник №11 (2002)

B итoгe мoя мыcль cвoдится к распространенному взгляду, что историю не творят. История творится. На этом перекрестке сходятся даже антиподы философских систем: идеалисты и материалисты. Они с разных позиций утверждают детерминизм событий. Разница в самой трактовке: первые находят в предопределении участие высшей силы и становятся фаталистами, другие усматривают в событиях определенные законы, вполне постигаемые разумом, и требуют потому в них активного участия. Так или иначе, но предугадывая ход событий, когда мы включаемся в неустранимый происходящий процесс, то способствуем прогрессу и таким образом становимся и современным и передовым фактором. В противном случае мы превращаемся в орудие реакции, и наша деятельность обречена на бесплодность.

Должен уточнить. В этой концепции нельзя усматривать ни проповеди толстовского непротивления злу, ни рабской покорности браминов. В челове­ческой воле — следовать добрым или злым побуждениям. Что же получится из наших действий — это юрисдикция процесса, определенного общим ходом вещей. Он единственно правомочен возвести их на пьедестал или выбросить в свалочную яму.

В итоге из этого напрашивается вывод: раз мы имеем дело с бесспорно установившимся историческим явлением, то единственный правильный выход будет либо стать в общий строй, либо уйти с дороги, но уж ни в коем случае не мешать. Не мешать ему именно потому, что раз он неизбежен, это и вредно и бесполезно.

Говоря же непосредственно о грандиозных событиях, разыгравшихся на отечественных просторах за последние полвека, нельзя не признать, что Октябрьская революция стала всемирным фактором, а Советская власть умело прошла все испытания, спаяв свою судьбу с народами Советского Союза.

Революция была подготовлена многими исканиями и неудовлетворенностью укладом. Когда общество доживает до предельной черты, когда в литературе цветут бутоны вроде Арцыбашева, в поэзии звучат стихи Северянина, когда, пресытившись нормальным, люди упиваются наркотическими песенками Вертинского, а политику народа решают Керенские, то оно требует коренной ломки.

В самом деле, буржуазный порядок никогда не удовлетворяет и давно опротивел. Буржуазия, чьи нравственные идеалы целиком укладываются в сомнительных заслугах в сфере торговли и игры на бирже, никак не умещается в понятиях людей в качестве элемента, достойного вести общество. Да и по какому праву, кроме валютного, может служить образцом эта жирная, трусливая, себялюбивая разновидность человечества? Напротив, она всегда мозолила глаза и являлась очевидным доказательством несостоятельности господствующего порядка. И недаром литература последних полутора веков — это зеркало общественных интересов — была сплошным стоном: “Так дальше жить невыносимо”.

В процессе исканий новых и идеальных форм Россия занимала особое место. Не раз ей предсказывалась мессианская, всечеловеческая роль. У нас в памяти “Философические письма” Чаадаева, летящая удалая тройка Гоголя, мрачность последних лет Пушкина, глубокие, полные мистики и неразгаданности стихи Тютчева. Ожидание революции как неотвратимого явления мы встречаем у Лермонтова. Оно обнаруживается у Мережковского. В упадочной поэзии Блока. Наконец, тема неизбежности столкновения старых понятий с новыми стояла в центре творчества огромного Достоевского. Многие предвидели революцию и ждали ее как нечто неустранимое, вроде хирургической операции. Другая часть общества, напротив, ждала ее наступления словно праздника, предусматривая в ней зарю новой жизни, точно приток свежего воздуха в застоявшемся царстве. Вспомним декабристов, некрасовский “Современник”, наивную веру ходивших в народ, гимн “Буревестника”...

Но как бы ни расходились оба течения, они были солидарны абсолютно в том, что революция неизбежна. И она пришла. Пришла с черного хода, не церемонясь. Пришла, чтобы предъявить свои исторические векселя за грехи многих поколений... Невольно поражаешься пророческим словам героя Тургенева — Нежданова из романа “Новь”: “Да, наш народ спит... но мне сдается, если что его разбудит, это будет не то, что мы думаем”. Как они точны для интеллигентов-мечтателей, платонически болевших о народе и не знавших его.

