Одержимые блеском: о драгоценностях и о том, как желание обладать ими меняет мир

Испанские охотники за сокровищами – а за ними солдаты, слуги, служанки, жены, проститутки и другие колонисты – хлынули в Новую Испанию с той же скоростью, с какой из нее исчезли изумруды. По мнению Шэрон М. Хэннон, из‑за своего беспрецедентного богатства Испанская империя была единственной сверхдержавой в мире на протяжении всего шестнадцатого века. Испания устанавливала порядки для всей Европы, и эти порядки обычно включали в себя многочисленные, в высшей степени затратные, кровавые конфликты. Благодаря дочерям Изумрудного попугая Испания целый век наслаждалась ролью самого главного, самого богатого и самого сильного хулигана в мире.

Но ненасытная алчность всегда заканчивается плохо.

Воображаемая ценность может быть красивой вещью – в буквальном смысле, – как те стеклянные бусины, которыми были одержимы индейцы делавэры. Но, как и у любой фантазии, ее привлекательность заключается в том, что она олицетворяет неопределенную возможность. Проблема с неопределенной возможностью такова: у массовых заблуждений очень хрупкое равновесие. Они могут развеяться в секунду. Спустя сто лет с убежденностью в особой ценности изумрудов произошло то же самое. В конце концов рынок был насыщен до такой степени, что впервые в задокументированной истории человечества, хотя их качество и доступность были, как всегда, на пике, цена изумрудов резко упала.

Менее чем век спустя самый крупный изумруд, стоивший одно время одну двенадцатую от цены всех драгоценностей испанской короны, внезапно стал стоить меньше его золотой оправы.

В своей книге «Драгоценности: секрет истории» Виктория Финли цитирует отчет 1652 года английского гранильщика драгоценных камней Томаса Николса о быстром обесценивании изумрудов по мере того, как их становилось все больше. Николс пишет об испанце, который показал ювелиру «великолепный по сиянию и по форме» изумруд. Согласно Финли, ювелир оценил его в 100 дукатов. Когда испанец показал ему еще более крупный и качественный изумруд, он оценил его в 300 дукатов. «Испанец, опьяненный таким разговором, повез ювелира в свое жилище и показал ему шлем, полный изумрудов. Итальянец, увидев такое количество изумрудов, сказал ему: „Сэр, все это стоит по кроне [примерно одна восьмая дуката] за штуку”». [74]

Теперь поговорим о быстром обесценивании валюты.

У эффекта дефицита есть обратная сторона. Это называется насыщением рынка. Вот здесь-то на сцену и выходит термин дешевый. Изобилие любого товара, будь то изумруды, нефть или зерно, снижает рыночные цены. Любой товар, если его много, теряет свою ценность. Если же речь идет о той или иной форме валюты, в результате начинается инфляция.

Постоянно растрачивая законные национальные ресурсы на безумные попытки сокрушить поднимающихся протестантов, отогнать от своих границ Оттоманскую империю и обратить в свою веру или убить евреев, корона душила Испанию чудовищными долгами. Инфляция, возникшая в результате массового притока богатств из Нового Света, усугубила экономический кризис [75].

Испанская империя рушилась с такой же скоростью, с какой расширялась. Этот быстрый закат в конце шестнадцатого и начале семнадцатого века по большей части стал результатом хронического дефицита наличности (в числе прочих неудачных экономических решений), виновниками которого были сначала Карл V, а потом Филипп II. Они полагали, что приток денег никогда не закончится, и они были правы… Вот только они не предполагали, что деньги обесценятся. В конце концов, большинство жил закрылось, хотя даже речь не шла о том, что они иссякли. Некоторые и в самом деле были потеряны за сто лет, скорее всего потому, что за ними никто не следил.

