Одержимые блеском: о драгоценностях и о том, как желание обладать ими меняет мир

Памфлеты, и это вежливое название тех скандальных листков, циркулировали по всему Парижу, по всей Франции и даже в остальной Европе. Эти так называемые памфлеты состояли в основном из рисунков – некоторые с подписями, другие без них, – представлявших собой жестокие, непристойные и оскорбительные карикатуры на монархию. Они были злонамеренными и клеветническими, но королевский цензор ничего не мог с ними поделать, даже после требования короля: «Любыми средствами остановите эти злобные листки» [99]. Но проблема оказалась глубоко укорененной, а поток подобной литературы слишком большим и интернациональным для королевского цензора старой школы. Количество казалось бесконечным благодаря печатным прессам, а желание населения прочитать их было огромным.

Короля изображали тучным тугодумом, который съедает все продукты во Франции. Его называли импотентом и рогоносцем, а его детей – незаконнорожденными. Но главной целью оставалась королева. Последние десять-двадцать лет своей жизни она не исчезала со страниц таблоидов. Памфлеты придумывали для нее гротескные сценарии с невероятными подробностями, и королева совершала в них все мыслимые и немыслимые преступления, включая государственную измену, богохульство, кровосмешение и извращения. Королева представала перед читателями безбожным, развратным и жадным до денег чудовищем, нашептывающим советы на ухо неумехе-королю и разрушающим Францию изнутри. Известную и безразличную фразу о том, что крестьянам следует «есть пирожные», ей приписали напрасно. Эти слова принадлежат Марии Терезии, жене Людовика XIV. Согласно Антонии Фрейзер, «это было бессердечное и невежественное заявление, а Мария Антуанетта не была ни бессердечной, ни невежественной».

Поскольку, с финансовой точки зрения, добавить напалм в костер – это удачная идея, таблоиды принялись высмеивать новую фальшиво-пасторальную жизнь королевы, понимая, что фермеры от этого придут в ярость.

С этого времени отношение к монархии начало меняться. Она потеряла свое почти божественное происхождение. Вываляв принцев в грязи, новые средства массовой информации сделали их не просто уязвимыми, а в высшей степени ненужными. Это свойственно всем символам: они легко появляются и с такой же легкостью становятся бесполезными. Высмеивая монархов и их изъяны, средства массовой информации уничтожали их значение, размывали контекст непоколебимой и неоспоримой власти, на котором до этого времени базировалась монархия.

По мнению историка Шанталь Тома, «Мария Антуанетта стала козлом отпущения. Все шло не так, и в этом была виновата она, за все была в ответе… Новая мощная сила, общественное мнение, заявила о себе и создавала новый мир» [100]. Разумеется, человечество издавна использовало рисунки, чтобы рассказать историю и объяснить мир. Но неистовые репортажи и вуайеристский, почти похотливый интерес к жизни правящего класса были беспрецедентными и совпали по времени с развитием печатного дела и ростом международного сообщества. Они породили взрывоопасное сочетание гнева и презрения.

Трагическое королевство

Мария Антуанетта верила, что в Трианоне нашла святилище: дорогостоящее, целиком и полностью созданное руками человека, но все же святилище. Там была искусственная деревенька с реками, ручьями и мостиками. Там были коттеджи и птицы. На лугах росли цветы, среди высокой травы живописно паслись овцы с шелковыми голубыми ленточками на шее. Этакий вариант сельской Франции, только в стиле Диснейленда. По данным историка Эвелин Левер, Мария Антуанетта сказала: «Когда я в Трианоне, я настоящая. Я больше не королева» [101]. Очаровательное ощущение, хотя и обманчивое. К сожалению, она все еще была королевой. И даже если она полностью отказалась от участия в спектакле, каковым был двор в Версале, и жила в своем террариуме в Трианоне, ее оскорбляли сильнее, чем обычно.

