Журнал Наш Современник 2008 #10

Перевёл срывающееся дыхание и полной грудью уже, перекрыв и визг пил, и рычание моторов, и грохот тяжёлой техники, и хриплый лай неугомонных псов, закричал так, что неведомо откуда взявшееся эхо вторило раскатами:

— Му-жи-ы-ы-ки-и-и! Свора-ачи-вай! Они — в осколках! Бе-рё-зы в ос-кол-ках!

Пилы вмиг замолкли. Но строящаяся дорога по-прежнему грохотала, клацала стальными пастями, и казалось — оттуда доносилось искорёженное эхо прошедшей войны. Вокруг Тараса, который так и стоял с вытянутой вперёд, дрожавшей рукой, собралась вся бригада. Люди молча смотрели на ладонь Зарембы, почти полностью занятую чёрным куском металла, похожим на зловещий плавник акулы. Необъяснимый мутный страх прилип к горлу и заглушил слова. Хотя вполне объяснимый — генная память…

— Это, что же — настоящий? — ученик первый нарушил тишину.

— Настоящей не бывает, — ответил Николаич. — Такой же гад отца моего убил. Не в дерево вошёл — в него. Не было рядом берёзонек, не было. Степь одна…

— Вот почему они такие кривые — берёзки наши, — сказал Рустам и нараспев прибавил: — А что, ес-ли у нас под но-га-ми не-ра-зор-вав-ши-е-ся сна-ря-ды есть?

Потапов хмуро обернулся в сторону всё ещё стоявших в поле стариков.

— Нет, они бы сказали, если б были, — задумчиво произнёс он и ухмыльнулся. — "Война", отец, говоришь… Думал — вернулась в виде нас? Хорошо… Они бы сказали, если что…

— Да откуда им всё знать! — возмутился насмерть перепуганный Жда-нович. — "Сказали бы", "предупредили бы"… Сапёров надо вызвать! И — немедленно!

— Оттуда — знать! — осёк его Заремба. — Роща эта их спасла. Она огонь немецкий на себя приняла, понимаешь? Поэтому деревня и выстояла.

Баландин украдкой покосился на Потапова, видимо вспомнив его речь о цивилизации, варенье, цветах и яблоках.

— Сообщить и проверить всё же стоит, — подытожил бригадир.

— Димон, — приказал он ученику, — сгоняй на стройку к "тяжёлым", предупреди. И пусть своим звонят! Я тоже пойду сейчас… Только ты след в след иди: сначала к УАЗу, потом — по колее.

Он проводил взглядом Баландина и вдруг выпалил в сердцах:

— И какой кретин зимой стройку эту затеял? Хорошо ещё, что снегопадов сильных ни разу не было, и то — не бедно завалено.

Сказал и тут же умолк, сам своих слов испугавшись.

— Мы, — вздохнул Рустам, — не затеяли, но делаем.

— Нет. Мы пилим, — не согласился с ним Витя Жданович. — Пилим, и всё.

Но к бригадиру уже снова вернулось чувство реальности.

— Сроки летят, пёс их побери. Время — деньги. Метры — деньги. Они, — Потапов стукнул по берёзе, — тоже деньги.

И тут Тарас понял, что если не сейчас, то возможно, никогда более не сумеет он решиться на поступок. Понял, что не будет больше губить эту рощу. Он знал, что недостаточно просто отшвырнуть пилу и, доказывая своё геройство более себе, чем остальным, гордо уйти отсюда. Поэтому он зажал окоченевшую руку с холодным осколком в кулак и просто так, будто к столу гостей зазывал, предложил:

— Мужики! Пойдём в управу.

— Куда? — не понял его Лёха. — Зачем?

— В управу, — терпеливо объяснил Тарас. — За рощу стоять. Дело ведь не в неразорвавшихся снарядах, а — в разорвавшихся. Нельзя эту рощу трогать, неужели не ясно?

— Добро, — согласился молчавший дольше всех Арсений Николаевич. — А пока, командир, — обратился он к Потапову, — пойдём у стариков прощение просить.

Обернулись, а те уже почти рядом стоят, совсем близко подошли, жмутся к берёзам, в глаза заглядывают, улыбаются робко.

Лёша растерянно посмотрел по сторонам, шумно выдохнул густой белый

пар:

— Нам ведь с женой рожать скоро! А, мужики? В начале марта. Жить-то на что?

— Соберём, — спокойно ответил Тарас, — не суетись.

— Мы коляску, кроватку одолжим. Одежды — уйма! — засияв улыбкой, оживился Рустам. — Как раз успеешь: мы, кажется, уже "всё", а старшие дети ещё — "нет".

