Полдень, XXI век (февраль 2011)

Юрико оказалась весьма дисциплинированной девушкой, и, в строгом соответствии с полученными инструкциями, не вставала с постели до моего возвращения. Не знаю уж, как она смогла столько выдержать с полным мочевым пузырем (чайник был пуст), но страх смерти оказался намного сильнее прозаичных желаний.

Я внимательно, но быстро ее осмотрел. Жалоб у нее не было, новых червей под кожей обнаружить не удалось. Конечно, надеяться на то, что он был единственным, не приходилось: в благоприятных условиях самка рожает до полутора тысяч личинок каждые 4-5 дней. На цикле паразитологии, который я еще не успел подзабыть, нам демонстрировали фотографические снимки с результатами вскрытий умерших больных, и я отлично помню пережитый шок от одного из кадров, запечатлевших буквально выеденное изнутри легкое одного из них.

Сопроводив девушку в туалет, я помог ей вернуться и занять в постели прежнее место. После чего накормил ее остатком вчерашнего ужина, который мы забрали по ее настоянию из ресторана: суси с креветками и сасими на дайконе. Пока она ела, я провел ревизию в собственном холодильнике и заодно сварил мисо, заправив несколькими перьями привядшего зеленого лука, обнаруженными в овощнице. К сожалению, пополнять запасы продуктов сегодня предстояло тоже мне – было боязно выпускать Юрико одну на оживленную улицу.

Несмотря на болезнь (а, быть может, отчасти и благодаря ей), отсутствием аппетита моя любимая не страдала. Я не успел ухватить с блюда, поставленного рядом с матрацем, чего-нибудь себе «на зубок» и в результате остался ни с чем: когда наконец сумел выбраться из кухни, перестав греметь ящиками и посудой, – Юрико уже начинала задремывать, а на тарелке оставалась лишь горсть подсохшего риса. Он да чашка мисо и составили весь мой обед.

Пришлось забрать из дома все деньги – я еще не представлял, сколько и в каких количествах мне предстоит приобрести, – и даже забраться в сумочку к Юрико. Впрочем, там оказалось не больше тридцати или сорока иен, так что совесть моя возмущалась недолго.

За всеми этими мелкими хлопотами я очень удачно протянул время до прихода почтальона. Расписавшись в получении телеграммы, я сунул ее в свой саквояж не читая – кому как не мне знать ее содержание. Если бы не квартальный санитарный инспектор Васэда, заступивший мне дорогу на выходе из нашего дворика, можно было бы считать, что план осуществляется без сучка и без задоринки. Но и от обладателя славной фамилии [6]мне вскоре удалось отделаться: на все расспросы о посещающей мою квартиру Юрико я продолжал твердить, что медицинские осмотры она проходит регулярно по месту своего официального проживания, а регистрировать ее в собственном жилище до заключения брака, согласно законодательству, я не имею права. Впрочем, и эту вовсе нежелательную встречу я повернул к своей выгоде, вскользь упомянув о скором отъезде вместе с Юрико на представление ее своей семье и возможной женитьбе. Кажется, господин Васэда остался не слишком довольным перспективой появления еще одной молодой жилички в своем квартале, но тут уж я ничего не мог поделать.

В гардеробе для сотрудников госпиталя я переоделся и поднялся в свое отделение, не встретив никого из знакомых. Постучав в дверь начальника, услышал раскатистое приглашение войти.

Танака-сан был не один – на жестком стуле у стены сидел Такэо Сато, наш интерн. Судя по картонной папке с историей болезни, пришел он за консультацией по наблюдаемым пациентам или же с регулярным отчетом. Вторая такая же папка лежала раскрытой перед самим господином Танакой.

– Прошу прощения, Танака-сан, что отрываю вас от важного дела, – начал я, поздоровавшись и останавливаясь у дверей в ожидании разрешения пройти дальше, – но я вынужден обратиться с личной просьбой…

– Ба! – воскликнул господин Танака. – Каи, я уж обрадовался, подумал, что ты не стал использовать второй выходной и завтра выйдешь на работу! А ты наверняка приготовил мне неприятный сюрприз… Ну, проходи, садись, рассказывай!