Когда настоящие крестьяне Франции увидели рисунки Трианона в памфлетах, они испытали понятное отвращение. И не только они одни. Аристократы – те самые люди, которые еще недавно презирали Марию Антуанетту за прически в три фута высотой и украшенные бриллиантами туфельки, – тоже не остались в стороне. Они смеялись над ней у нее за спиной и одновременно отчаянно ждали приглашения, которое так никогда и не последовало.

Слухи и недовольство забурлили. И эти абсурдные истории нашли дорогу к обычным людям, которые возненавидели Марию Антуанетту еще сильнее, чем они ненавидели аристократов. И дело не в том, что их не пустили в комнату для VIP-персон: они даже не надеялись стать членами клуба. Королева высмеяла весь изнурительный уклад их жизни.

И тут случилась афера с колье.

Плохие отношения

Французская ювелирная фирма «Бомер и Бассанж» (Boehmer and Bassenge) получила заказ от Людовика XV (деда Людовика XVI) создать по-настоящему массивное и совершенно уникальное бриллиантовое колье, которое он намеревался подарить своей любовнице, ненавидимой всеми мадам Дюбарри. Она любила драгоценности – чем крупнее, тем лучше, – поэтому фирма потратила несколько лет, чтобы собрать 2 800 карат бриллиантов, которых требовал дизайн. Людовик XV ничего не оплатил заранее, он же был королем, сами понимаете. К несчастью, монарх умер незадолго до того, как колье было готово, и так и не заплатил за него. Когда Бомер и Бассанж неожиданно остались без покупателя, ювелиры, оказавшиеся на крючке в сотни миллионов [102], попытались продать его девятнадцатилетней, только что коронованной Марии Антуанетте. Массивное колье не пришлось ей по вкусу даже тогда, у нее была репутация любительницы изящных вещей. Но, говоря откровенно, у кого еще могли быть такие деньги? Ювелирам не повезло: Мария Антуанетта знала, что колье создавалось для ее старого врага, мадам Дюбарри. Она не хотела иметь с ним ничего общего, к огромному огорчению расстроенных ювелиров.

Колье предназначалось для шлюхи, для женщины, которую королева презирала, и оно сразу приобрело в глазах Марии Антуанетты морально отвратительные ассоциации. Точно так же впоследствии оно приобретет смертельно отвратительные ассоциации в глазах публики, презиравшей Марию Антуанетту. В обоих случаях драгоценные камни послужили эмоциональной подменой той женщины, которой они, по общему мнению, принадлежали, и всех ее неблаговидных поступков. По сути, так началось превращение колье из камней в символ.

Ваш выход, Жанна де Сен-Реми, графиня де Ламотт. Хотя ее воспитывала мать-крестьянка в относительной бедности, Жанна любила говорить о своем благородном происхождении по линии отца, очень и очень дальнего и при этом незаконнорожденного потомка короля Генриха II. Натяжка была чудовищная. Но Жанна сумела использовать этот факт в сочетании с природным очарованием и выйти замуж за мелкопоместного дворянина Никола де Ламотта. Это обеспечило ей доступ в Версаль.

Самым заветным желанием Жанны было подобраться поближе к королеве. Она надеялась, что ее шарма и весьма отдаленного родства с Генрихом II хватит для того, чтобы войти в ближний круг королевы. И тогда деньги и милости польются рекой. Встречалась ли Жанна де Ламотт с королевой, доподлинно не известно. Если и встречалась, то королева не обратила на нее внимания. Поэтому когда колье появилось при дворе – отчаявшийся Бомер годами пытался продать его королеве при каждом удобном случае, – Жанна увидела социальную возможность совершенно иного рода.

Графиня де Ламотт была, по сути своей, мошенницей. И как всякой великой мошеннице, ей требовался простофиля. Она нашла его в лице Луи Рене Эдуарда, кардинала де Рогана. Роган был принцем, потомком одного из старейших и богатейших аристократических семейств Франции. Прежде чем стать кардиналом католической церкви, он занимал несколько важных постов во французском правительстве, полученных им благодаря высокому рождению, а не уму. Роган был одновременно тщеславным и глупым.