Варшавского гетто больше не существует

Между тем генералу Штроопу дали знать, что в Берлине недовольны затяжкой операции в Варшавском гетто. Гиммлер, заподозрив Штроопа в чрезмерной гуманности, требовал не считаться ни с чем и проявить максимум твердости. И Штрооп решил распространить метод поджога домов, занятых повстанцами, на все без исключения кварталы гетто. Это вызвало недовольство Одилона Глобоцника, все еще надеявшегося вывезти в Люблин имущество евреев, и немецких фабрикантов, не успевших эвакуировать из гетто оборудование своих фабрик. Но Штрооп более не считался с ними.

25 апреля гетто было охвачено пожаром. Варшаву затянули тучи дыма. Сполохи огня освещали город ночью, как днем, дома на «арийской стороне» сотрясались от детонации. Погода в течение всего восстания стояла сухая, и ничто не мешало быстрому распространению пожаров. Несколько раз огонь перекидывался на дома на «арийской стороне». Условия ведения боев резко ухудшились для повстанцев. До сих пор они, выдерживая убийственный обстрел, стремились подпустить противника поближе и открыть по нему огонь с крыш, чердаков и из окон верхних этажей. Нередко немцы были вынуждены часами гоняться за повстанцами в лабиринтах комнат и коридоров больших зданий, не будучи никогда уверенными, что район, казалось, уже проверенный, не занят снова просочившимися бойцами. Теперь гитлеровцы, держась на более или менее безопасном расстоянии, попросту выжигали квартал за кварталом, готовые расстрелять любого, кто попытается выбраться из горящего дома.

Штрооп с удовлетворением отмечал, что его люди в ходе операции становятся «все тверже». Они строго запрещали польским пожарным, участвовавшим в военных действиях в гетто, спасать погибающих евреев. В Варшаве рассказывали, что один пожарный был застрелен на месте за то, что направил струю воды на женщину, появившуюся на балконе в горящем платье.

Невыносимый жар заставлял повстанцев покидать бункеры и отступать под пулями фашистов по охваченным пламенем чердакам и крышам. ЖОБ помогала жителям тех домов, оставаться в которых из-за бушевавшего пожара было невозможно. В сопровождении боевиков гражданское население организованно переходило в другие дома. Нередко арьергардным группам ЖОБ приходилось жертвовать жизнью, сдерживая преследующих гитлеровцев. Так погиб на улице Милой командир боевой группы бундовец Давид Гохберг.

Упорство защитников гетто не было сломлено. «Только тогда, когда вся улица и все дворы по обеим ее сторонам были полностью охвачены огнем, из домов вынырнули евреи, — сообщал Штрооп. — Некоторые из них, объятые пламенем, пытались спасти жизнь, прыгая из окна или с балкона на улицу, куда предварительно выбрасывались постели, одеяла и т. п. Снова и снова мы были свидетелями того, как евреи и бандиты, несмотря на опасность сгореть живьем, предпочитали вернуться в огонь, чем попасть в наши руки. Снова и снова евреи возобновляли стрельбу». Некоторые, по словам Штроопа, «со сломанными костями пытались тем не менее переползти через улицу в еще не охваченные или частично охваченные огнем кварталы».

Заживо сгорели тысячи людей. Леон Найберг, член боевой организации, рассказывает: «В подвале дома 2 на Валовой улице лежит немецкий еврей Гош. Он был спрятан на четвертом этаже и почти задохся в дыму, когда до него дошел огонь. Лестниц в доме уже не было, поэтому он спрыгнул вниз, сломав себе руки. Позвоночник тоже поврежден. Вчера он был еще в сознании и уполз в подвал, но сегодня у него уже агония. Его лицо измазано запекшейся кровью. Во дворе дома 4 по Валовой лежат трупы двух детей и женщины. У них сожжены волосы и изуродованы лица. Есть у них и огнестрельные раны. То, что вчера еще дышало, — сегодня лишь куча костей и тряпья. Трупы инженера Т.Шиера и двух неизвестных, которые все задохнулись в дыму, лежат в подвале на Свентоерской, дом 38".

