Полдень, XXI век (февраль 2012)

И тут до этого тихо сидящий Билли мне прямо в ухо как заорёт: «Джэйми! Посмотри, что я нашёл! Это же уму непостижимо! Это же чёрт знает что такое!» – и локтем как больно двинет в мой левый бок.

6

День не заладился с самого начала. Может быть, потому, что был понедельник. («Не люблю понедельники», – сказал однажды Боб Гелдоф и именно так назвал свою самую знаменитую песню.) А возможно, из-за того, что наступило тринадцатое число. Как бы там ни было, но в понедельник тринадцатого он ощутил на собственной шкуре очень сильное СОС. Аббревиатура СОС расшифровывалась, как «сопротивление окружающей среды». Так Артём в шутку называл те мелкие и крупные неприятности, которые ежедневно обрушивались на него, как только он просыпался и начинал что-то делать. Бывали дни, когда сопротивление окружающей среды почти не ощущалось. А случалось и по-другому (особенно в последнее время) – СОС, как назойливая муха, весь день преследовало его. Нынче же оно ну просто озверело.

Утром, как только он поднялся с кровати, Артём обнаружил, что куда-то пропали тапочки. Тапочки хоть и были давно некрасивы и, хуже того, в районе больших пальцев протёрты до дыр, однако ходить в них по полу было гораздо теплее. Тапки он отыскал почему-то не под кроватью, не под креслом, а на крючках вешалки, по соседству с джинсовыми штанами и рубашкой.

Потом в кране не оказалось горячей воды. И умываться пришлось холодной, почти ледяной. Он посмотрел на своё отражение в зеркале, спросил: «Почему ты сегодня грустный?» И равнодушно ответил: «Потому что трезвый». Фарфоровая мыльница, выскользнув из рук, разбилась практически вдребезги. Он собрал осколки, зная, что это ещё не конец. Несчастья только начинались.

Электроплитка, представлявшая собой кустарного производства кирпично-жестяное чудище, обмененное у одного барыги на рок-энциклопедию, сразу же вышла из строя, издав характерный хлопок короткого замыкания, лишь только он воткнул вилку в розетку. С заляпанной пятнами от еды плиткой он провозился не менее получаса, пока нашёл и устранил дефект в проводе. Вскипятил чай, позавтракал вчерашними бутербродами.

Теперь ему надо было побриться и устроить себе банный день. Потому что сегодня он собирался пойти к Рок-н-роллу, а Толик очень не любил, когда Артём плохо выглядел, и уж тем более, когда от него дурно пахло. Бритьём и мытьём Артём собирался задобрить Толика, чтобы тот был сегодня лояльно настроен к другу и купил у Артёма компакт-диски. Артём представил недовольно скривившуюся физиономию Рок-н-ролла, когда он выложит перед ним стопку Си-Ди-шек. Рок-н-ролл считал, что качество музыки на компакт-дисках гораздо хуже, чем на виниловых пластинках, поэтому он предпочитал слушать аналоговый звук, а не цифру. Однако винил уже был Рок-н-роллу продан, оставались только компакты. Артём поставил на плитку кастрюлю с водой, с опаской воткнул штепсель и пошёл отбирать диски.

Раньше Артём любил своё имя главным образом потому, что оно содержало в себе слово «арт», которое ему весьма импонировало. Музыка именно в стиле арт-рок больше всего раньше нравилась Артёму. Он вынул из картонной обувной коробки три десятка компашек, разложил их на диване. Здесь были и Манфред Мэнн, и «Супертрэмп», и «Джетро Талл», и «Йес», и «Барклай Джэймс Харвест», и «Кэмел», и… самая-самая группа – «Пинк Флойд». Он подержал в руках «Тёмную сторону Луны», «Завтрак в Америке», «Раджаз». Раньше для него это было настоящим сокровищем. Но не теперь. Он дошёл до той стадии, когда эти альбомы не вызывали в нём больше никакого волнения, никаких светлых чувств. Теперь ему было всё равно, есть у него эти диски или их не будет. И даже на то, сколько за них заплатит Толик, ему по большому счёту было в общем-то тоже наплевать.

Со стороны кухни потянуло какой-то ядовитой гарью. Артём принюхался, подумав: «Парад планет сегодня, что ли?» И в этот момент его буквально оглушила трель дверного звонка. Он даже дёрнулся от неожиданности. Потому что давно забыл, как звучит его дверной звонок. К нему ведь никто не приходил вот уже лет сто. А может, и все двести.