Я занял предложенный стул напротив Такэо-кун [7], раскрыл саквояж, одновременно начав говорить.

– В общем, что тут долго объяснять, господин Танака… Отец прислал сегодня телеграмму, сообщив, что неважно себя чувствует и требует моего приезда к нему с невестой… – я протянул начальнику бланк с вертикально наклеенными полосками текста. – Как вы знаете, отпуск в этом году я не использовал, а в прошлом году отдыхал всего лишь неделю. Плюс за весну и первую половину лета у меня накопилось восемь отработанных выходных…

Пока я бормотал, Танака-сан успел пробежать глазами телеграфное сообщение, которое, по всей видимости, его нисколько не насторожило. Во всяком случае, он аккуратно его свернул и вернул мне.

– Ну-ну, доктор Гото! Все мы знаем вас как добросовестного работника, так что незачем лишний раз извиняться и уговаривать меня пойти навстречу. Вы хотите отпуск? Сколько? Неделю? Десять дней?

– Я бы хотел три недели, Танака-сан, – пришлось ответить мне.

Начальник в замешательстве снял свои круглые очки, подышал на стекла, похлопал по карманам в поисках носового платка. Я видел, что он всего лишь пытается выиграть время.

– Доктор Гото, вы должны понимать, что Хадзуки [8] – горячая пора для нашего отделения! Сезон отпусков, многие нарушают диету, большое количество обострений хронических заболеваний… Вот вчера снова привезли пациента с панкреатитом! – Он постепенно повышал голос, считая, что овладел ситуацией и борьба со мной разовьется в пределах уже определенных им границ. – О каких трех неделях может вообще идти речь? Кто будет вместо вас работать? Доктор Миямото тоже не был в отпуске, однако не жалуется!

– Миямото Мито в прошлом году отдыхал две недели, а в Кисараги пять дней проболел ангиной! – вставил я.

– А Кэндзабуро Оичи? Работает, как крестьянин в рисовом поле – не разгибая спины! – возмутился Танака-сан. – Или он тоже болел ангиной?

– Нет, – пришлось признать мне. – Доктор Оичи так же ежедневно работает в отделении, как и вы сами, сэнсей! – Но, не успел господин Танака насладиться победой, как я скромно добавил: – Но Кэндзабуро, в отличие от меня, не собирается жениться. Как вы помните, Танака-сан, у него уже двое взрослых детей. А мне скоро тридцать четыре, и я возымел смелость полагать, что заслужил право на создание семьи.

На Такэо было жалко смотреть. Застыв, словно мраморное изваяние, он, кажется, и дышать перестал, боясь обнаружить свое присутствие во время спора подчиненного, каким являюсь я, и непререкаемого авторитета клиники в области болезней желчевыводящих путей доктора Танаки.

Начальник крякнул, осознав свою ошибку, но единственное, что он смог позволить для демонстрации превосходства своего положения над моим, это назвать по имени, опустив неизменное «доктор».

– Любезный мой Каи, – сказал он, продолжая сверлить меня взглядом сквозь возвращенные на переносицу очки, – я уже начинаю сомневаться, не совершил ли в свое время серьезную ошибку, взяв к себе вас ординатором. Мне бы не хотелось думать, что добившись от меня одной уступки, вы способны в дальнейшем использовать эту мою слабость…

– Вы не разочаруетесь во мне, Танака-сан, – ответил я, чуть поклонившись. – Ваш авторитет только вырастет в моих глазах. А узнав о проявленных вами доброте и участии, персонал отделения будет с еще большим прилежанием выполнять обязанности!

– Хотелось бы верить! – буркнул Танака, заметно, впрочем, смягчаясь. – Хорошо! Давайте ваше прошение об отпуске, я подпишу!

У выхода из кабинета я снова поклонился, услышав теплое «иттэирассяй» вместо безликого «саёнара» [9]и следующую фразу, уже обращенную к Такэо: «Да! И не забудьте на каждые четыре грамма вливаемой глюкозы назначить единицу инсулина!..» Я тихо прикрыл дверь. Еще одно важное дело было сделано.