— И родишь, никуда не денешься, — учёным тоном подытожил Николаич и похлопал бригадира по плечу.

Один из стариков, оглядываясь на своих, по шажочку подошёл к Зарем-бе. Неожиданно громко, как говорят обычно глуховатые люди, но по-воен-

ному чётко и кратко, он обратился к Тарасу, словно к старшему по званию:

— Разрешите посмотреть?

Тарас разжал кулак. Сухие и твёрдые пальцы старика быстро пробежали по острым граням. Затем он взял осколок и поднёс его близко к лицу, почти к самым глазам.

— Такой же друг, только маленький, у меня вот здесь, но мы с ним договорились: "Чтоб ни-ни", — уже тихо признался он и так просто, по-домашнему, взял руку Зарембы и провёл ею по своей пояснице. — Если бы не берёзки, накрыло бы деревню, — сказал и заплакал.

Всю дорогу обратно в Москву Тарас размышлял, почему это старик назвал осколок, застрявший у него в теле, "другом". В машине все по очереди брали чёрный треугольник, осторожно трогали словно заточенные кривые края. Прикидывая на ладонях его вес, удивлялись, как берёзы, которые шестьдесят лет назад были тонкими и нежными, сумели выдержать тот ад, вобрать с себя столько смерти и не умереть, как они не побоялись подставиться под дикую боль и расти с нею дальше, радуясь, что спасли человеческие жизни. Димка Баландин на разные лады выпрашивал осколок себе, но Тарас его не отдал.

Потом приезжали суровые сапёры, дотошные корреспонденты, нервные телевизионщики. Суматоху сдерживали невозмутимые оперативники с красивыми служебными собаками. Снаряды нашли — один у подола берёз, рядом с полем, другой — в самой густоте рощи. Они лежали глубоко, ровно под тем углом, как и вошли в землю. Ещё одно русское чудо — никто за эти годы не потревожил их, не подорвался на затаившихся убийцах.

Найденные снаряды уничтожили в дальних полях. Деревенские собаки рванули так, что едва не повисли на старых, заржавленных цепях. Птицы над лесом поднялись, словно комья земли кричащей вскинулись. Всё на миг дрогнуло, даже невозмутимые оперативники, казалось, составлявшие одно целое с красивыми служебными собаками, двигавшимися только по команде, и те — отступили по инерции на шаг. Генная память…

Только тёмных фигур нигде не было видно. Да их никто и не искал. Зачем стариков беспокоить? Не вышли они из своих домов, и ладно. Один молодой журналист попытался было сунуться, стучал в дверь, стучал… Но ему не ответили.

Берёзы отстояли. Широкая дорога дала большую петлю, обогнув и рощу, и деревню. Тарас Заремба сделал чёрный осколок своим талисманом и носил его в кармане, завернув в кусок газеты с заметкой о них — "пильщиках", которые, несмотря на приказ города и соответствующий гонорар, отказались сносить под корень старые, кривые деревья. И, сжимая пальцами твёрдый неровный треугольник, Тарас с радостью думал, что он — никогда не высовывавшийся, не умеющий толком доказать свою правоту и говорить "на публику", совершил такой переворот. Именно он, который всё ещё, как отрок, ищет загадочный белый город, не понятно, отчего тоскует по нему — отблеску своего детства, и вдруг он — Тарас, подбил всех ехать в управу. Там стучал по столу, схватил за грудки молодого наглого помощника начальника, который не желал пускать внутрь чистых офисных помещений шестерых здоровых мужиков в телогрейках, опасаясь за нервы своего "кабинетного". Потом: уговоры, угрозы, милиция, протокол, темнота… Так продолжалось несколько дней. Стройка пока что была приостановлена, но не перенесена от рощи. И снова — уговоры, документы, начальники… Люди быстро озверели от канцелярий и кутузок, от подавляющих масштабом деревянно-зеркальных конструкций, от контрастирующих с ними обшарпанных стен с решётками. Они, скорее всего, были бы побеждены и побиты, как и полагалось "по инструкции", если бы не этот — последний, к кому они попали по списку, но — один из первых по величине — "начальник начальника"…

Главным зачинщиком был Тарас, он удерживал всех, не давая сойти на полпути, он же и вёл почти все основные переговоры. В кабинеты, слепящие обилием полированных поверхностей, он всегда входил, держа в руке осколок, похожий на чёрный плавник акулы. Медленно подходил к столу, ожидая приглашения присесть, которое следовало через несколько минут