Варшавского гетто больше не существует

Гестапо, полиция и шантажисты с каждым месяцем совершенствовали методы распознавания скрывающихся евреев. Подозрительных мужчин (а нередко и настоящих «арийцев») раздевали и осматривали, исходя из того, что почти все польские евреи в детстве подверглись обрезанию. По вечерам шмальцовники ходили по улицам, освещая лицо каждого прохожего фонариком. Чтобы разоблачить еврейку, выдающую себя за польку, задавали каверзные вопросы, считая, что, как бы тщательно она ни готовилась, всегда обнаружится незнание какой-нибудь специфической детали польского католического быта («Что делает ксендз после исповеди?», «Когда ваши именины?»). Еврейского ребенка старались вывести на чистую воду провокационным вопросом («Как тебя звать? Ева? А как раньше звали?» или «Как учишься?»). Один пятилетний еврейский ребенок, которого укрыла у себя польская семья под видом сына, услышал разговор о том, что когда-то по Варшаве ходила конка. У мальчика вырвалось — к изумлению одних и к ужасу других — «А я тоже видел конку, на Заменгофа» (улица в гетто).

Шайки уголовников, сами скрывающиеся от немецкой и польской полиции, с особым удовольствием грабили законспирированные еврейские квартиры, будучи уверены, что их жертвы не станут никому жаловаться. Большую помощь немцам в преследовании евреев оказала польская полиция, хорошо знавшая местные условия. Польский полицейский получал одну треть ценностей, обнаруженных у пойманного им еврея. Обобранные и измученные жертвы преследования и шантажа нередко сами отдавались в руки полиции или пробирались обратно в гетто.

Неистощимое в изобретательности гестапо однажды распустило слух, что евреи могут за хорошие деньги приобрести паспорт какой-нибудь латиноамериканской страны и преспокойно дождаться конца войны где-нибудь в лагере для интернированных или даже выехать «на родину». В начале войны гитлеровцы действительно разрешали выезд за границу евреям, имеющим гражданство нейтральных стран, с которыми фашисты по тем или иным причинам предпочитали не обострять отношения. Международные еврейские организации пытались использовать это обстоятельство и через дипломатов латиноамериканских стран посылали польским евреям заграничные паспорта. После истребления варшавских евреев в гестапо скопилось множество таких паспортов, присланных людям, которых уже не было в живых. Гестаповцы дали понять, что готовы перепродать эти документы и что чиновники, занятые их оформлением, будут смотреть сквозь пальцы, если перед ними окажутся совсем не те, для кого паспорта предназначались. Евреи, измученные пребыванием в потаенных жилищах, встрепенулись. Многие стремглав бросились в ловушку. Почему бы и нет, рассуждали они. Нацисты, по-видимому, боятся признаться перед всем миром, что истребили владельцев заграничных паспортов, граждан нейтральных стран. Поэтому теперь они будут рады подсунуть нейтралам кого угодно, лишь бы сошлось число. Отель «Польский», где происходило оформление документов, был переполнен вышедшими из подполья евреями. Поскольку каждый паспорт выписывался на целую семью, в отеле появились «семьи» в 15–20 человек. Наивные люди думали перехитрить гестапо. И действительно, время от времени из Варшавы уходили поезда со счастливыми обладателями паспортов. Как правило, они направлялись в лагеря смерти. Так продолжалось до тех пор, пока гестапо, вполне удовлетворенное успехом своей операции, не закрыло «контору» в отеле «Польский», арестовав всех, кто еще ждал очереди.

Подавляющее большинство евреев, оказавшихся за пределами гетто, попросту не показывались на люди, разве что очень узкому кругу знакомых. В некоторых польских квартирах создавались специальные укрытия, чаще всего в подвалах, на чердаках, в нишах. Строительные материалы и щебень для оборудования таких помещений зачастую приходилось переносить в портфелях, чтобы не заметили соседи. Устройство убежища обходилось евреям в несколько десятков тысяч злотых, включая сюда и многочисленные взятки. Поэтому часто они жили просто в одной из комнат квартиры, а в случае визита гостей или администрации быстро и незаметно перебирались в уборную или на кухню. Детей прятали в угольных ящиках, шкафах, выпуская оттуда только вечером.

