Я – Беглый (СИ)

Мать поставила на стол бутылку спирта. Они выпили. Моя мама умела пить нисколько не хуже его самого.

— Яшка, — сказала она, — давай спустимся чуть пониже.

— В каком смысле?

— Просто южнее, и тральнём, немного не доходя шельфа Нью-Йорка.

— Там никто никогда не ловил, — сказал Вульф.

— Мне в Обкоме так и сказали. И в Совнархозе. Но мы ж с тобой не ослы.

— В рейсовом задании нет, а мы с тобой пойдём на юг, будто нам не касается? Нас обоих с говном сожрут.

— Ага, — сказала мать, — Мне здесь скучно. Ты наливай.

— Ну и лихая ты баба. Смотри, увольняться будем вместе.

— Я тебе говорю, у меня есть расчёты. Там рыбы очень много, — она достала с полки карту и развернула. — Вот, видишь это мелководье, банка Джорджес. Здесь очень большие концентрации сельди. Невиданные, понимаешь?

— Что ж ты не доказала в Обкоме?

— Кому доказывать?

— Добро, сказал Вульф. — Ну, смотри, держаться потом в Калининграде друг за дружку и назад не отрабатывать.

— Брось, ты меня знаешь.

Они вышли на банку Джорджес и с первым же тралом стало ясно, что обнаружен очень богатый, новый район лова. Через несколько месяцев их встречали в Калининграде с духовым оркестром. Затем они были вызваны в Москву. С ними на приём к министру приглашён был и председатель Совнархоза.

— Мы в АтлантНИРО этот район разработали и оказались правы, — сказал он. — Ида, миллион тонн сельди в год возьмём на твоей Джорджесбанке?

— Теоретически можно взять, — сказала мама. — Но порядок сохранения нерестового стада не позволяет промыслом изъять больше трети численности популяции в течение года… Существуют правила, нельзя подрывать способность стада к воспроизводству.

— Если в этом году возьмём миллион, тогда в будущем и половины не возьмём, чего тебе непонятно? Сволочь ты партийная, — вдруг сказал Вульф председателю.

— А мы товарищ Вульф, как-будто с вами в одной партии состоим, — угрожающе сказал оскорблённый начальник.

— Нет, не в одной. Я вступал в сорок первом году, в Севастополе. А ты?

— Стоп! — сказал министр. — Мы выслушали мнение промысловиков. Очень хорошо. Вы вдвоём, товарищи, можете возвращаться в Калининград. Отдыхайте после рейса. Работайте. Спасибо.

Когда они вышли вдвоем на Рождественский бульвар, Вульф сказал:

— Ида, с меня всё, как гуся вода, потому что у меня две золотые звезды. А тебе, кажись, собирались повесить Героя Соцтруда.

— Да и хрен бы с ним, — сказала мать. — Я, вообще, бижутерию не люблю.

— Этого случая они нам обоим не забудут, — сказа Вульф. — Держись крепче.

Он был прав. Никто ничего не забыл.

Вскорости после этого случая, на судне у Вульфа находился в море начальник отдела добычи Базы. Он как-то совершенно мирно сказал капитану:

— А это чья такая деваха убирает в кают-кампании?

— Моя, — сказал Вульф.

— Чего её в море гноить? Я заберу её в контору, а?

— Ты её спроси. Сменяет она меня на тебя?

А эта буфетчица, в присутсвии которой этот разговор и произошёл, не вполне понимая ситуацию, засмеялась и проговорила, обнимая своего капитана:

— Не, я от Якова Львовича не пойду.

— Слушай Вульф, — сказал ему начальник, — ты когда-нибудь доиграешься.

— Ну, давай, давай, возьми меня за рупь, за двадцать…

Он совсем не боялся. Но в то время уже знал, что всему свое время — время жить и время умирать.

Через несколько лет, в 67 году, я сам уж относительно давно был моряком. Сижу в ресторане «Чайка», неподалёку столик Вульфа. Сперва с ним была девица, но он что-то сказал ей, и она ушла. Он некоторое время сидел, курил, иногда выпивая стопку. Потом вдруг поманил меня пальцем. Я немедленно подошёл.

— Тебя Михаилом зовут? Я твоих родителей знаю. Пойди в оркестр, закажи «Шаланды полные кефали…».