А вот что пишет Поля Эльстер: «Вспоминаю семнадцатилетнюю девушку с обугленными ногами. Ноги девушки были обвязаны тряпками, она нечеловечески кричала, чтобы ее добили. Она лежала вместе с другими и из-за тесноты проходящие то и дело спотыкались о нее и ударяли. Она стонала нечеловечески. Этот крик: «Убейте меня!" забыть нелегко. В другом месте лежала семья — сестра и два брата, тоже вытащенные из горящего бункера. Сожженные лица, глаз совсем не видно, лежат и стонут… Еще в другом месте лежит годовалый ребенок, уже не стонет, не плачет, у него, видно, нет больше сил. Лица ребенка не забуду в жизни. Лежит — ручки и ножки сожжены, на личике — совершенно нечеловеческая боль… У матери ребенка были совсем сожжены руки и лицо, так что она не могла держать на руках свое дитя, и, когда она обратилась к «аскару», чтобы он убил ее и ребенка, «аскар» решился на этот очень гуманный шаг, поднял карабин, выстрелил и убил мать; ребенка же оставил на произвол судьбы".

«Некоторые в приступе отчаяния, — вспоминает другой свидетель, — бросались с верхних этажей на мостовую. На подоконнике показывалась фигура, объятая пламенем. Эта фигура быстро наклонялась. Потом что-то мелькало в воздухе, как торпеда. Эта торпеда ударялась о мостовую, на которой красный цвет крови сливался с красным цветом пламени». Павшие духом люди стали выходить из укрытий, чтобы сдаться фашистам.

Повстанцы вынуждены были отказаться от обороны зданий и укрылись под землей. Появляться на улицах они могли только по ночам. Связь командования с боевыми группами на местах стала нарушаться. «Сведений о положении у Шульца и Теббенса не имею, связь прервана. Щеточная фабрика горит уже третий день. Контакта с группами не имею», — писал 23 апреля Анелевич на «арийскую сторону» Цукерману. Группа, посланная 25 апреля штабом ЖОБ для связи на «арийскую сторону», погибла, попав в засаду.

26 апреля бои в гетто достигли наивысшего напряжения. «На ожесточенное и упорное сопротивление наткнулись почти все штурмовые группы, посланные в гетто», — отметил в рапорте Штрооп. Фашисты снова прибегли к поджогу домов и к взрывам подземных укрытий — «единственному и решающему средству вынудить эти отбросы, этих недочеловеков выйти на поверхность». В этот день гитлеровцы смогли вывезти из гетто всего 30 человек. 362 еврея, согласно рапорту Штроопа, были убиты в бою и 1330 застрелено сразу же после пленения, не считая погибших внутри сгоревших домов и взорванных бункеров. Командование Гвардии Людовой на «арийской стороне» получило в этот день последнее донесение штаба ЖОБ. В нем говорилось о колоссальных потерях, о том, что для защитников гетто наступили последние дни.

Люди не выдерживали многодневного пребывания под землей, жары, дыма, оглушающих взрывов. Во многих бункерах кончались запасы продовольствия. «Почти ни в одном из бункеров, в которых находятся наши товарищи, нельзя ночью зажечь свечу: нет воздуха», — писал Анелевич. «Каждую ночь евреи, вышедшие из своих темных душных убежищ в поисках родных и друзей, бродили по улицам, — вспоминает Цивия Любеткин. — Немецкие солдаты прятались по ночам в развалинах и прислушивались». Патрули, обмотав по примеру евреев ноги тряпьем, неотступно преследовали вышедших из укрытий. За ночь они убивали от тридцати до пятидесяти человек. В этих стычках несли потери и гитлеровцы.

27 апреля огнем были охвачены двадцать из двадцати шести улиц гетто. 320 гитлеровцев проводили «очистку» домов по улице Низкой в северной части гетто. Повстанцы ожесточенно отстреливались, а когда огонь, охвативший здание, не оставлял более другого выхода, они, как пишет Штрооп, с проклятиями в адрес Германии, фюрера и немецких солдат прыгали подчас с высоты пятого этажа. На балконе одного из горящих домов появилась молодая женщина с ребенком. Она обратилась к находившемуся неподалеку Штроопу: «Я не прошу у вас пощады, но помните: вас не минет наказание за все, что сейчас делается с нами». Когда пламя подобралось к балкону, она взяла ребенка на руки и бросилась на мостовую.

На улице Новолипки в домах 40 и 41 гитлеровцы взорвали обнаруженные ими бункеры, защитники которых ответили на предложение сдаться выстрелами. Один бункер был уничтожен вместе с людьми, другой лишь треснул. Многие из его защитников приняли цианистый калий. Боевик Гелена Штерлинг была убита в тот момент, когда, расстреляв все патроны, бросилась на врага с вертелом. Не выдержал испытания и великолепный бункер инженера Гольдмана: взрыв уничтожил электропроводку, водопроводные трубы, завалил выход.