Легко ли быть издателем. Как транснациональные концерны завладели книжным рынком и отучили нас читат

Стараясь найти книги для аудитории, которую больше притягивает изображение, чем слово, я все же опасался иметь дело с альбомами фотографов, поскольку мало смыслю в этой области. Но вот через Уолтера Сассмена, специалиста по американской истории, мы получили экстраординарную докторскую диссертацию, автор которой пытался реконструировать психологическую историю маленького городка штата Висконсин в конце XIX века, на материале архива местного фотографа. «Путешествие в Висконсин и в смерть» Майкла Лези (Michael Lesy «Wisconsin Death Trip») было иллюстрировано множеством отпечатанных со старинных стеклянных пластин фотографий самых разных жанров — от традиционных портретов новобрачных до снимков, где запечатлены умершие младенцы, что в те времена случалось часто. Эти изображения вызывали такое душевное потрясение, что некоторые магазины вначале отказывались брать книгу на реализацию. Лези удалось нечто, почти невероятное в США после всех революций 60-х годов, — найти визуальный ряд, который способен вызвать изумление и шок, сравнимые с реакцией на ранние фильмы Луиса Буньюэля. В коммерческом отношении книга имела невероятный успех, и мы выпустили целую серию необычных, бередящих душу архивов американского прошлого, найденных и составленных Лези.

Раззадоренный неожиданным успехом книги Лези, я стал внимательнее присматриваться к фотографии. Потрясающий цветной фотоальбом Сьюзен Мейзелас, посвященный Никарагуа, значительно изменил представления наших современников о Центральной Америке. Также мы выпустили «Потаенный Париж тридцатых годов» известного французского фотографа Брассая — и наша версия снискала у читателей еще больше популярности, чем французское издание. После Брассая мы вновь обратились к прошлому и открыли заново такие вещи, как прекрасные документальные съемки Гаваны 40-х годов, сделанные Уолкером Эвансом, и поздние произведения Роберта Фрэнка. Также мы сделали первое полное собрание фотографий Ласло Мохой-Надя периода «Баухауза» [60]. Получив известность как издатели успешных фотографических альбомов, мы смогли выпускать книги более «ходовых» фотографов типа Энни Лейбовиц и Хельмута Ньютона, тем самым выполняя исходящую от руководства «Рэндом хауз» установку на литературу массового спроса.

Какое-то время мне казалось, что нам удастся оы браться из расставленной Ньюхаузом ловушки и обеспечить требуемый уровень рентабельности, если только «Пантеон» вырастет за счет новых приобретений. Купив подходящее издательство, мы, как уже сделали другие подразделения «Рэндом», увеличили бы годовой оборот и доходы с продаж сводного каталога. Ньюхауз, поощрявший такие покупки, даже присоветовал нам ряд кандидатов. Но их каталоги показались нам недостаточно сильными и интересными. Однако если бы мы смогли найти хорошее издательство и удачно интегрировать его в «Пантеон», наша прибыль бы увеличилась. И вот в 1987 году я получил через юристов весьма интересное предложение — купить издательство «Шокен букс».

Много лет, практически с моих первых шагов в «Пантеоне», я работал с людьми, которые возглавляли «Шокен». Я чувствовал духовное родство с самим Шокеном — издателем-эмигрантом, который покинул Германию из-за войны и создал свое дело вначале в Иерусалиме, а затем, в 1945 году, в США. Шокен был видным представителем традиционной культуры немецкого еврейства. Хотя я был далек от религиозных убеждений его издательства, я с восхищением читал многих его авторов, в том числе Мартина Бубера, Гершома Шолема и Вальтера Беньямина. Ханна Арендт одно время, хотя и недолго, работала у Шокена редактором; потомки Шокена поддерживали высокий интеллектуальный уровень книг, отличавший эту фирму с самого возникновения.

В 30-х годах был один занятный период, когда нацисты поощряли специфически-еврейскую культуру, чтобы вернее изолировать ее от других пластов культуры Германии. Тогда-то Йозеф Геббельс и распорядился, чтобы Шокен издавал Кафку и других немецких писателей еврейского происхождения. Так произведения Кафки исчезли из каталога издательства Курта Вольфа, где были впервые опубликованы, и стали главной опорой сводного каталога «Шокен». Геббельс не мог предвидеть, что его распоряжение со временем сыграет решающую роль в сохранении за «Шокен» статуса лидирующего еврейского издательства.