Артём нехотя приблизился к двери, посмотрел в глазок. Ничего не увидел. Видимо, тот, кто стоял с обратной стороны, закрыл глазок ладонью или заклеил жвачкой. Он не ждал ничего хорошего, но всё же тихо спросил: «Кто?» Из-за двери ответили: «Конь в пальто».

7

Миссис Полли Самсунг не спалось. Не потому, что за окном впервые за несколько лет падал снег, который она очень любила. А потому, что спать сегодня было невозможно. Из-за Джилмора. Из-за его ужасного храпа. Её муж сегодня снова перебрал виски и снова выдавал такие рулады, что находиться с ним рядом было для неё просто невыносимо.

Она закрыла на защёлку дверь спальни и прошла в крохотную гостиную. Там, закутавшись в старенький плед, она уселась в своё любимое кресло-качалку, придвинутое почти к самому подоконнику и стала наблюдать, как крупные, похожие на лебяжий пух, хлопья снега, бесшумно опускаются с небес на тихую улочку. Со второго этажа ей хорошо были видны и дорога, и два фонаря, и телефонная будка, покрытые белым нежным одеялом. И она с умилением вспомнила первое в своей жизни Рождество, когда, будучи маленькой девочкой, она вместе с другими детьми водила вокруг ёлки хороводы. Вспомнила, какое это было счастье. Вспомнила конфеты и конфетти. Раньше она всегда радовалась Рождеству и Новому году.

Полли печально подумала о том, как беспощадно время. Как оно бессердечно. Как оно жестоко обошлось с ней. Больше нет той весёлой, жизнерадостной хохотушки в летнем платьице в синий горошек. Нет популярной красавицы журналистки, которую одаривали комплиментами известные писатели. Нет светской дамы, подруги знаменитого богача-гитариста, которой завидовали окружающие.

А есть прокисшая лондонская богадельня. Есть высохшая больная старуха. Есть муж, проигравший в казино и прокутивший в дорогих ресторанах гигантское состояние. Есть дети, которым больше не нужны их родители. И есть единственная радость в жизни – окно, выходящее на Лэндсиар-роуд. И в этом окне сегодня показывают её любимый снег.

Снег падал и падал. И вчера ещё грязная улочка становилась девственно чистой. Полли подумала, что такой день, наверное, хорош для похорон. В такой день, наверное, хорошо лежать в могиле, зная, что снег укроет тебя своим тёплым белоснежным покрывалом. А ещё лучше лежать вместе с Джилмором, потому что с ним не так одиноко. И пусть он лысый и толстый, пусть у него большой живот и слуховой аппарат. Пусть ему уже девяносто один, а ей всего лишь семьдесят четыре. Пусть он слабый человек. Но всё же, несмотря ни на что, она до сих пор испытывает к нему нежные чувства. И ей будет чертовски тоскливо в земле без него.

Ей приснились её и Джилмора похороны. Она была вся в белом. А он, естественно, в чёрном. Их дети и внуки плакали. Оркестр играл музыку мужа. Шёл снег. Торжественная и величественная картина.

А под утро, когда её разбудила сильная боль в коленях, и она, встав с кресла-качалки, собралась принять обезболивающую пилюлю, Полли машинально посмотрела в окно. И чуть было не свалилась в обморок от увиденного. Стоявшая бог знает сколько лет на тихой Лэндсиар-роуд телефонная будка вдруг куда-то за ночь исчезла, а вместо неё остался лишь тёмный след, черный квадрат Малевича посреди белого поля.

8

Сашка Немец, как оказалось, не попал ни в какую тюрьму, а просто довольно длительное время пребывал в «загранкомандировке». Сашка Немец был «чёрным археологом», хотя в трудовой книжке у него было написано «музыкант». Что же касается фамилии, то я не помнил, какая у него была фамилия. Все и всегда звали его Немцем. Потому что любил Сашка немецкую атрибутику времён Второй мировой войны, собирал книги по истории Третьего рейха, коллекционировал фашистские песни и фильмы.

Нет, Сашка Немец не состоял ни в каких скинхедских организациях, в последнее время особо модных в России. Ни в каких группировках не числился. А объяснял своё хобби чистым любопытством и желанием детально изучить прошлое, приводя в качестве примеров или образцов для подражания таких общеизвестных во всём мире личностей, как Дэвид Боуи и Лемми Килмистер. И тот, и другой, по словам Сашки, обладали солидными архивами антикварных вещей, относящихся к Германии периода 1933–1945 годов, и почему-то никто их за это не осуждал, несмотря на то, что их родина воевала с Гитлером.