Так провел последние месяцы своей жизни и Эмануэль Рингельблюм. Он не погиб во время восстания в гетто. Отправленный фашистами в концлагерь в Травниках, Рингельблюм бежал оттуда летом 1943 г. с помощью офицера Армии Крайовой Теодора Паевского и добрался до Варшавы. Около суток он провел на квартире Паевского, в подвале. Дворник, ярый антисемит, давно уже подозревавший Теодора, учинил обыск. Не найдя ничего, он стал наблюдать за посещениями квартиры. Рингельблюму пришлось перебраться за четырнадцать километров от Варшавы, в семью садовника Людомира Марчака. Здесь же укрылись жена и сын Рингельблюма. Марчаки построили в саду за домом целую подземную квартиру с кухней и уборной. В ней прятались 36 евреев.

Марчаки взяли на себя много хлопот: незаметно для соседей заготовлять продукты для трех с лишним десятков человек, выносить мусор и парашу, разыскивать родственников, налаживать контакты, следить, чтобы в ту часть сада, где находилось подземелье, не проникли чужие (их внимание могло быть привлечено разговорами взрослых, детским шумом). За всем надо было уследить, вовремя предупредить евреев и под любым предлогом выпроваживать нежелательных посетителей.

У Марчаков Рингельблюм работал над большим трудом «Польско-еврейские отношения во время второй мировой войны», оставшимся незаконченным, отсюда он ездил в Травники, чтобы передать в концлагерь хлеб, документы и взрывчатку. О лагере в Травниках он написал специальную работу. В конце февраля 1944 г. Рингельблюм подготовил для научных и общественных организаций за границей доклад о культурной жизни в Варшавском гетто, начинавшийся словами: «Дорогие друзья! Мы пишем вам после того, как 95 % польских евреев погибли в газовых камерах и бойнях Треблинки, Собибура, Хелмно и Освенцима или перебиты во время акций по уничтожению в гетто и лагерях. Судьба томящихся в концлагерях тоже решена. Может быть, несколько человек, замаскировавшихся под «арийцев" и обосновавшихся, как затравленные звери, в лесах, останутся в живых, но уцелеет ли кто-нибудь из нас, участников подпольного движения, сомнительно. Поэтому мы хотим вкратце сообщить о нас и нашей работе. Мы, в гетто и лагерях, стремились жить и умереть с достоинством…"

Через неделю, 7 марта 1944 г., немцы обнаружили подземелье в саду Марчаков. Все его обитатели (в том числе и Рингельблюм), Людомир Марчак и еще один садовник — Мечислав Вольский были отвезены в «Павяк» и в тот же день расстреляны. Паевский погиб в немецком концлагере несколькими месяцами позже. Погибло подавляющее большинство из 42 000 евреев, бежавших в течение 1940–1943 гг. из Варшавского гетто.

Когда буржуазно-либеральный орган «Весь» лицемерно написал, что невозможно поверить в то, что есть поляки, помогавшие истреблять евреев, газета «Голос Варшавы» ответила суровой отповедью: «Эти сладкие иллюзии надо развеять — такие поляки есть, и их много. В одной только столице обитают сотни таких преступников, сделавших выслеживание немногочисленных уцелевших евреев своей профессией… живут тысячи людей, в том числе даже известные личности — адвокаты, врачи, которые приняли активное участие в грабеже еврейского имущества, воровали сбережения, присваивали вещи и т. д. Эти люди хотят теперь избавиться от свидетелей своих преступлений… Известно много случаев, когда даже так называемые пользующиеся общим уважением люди брали от предвидевших свою гибель зажиточных евреев солидные суммы, за которые обязывались вырастить их детей, — затем деньги присваивали, а детей отдавали в руки гестапо. Прятать голову в песок, закрываться официальными заявлениями мало: злу надо объявить войну…» Крайова Рада Народова в декрете 3 от 5 февраля 1944 г. предупредила шантажистов, что они наряду с другими участниками братоубийственных действий подвергнутся наказанию сразу по окончании войны. Несколько шантажистов были казнены боевиками Гвардии Людовой.