«Шокен» никогда не приносило особой прибыли и финансировалось из доходов с принадлежащей семье недвижимости — кстати, в прежней, германской жизни издательство тоже существовало за счет одного берлинского универмага. Соответственно просили за «Шокен», по масштабам Ньюхауза, недорого. Кроме того, я чувствовал, что нашей фирме обязательно нужен «запасной аэродром». Я до хрипоты объяснял сотрудникам Ньюхауза выгодность сделки, и после нескольких месяцев скрупулезных расчетов и аудитов было достигнуто соглашение. Позднее меня позабавило, что к покупке, не сопряженной с особым риском, отнеслись с таким тщанием, в то время как гораздо более сомнительное приобретение — «Краун» — было сделано столь бездумно.

В ситуации, когда Ньюхауз все сильнее нажимал на меня, требуя прибылей, идея возродить «Шокен» вселила в меня второе дыхание. Мы решили не просто переиздавать старые книги, но относиться к ним в соответствии с их значимостью для культуры. Были заказаны новые переводы Кафки под редакцией Марка Андерсона с кафедры германистики Колумбийского университета. Также в издания были включены произведения Кафки, еще не переводившиеся на английский. Мы запустили серию книг, в которую входила литература об Израиле и Восточной Европе, а также труды по истории Второй мировой войны. Были переизданы великолепные книги «Шокен» на тему Холокоста, хотя мне и пришлось, к своему ужасу, услышать от Брюса Харриса, еврея, одного из вице-президентов «Рэндом хауз»: «Перестали бы вы уж колотить меня по голове всеми этими книжками о Холокосте». Он хотел сказать, что денег они приносят недостаточно.

К осени 1989 года наш общий каталог значительно растолстел, и я гордился книгами, которые мы добавили к нашей марке. Но поскольку мы старались бережно относиться к традициям фирмы «Шокен» и ее авторам, о быстрой выгоде не могло быть и речи. В первые годы наши инвестиции не окупались, поскольку переиздание сводного каталога в новом оформлении и новые переводы Кафки обходились недешево.

В итоге то, что вначале казалось способом временно снять разногласия «Пантеона» и «Рэндом хауз», на деле оказалось лишним очагом напряженности в и без того сложных отношениях. Стало ясно: будущее «Пан теона» весьма неопределенно. Хотя Ньюхауз не уставал заверять нас в своих благих намерениях, молва гласила, что он уже готов закрыть «Пантеон», и только покровительство Бернстайна держит нас на плаву. В течение 80-х годов издательская программа «Пантеона» продолжала крепнуть: объем продаж стабильно рос, книги самых разных жанров — от романов Аниты Брукнер до исторических и политологических трудов Джорджа Кеннана — попадали в список бестселлеров.

Но тут Ньюхауз решил, что Бернстайну пора уходить. С тем же бессердечием, каким были отмечены увольнения нескольких редакторов журналов Ньюхауза, в 1989 году ошарашенному издательскому миру было объявлено об «отставке» Бернстайна. Это событие попало на первую полосу «Таймс» — впрочем, авторы многочисленных статей по этому поводу почему-то не пытались предугадать уготованную «Рэндом» участь, хотя выводы лежали на поверхности. Все стало кристально ясно, когда Ньюхауз усадил в кресло Бернстайна человека со стороны — Альберто Витале.

Витале начал свою карьеру в Италии в качестве банкира, а в Нью-Йорк переехал, чтобы возглавить американские владения корпорации «Бертельсманн», которые в то время сводились к «Даблдэй» («Doubleday»), «Бэнтэм» («Bantam») и «Делл» («Dell»). Ходили слухи, что с этого поста Витале уже собирались уволить, когда Ньюхауз сделал ему предложение занять самую престижную, по общему мнению, должность в американском книгоиздании. Ньюхауз, о чем свидетельствуют и его биографии, был застенчивым, неуверенным в себе человеком, но его явно привлекали люди противоположного склада, бизнесмены с манерами гангстеров, откровенно презирающие все, связанное с интеллектом, — этакие вечно готовые к бою уличные забияки, которые идут к цели напролом и, не выбирая средств, всеми правдами и неправдами увеличивают свой капитал до максимально возможных размеров.