Я заказал, и наш калининградский Ив Монтан, Юра Арчивадце, выбежал на эстраду с этой песней:

— По просьбе почётного гостя, капитана дальнего плавания, Вульфа, Якова Львовича!

Капитан, щурясь от папиросного дыма, благодарно склонил совсем побелевшую уже к тому времени голову. Он расспрашивал меня о том, почему я не стал учиться. Ещё что-то малозначительное мне говорил. Потом он расплатился и сказал мне:

— Вот что, парень. Ты меня проводи и возвращайся. А то девчата скажут: Вот старый хер, увёл парня из-за столика. Ты у меня один рейс был штатным лебёдчиком, и в трюм смайнал бочку соли, чуть трюмному не на голову. Я помню. Матрос, вообще-то, ты дерьмо, но парень хороший. Так проводишь?

— Так точно! — радостно сказал я.

Мы вышли на под моросящий мелкий дождик, и я было собрался ловить такси, но старик меня остановил.

— Куда мне ехать на такси? Я живу в МДМ (Межрейсовый дом моряков). Ты что, не слышал? Я с женой развёлся.

Я, конечно, слышал. Но весь город судачил, будто Вульф ушёл от жены к какой-то молодой красавице.

— Никого у меня нет, кроме иногда девок, тоже ведь я не святой… Проводи до подъезда. Что-то у меня лихоманка какая-то. Одиноко, понимаешь?

Мы шли, не торопясь, оба молчали. Потом он сказал:

— Знаешь, почему я старуху свою бросил? Она письмо подписала, осудила израильских агрессоров. А я просил не подписывать. Никто б ей ничего не сделал, я б заступился. Но она, понимаешь, хотела подписать.

— Она не еврейка? — спросил я.

— Еврейка, почему не еврейка? Это всё не так просто. Но она не испугалась, а именно хотела подписать. А теперь в Обком пожаловалась на меня.

— Яков Львович, — нерешительно спросил я, а вы что — сионист?

Он с улыбкой глянул на меня:

— Ты вот что. Старайся дураком не быть…, — и с досадой покачал головой. — Сколько ж дури вам, ребята, в головы пихают! Беда…

Этот странный и рискованный поступок имел, конечно, серьёзные последствия. Около года Вульф просидел на берегу, в ремонте. Но потом его снова выпустили в море. Начальство было в растерянности. Вроде б надо было давить его, а с другой стороны он был очень нужен. Но выход был, и выход этот проявился естественно, сам собой. Вульф стал пить всё больше и заметней. Это означало, что в любом случае, его дни на флоте сочтены, потому что, вопреки распространенному мнению, сильно пьющий человек судоводителем быть никак не может.

Самое забавное то, что автору этих записок только что предложили работу в каком-то новом, неслыханном женском журнале. С одной стороны денег нет, и надо соглашаться, а с другой — кажется, линять пора. Меня в России не было три года. До чего же переменчивая страна. Совершенно не могу узнать ничего. Кто бы такому человеку, как я, предложил такую работу три года назад?

Капитан Вульф в те времена очень удачно ловил сайру на свет. Ему удавалось «ловушкой» брать до ста тонн рыбы. Эту технологию у нас ещё немногие освоили. Он был, кажется, первым. И он сам сконструировал два металлических «выстрела» с фальшборта, на которые крепились мощные люстры, чтобы свет бил в толщу воды под прямым углом. К тому же, он никогда не жаловался на погоду, недостаток оборудования и снабжения. Как было обойтись без него? А эскапады его становились всё острее.

Однажды, южнее Гренландии, при волнении до восьми баллов, около десятка крупнотоннажных судов скопилось вокруг плавбазы «Ленинские Горы», ожидая очереди сдать груз. Некоторые стояли вторую неделю, а на промысле время — деньги. Подошёл и Вульф на РТМ «Николай Бровцев». Он оценил ситуацию.

— Старпом, кто это тилипается под базой?

— Мурманчанин. БМРТ «Близнец», капитан Ященко, Андрей Сергеич. Третий час пошёл, как он маневрирует. Ветер отжимной, и не могут концы подать. Сносит его.

— Видно, он в Макаровке выучился на тракториста. Рулевой отдохни, я за тебя, — он сам встал за руль. — И сходи, возьми у начпрода чарку (сто граммов спирта) для меня.

Опрокинув полстакана спирта, Вульф велел связать его с капитаном «Близнеца».