Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы

Директриса.

Хорошо еще, что он хоть, как говорят, пат­риот, а то ведь со своей супругой даже приличного меню сделать не в состоянии.

Р е д а к т о р. Я думал уже о том, чтобы усилить в нашей газе­те кулинарную страничку. Факт, что даже наша кухня утрачивает украинские традиции. Это совсем не то, что в Вене, как расска­зывал мне председатель нашей партии, мой дорогой Дмитруня. Там, говорят, после обеда, вам...

Директриса.

Простите, не его ли это отлупили за мошен­ничество в картах?

Редактор.

Ах, это ведь было, милостивая пани, еще тогда, когда не было единого национального фронта и над руководителя­ми города тяготела еще такая ответственность. К тому же, по-мое­му, можно быть хорошим шулером и не менее хорошим патриотом.

Директриса

(с очаровательной улыбкой).

Вы, как все­гда, дорогой редактор, совершенно правы...

Редактор.

Именно такой отзыв дал мне один священник, когда прочитал мою статью о влиянии солнечных пятен на между­народные отношения. Ибо верно, если примем во внимание поста­новление Совета послов от марта тысяча девятьсот двадцать тре­тьего года...

Директриса.

Это очень интересно, милый редактор, и вы постараетесь, я полагаю, развить ваши мысли завтра у меня?

Редактор.

Препятствий не будет?

Директриса.

По воле моего мужа, я буду сидеть завтра, как и в прошлый раз, дома сиротой...

Критик.

Прежде всего вам, молодой человек, нужно по­нять, что такое красота. Без этого понимания красоты ничего не сделаете! Никогда!

Писатель.

Мой герой и дает ответ на этот вопрос, госпо­дин доктор...

Критик.

Который это, не тот ли, что застрелился в конце концов?

Писатель.

Нет в моей повести такого, господин доктор!.. Мой герой совсем не стреляет в себя, а становится сотником и под конец женится.

Критик.

Черт с ним! Не стану же я плакать лишь оттого, что у меня нет подозрительных знакомств. А вам бы следовало прежде всего знать, что такое красота, что такое искусство, моло­дой человек! Задумывались ли вы когда-нибудь над тем, что такое искусство?

Писатель.

Господин доктор! Ведь и на этот вопрос дает от­вет моя героиня, когда подает раненому стрельцу кофе с пасхаль­ным куличом, а девушки вокруг играют в верболаз и старенький священник со слезами на глазах благословляет...

Критик.

Не пугайте вы меня своими героинями, молодой человек, а лучше скажите, знаете ли вы, что такое красота, насто­ящая, художественная красота'? Знаете ли вы, что такое жемчу­жина? Как возникает жемчужина?

Писатель.

А как же, знаю...

Критик.

Вот и вижу, что не знаете... Да, да, не знаете. Из разнообразных минералов возникают жемчужины!

Писатель.

Господин доктор, я помню, изучал, что ее с мо­ря, со дна морского...

Критик.

Говорите, со дна мор... Вы... вы не знаете, я вижу, даже, что такое поэзия, молодой человек! Рекомендую вам пол­учиться немного, потом — побеседуем еще!

(Оскорбленный, отхо­дит.)

Молодая девушка.

Вы не имеете понятия, господин Левко, как меня это угнетает. Неужели наш несчастный народ век будет терпеть эти издевательства? Когда же мы,

господин

Левко, из московско-большевистских детей будем

делать мыло?..

Молодой человек

(тихо).

Гораздо раньше, чем вы думаете, панна Кики. Наша организация именно этой ночью по­лучила шифрованную телеграмму из Америки.

Молодая девушка.

Что вы, господин Левко, из Аме­рики?

Молодой человек.

Из самого Вашингтона, панна Кики. Нам сообщают, что высылают двести тысяч сенегальских стрел­ков и столько же долларов. Все уже запаковано и ждет нашего сигнала.

Молодая девушка

(тихо).

Так вы, пане Левко, тоже инспиратор?

Молодой человек

(вытаскивает из кармана револьвер).

Вы видите, панна Кики?

Молодая девушка.

Пане Левко, вы мне импонируете: я так часто мечтала о том, чтобы мы имели своего Вильгельма Телля или Гарри Пиля...

Молодой человек

(доверчиво).

А вы бы, панна Кики, не имели желания стать старогреческой ме... Мелясиной и само­отверженно идти вместе с нами к высшей цели?

Молодая девушка.

Пане Левко! Неужели вы можете со­мневаться в этом?

Молодой человек.

И так, я приду к вам завтра, панна Кики, чтобы принять от вас присягу на револьвер. Я захвачу с со­бой танго, которое вы у меня просили. Я уже научился играть на мандолине.

Молодая девушка.

Пане Левко, принесите с собой и мандолину...

Политик

(вытирая пот на лбу).

Никто нас не подслушивает?

Директор банка

(оглядываясь).

Решительно никто...

Политик.

А тот молодчик? Чего это он, вы думаете, уши развесил?

Директор банка.

Это у него такие природные от господа нашего. Что же было дальше?

Политик.

Погодите! Был я вчера в Варшаве.

Директор банка.

Да, да... вчера было первое.

Политик

(все время оглядываясь).

Я ходил... у меня была возможность встретиться.

Директор банка.

С министром внутренних...

Политик.

Не кричите так, побойтесь бога! Вы не видите, сколько здесь публики?

Директор банка. Я уже онемел! Ну, что, что было дальше?

Политик.

Я обсуждал с ним разные дела, говорил также о нуждах нашего банка, и он обещал...

Этот тип мне кажется подозрительным. Наверняка больше­вистский агент!

(Убегает в другой угол.)

Директор банка.

Это наш депутат! Ну, что же он, гово­рите ради бога, обещал?..

Купчиха.

И до каких пор, скажите, господин полковник, всевышний и воинство наше будут терпеть это антихристово царство?

Эмигрант.

Ничего... дождутся, сукины дети!.. Как только вернемся, то зададим им такое, что ну-ну!

Купчиха.

В прошлом месяце к моему дяде приехал его шурин инженер, господин Бичейко, так он рассказывает, боже ты мой!.. Сам он вынужден был бежать, так как жить ему не да­вали. И почему, подумайте только? Потому, что имя у него Нико­лай, а кто там посмеет Николаем называться, так ему жизни и никакой нет. Так возненавидели они имя царя христианского.

Эмигрант.

Вот чертовы сыны!

Купчиха.

А священникам, говорит, так всем бороды отре­зают и матрацы ими набивают, для потехи, от распущенности своей диавольской.

Эми

грант.

Вот сукины дети! Почему же они до сих пор чаю не подали...

Купчиха.

Господин полковник! Неужели вы часовым ремеслом занимаетесь?

Эмигрант.

Какое там!.. Это же мои военные трофеи. Знаете ли вы, что такое трофеи?.. Так вот, когда я в Проскурове, Бердичеве и Литине большевиков усмирял, то добыл трофеи: часов штук каких-нибудь четыреста.

Купчиха.

Штук четыреста?..

Эмигрант.

Ну да! Еще и теперь около двухсот осталось. Так я в матрац их и сплю себе словно царь какой, ни одна блошка не укусит, все от часов моих наутек, а прежде, бывало, Душ пятьдесят за одну ночь убивал.