Предшествующая социалистической буржуазная французская революция не справилась с задачей и не оправдала надежд. Едва отплыв от берега, она устрашилась дальнейшего бега и поторопилась вернуться на привычные позиции. Жертвы ее не оправдались. Вольных вопросов она не решила и не обновила общества.

Иной оборот приняли события при наступлении Великой Октябрьской революции. На этот раз миссия пала на плечи более могучей, еще не тронутой народной целины. Царская Россия накопила непочатый край человеческой силы. В бесправии и темноте создавались крепкие мускулы, железные нервы, богатырские сердца. Они пребывали в инертности и ждали только сигнала для своего применения. Васька Буслаев скучал и грыз ногти от безделия. Лавиной хлынули они, призванные к новой жизни. Бесшабашно, не оглядываясь. Они обрубили концы к одряхлевшему вчера и устремились без оглядки к манившему завтра.

И вот тут-то, в огне стихии, и наступил экзамен всем теориям, волновавшим давно умы, — на их жизнеспособность, которые до революции были гадательными. Что же показал этот исторический экзамен? Он показал то, что НАРОД ПРИНЯЛ ИДЕЮ БОЛЬШЕВИКОВ И ТЕМ САМЫМ ОПРЕДЕЛИЛ СВОЮ ДАЛЬНЕЙШУЮ УЧАСТЬ. От этой истины никуда не скрыться. И пошел он за большевиками не отвлеченно, а в ходе кровавой борьбы, неся нешуточные жертвы. Разумеется, это произошло не случайно. Очевидно, большевики, а не кто другой, верно нащупали пульс времени и правильно поняли, куда ведут чаяния народа. И еще раз через 24 года история сделала запрос, и народ вторично определил свою судьбу во время борьбы с Германией, снова став на защиту страны и поддержку Советской власти. И отныне можно с основанием сказать: “Всякий народ заслуживает свое правительство”.

В Советском Союзе управляют власть и народ, но исходя из необходимости, возникающей в процессе движения к намеченной цели. Она-то и является фактическим абсолютным диктатором. Весь ход вещей связан в своем единстве и целеустремленности, и потому невозможны ни уклонения в сторону, ни уступки без радикального изменения налаженного государственного аппарата.

Иностранцы, входящие в противоречие с Советским Союзом, этого явно не понимают. Выставляя Советскому Союзу нежизненные, не отвечающие советской политической структуре требования и наталкиваясь на естественные возражения, они склонны обвинять советское правительство в несговорчивости и чуть ли не в желании войны. Они не могут учесть этой строгой взаимосвязи и обусловленности всех элементов советской системы.

И вот в силу уже сложившейся структуры всякий иной на месте Советской власти пошел бы точно такой же дорогой, если бы не хотел загубить достижения революции, свести на нет все понесенные ради нее труды и жертвы народа, кому, наконец, дорого величие нашей Родины, неприкосновенность ее территории и единство составляющих ее народов.

Враги революции склонны усматривать в ней одну изнанку. В революционной стихии им слышится лишь блоковский “черный ветер”, видятся силуэты “двенадцати” с бубновым тузом на спине, на перекрестке согнувшийся буржуй, уткнувшийся носом в воротник, пес, поджавший хвост, да звуки “тра-та-та!”. И если интеллигент Блок (как это для него типично) все же видел впереди этого в венчике из роз Христа, то эти, ослепленные, ничего другого, то есть того великого, рождающегося, что не вполне открыло глаза современников, не почувствовали.

Вpaги социалистического строя в России твердо знают, чего хотят. Они намеренно муссируют сведения о непомерных затратах и жертвах, поглощенных революцией. Они не упускают и малейшего случая выпятить имевший место перегиб или ошибку. Подоплека такой политики очевидна. Им важно опорочить Советскую власть, умалить значение ненавистной им Октябрьской революции в России. Однако, чтобы вывести баланс, необходимо бросить на чаши весов “про” и “контра”. Лишь взяв революцию и все годы правления Советской власти в целом, мы в состоянии беспристрастно определить, являются ли все проистекшие события на нашей родине в общечеловеческом и историческом значении положительными или отрицательными.