Испании глобальное доминирование не принесло ничего хорошего. Даже в пору расцвета материальные богатства страны почти никак не повлияли на стандарты жизни среднего испанца. В действительности средний стандарт жизни оставался самым низким в Европе, как во времена расцвета, так и после него. На пике Испания оставалась недолго, но сумела нажить себе множество врагов. К концу шестнадцатого века Испания снова оказалась на самом дне экономической ямы.

Действующие лица этой истории куда более опасны, чем жаждущие крови конкистадоры, вырезавшие и выжигавшие себе путь через джунгли, или раскрашенные, украшенные перьями дикари с отравленными дротиками. Эти действующие лица более могущественные, чем автократические монархи эпохи инквизиции, и более ценные, чем совершенный изумруд размером с футбольный мяч.

Религия, деньги и сложные взаимоотношения между ними являются подлинными действующими лицами этой истории.

Небесное против земного, ценность против стоимости – это история многочисленных противоборствующих верований и идеологий. Это история меняющихся взаимоотношений между правотой и богатством. Она о том, как религия может формировать экономику, которая, в свою очередь, может стать основой для совершенно новой религии.

В конце концов, есть ли валюта более эфемерная, чем милость божья?

Всё яд – дело в дозе

Филипп Авреол Теофраст Бомбаст фон Гогенхайм был оккультистом шестнадцатого века, астрологом и многопрофильным ученым. Пик его работ приходится на 1530‑е годы, как раз то время, когда разворачиваются события нашей истории. Он был человеком, у которого было больше поводов сменить имя, чем у кого бы то ни было другого. И он стал Парацельсом.

Парацельса считают отцом алхимии, «науки» о том, как превращать свинец в золото. Что более важно, он был пионером современной токсикологии, науки о ядах. (Не путать с таксидермией, наукой о творческом бальзамировании животных, сбитых автомобилем).

Он был ботаником, химиком и физиком, давшим название цинку. Его считают автором терминов газ и химия. Парацельс опередил свое время, утверждая, что психические болезни являются в действительности болезнями тела, о чем хорошо известно нашим современным врачам. Несмотря на увлеченность астрологией и алхимией, Парацельс презирал интеллектуальную небрежность. Он наделал немало шума, объявив, что болезнь шахтеров – это результат токсических испарений в шахтах, а не месть злых духов гор, как полагало все научное сообщество в 1530‑х годах.

Одну из наиболее известных цитат Парацельса – как считают, она относится к токсикологии – можно легко применить и к деньгам. Суть его высказывания такова: «Всё яд – дело в дозе» [76]. Он говорил о том, что крошечные дозы субстанции, к примеру свинца или мышьяка, могут не нанести никакого вреда, тогда так большие дозы даже кислорода и воды убьют человека.

Мне кажется, что Парацельс был еще и экономистом. Отравление, будь то человеческое тело или политика, – это сложное искусство. Оно требует тщательной дозировки, которая позволит достичь той магической точки, когда лекарство становится ядом, а его употребление – безумием.

Еще один великий философ, Граучо Маркс, признавал, что он «не решился бы принадлежать ни к одному клубу, который принял бы его в свои члены». Судя по всему, когда речь заходит о драгоценностях, мы все чувствуем себя именно так. Субстанция обладает наивысшей своей ценностью, когда она является действительно редкой (или дефицит создан искусственно). Но доступной она становится, когда теряет свою ценность. Ценность создает богатство. И дефицит, и богатство могут быть хорошими или плохими, ядом или лекарством. Слишком большое количество денег настолько же опасно, как и малое их количество, и может построить или разрушить экономику.

Испанцы дошли до той самой критической точки, когда они перенасытили рынок изумрудами до такой степени, что камни потеряли свою цену, и затопили экономику потоком такого монументального богатства, что само богатство стало бесполезным. Как лопнувший пузырь рынка тюльпанных луковиц в 1637 году, иллюзия, созданная эффектом дефицита, развеялась. Ценность изумрудов испарилась, когда люди поняли, что торгуют красивыми, но вездесущими камнями.