Наполеон малый

Какой-то капитан, обезумев от ярости, с вылезшими на лоб глазами, кричал солдатам: «Никого не щадить!» Какой-то командир отряда орал не своим голосом: «Бейте всех! Не пропускайте ни одного дома!»

Сержанты понукали солдат: «А ну-ка, ударим по бедуинам! Смерть бедуинам!». «Во времена дядюшки, — говорит один свидетель, — солдаты называли обывателей штафирками. Теперь мы стали «бедуинами». Солдаты бросаются убивать жителей с криком: «Ату бедуина!».

В клубе Фраскати, где собрались несколько завсегдатаев, в том числе один старый генерал, услышали грохот орудий и ружейную пальбу. Но никому и в голову не пришло, что это не холостая стрельба, а настоящие пули и снаряды. Все смеялись и говорили: «Ну, завел стрельбу! Что за представление! Экий комедиант этот Бонапарт!» И всем казалось, что это очень забавно, точно в цирке. Вдруг врываются разъяренные солдаты и кричат: «Перестреляем всех!» И все еще никому в голову не приходит, что это всерьез. Все продолжают смеяться. Один свидетель рассказывал: «Мы все думали, что это входит в программу представления». Однако угрозы солдат и крики: «Перестреляем всех!» очень скоро заставили нас понять, что это не шутки. Лейтенант, командовавший отрядом, узнал старика-генерала и помешал солдатам привести в исполнение их угрозы. Но сержант при этом нагрубил лейтенанту: «Что вы лезете, куда вас не спрашивают, это наше дело, а не ваше».

Солдаты убивали просто ради того, чтобы убивать. Один свидетель говорит: «Они врывались во двор какого-нибудь дома и расстреливали всех подряд, даже лошадей и собак».

В доме, который примыкает к кафе Фраскати и образует угол улицы Ришелье, собрали всех женщин и детей и совсем уже приготовились их расстрелять; их уже согнали в кучу перед взводом, как вдруг появился какой-то полковник: он помешал убийству, проводил этих несчастных перепуганных людей в пассаж Панорамы, запер за ними решетку и таким образом спас их. Известный писатель Лирё счастливо избежал пуль, когда началась стрельба, но потом его два часа таскали с одного поста на другой, собираясь расстрелять. Он уцелел просто чудом. Знаменитый музыкант Сакс, случайно оказавшийся в музыкальном магазине Брандюса, тоже едва не был расстрелян: его спас какой-то генерал, который узнал его. А вообще говоря, всюду убивали без разбору.

Первый убитый в этой бойне, — история также сохранила имя первого убитого в Варфоломеевскую ночь, — это Теодор Дебак, живший в доме на углу улицы Сантье, с которой и началась резня.

Бойня кончилась, когда было уже совсем темно, началась она среди бела дня; трупы не стали убирать; они лежали так тесно, что перед одной только лавкой Барбедьен их насчитали тридцать пять. В каждом квадрате, вырезанном в асфальте вокруг дерева, стояла лужа крови. «Мертвецы, — говорит один свидетель, — лежали грудами друг на друге, старики, дети, кто в блузах, кто в пальто, — какая-то странная куча, из которой торчали головы, руки, ноги».

Другой свидетель так описывает группу из трех убитых: «Двое упали навзничь и лежали на спине, третий, зацепившись за их ноги, упал прямо на них». Одиночные трупы попадались редко и невольно привлекали к себе внимание. Хорошо одетый молодой человек сидел, прислонившись к стене, раздвинув ноги, в правой руке он держал тросточку от Вердье; казалось, он куда-то смотрит; на самом деле он был мертв. Немного подальше пули пригвоздили к стене лавки подростка в вельветовых штанах с корректурными листами в руке. Ветер шевелил эти окровавленные листы, зажатые мертвой рукой. Какой-то несчастный старик с седой головой лежал посреди мостовой, рядом со своим зонтиком. Он почти касался локтем молодого человека в лакированных сапогах, в желтых перчатках и с моноклем в глазу. В нескольких шагах от них, головой на тротуаре, ногами на мостовой, лежала бедно одетая женщина; она бежала через улицу с ребенком на руках, когда пуля настигла их; и мать и дитя были убиты, но мать продолжала держать ребенка».

Вы, может быть, скажете, господин Бонапарт, что вам все это очень неприятно, но что тут ничего нельзя сделать, раз уж такое несчастье! В Париже грозило вспыхнуть восстание, необходимо было принять меры, и вам пришлось подчиниться необходимости; а что касается государственного переворота, то у вас есть долги, и у ваших министров есть долги, и у ваших адъютантов тоже долги, и у ваших лакеев долги, и вы за все отвечаете; на кой же черт тогда быть принцем, если нельзя позволить себе иногда проглотить несколько лишних миллионов! Надо же понимать, хочется поразвлечься, насладиться жизнью; а во всем виновато Собрание, которое никак не желало этого понять и хотело посадить вас на какую-то жалкую сумму вроде двух миллионов в год и, что еще хуже, заставить вас отказаться от власти по истечении четырех лет и действовать согласно конституции; нельзя же в конце концов покинуть Елисейский дворец для того, чтобы попасть в Клиши; вы тщетно старались прибегнуть к различным уловкам, предвиденным статьей 405-й; все равно вот-вот должен был разразиться скандал, демагогическая печать сплетничала, того и гляди должно было выплыть наружу дело с золотыми слитками, а как-никак имя Наполеонов обязывает, и у вас, право же, не было другого выбора: не желая стать самым обыкновенным вором, вы предпочли сделаться одним из величайших злодеев истории!

Таким образом, эта кровь не только не замарала, а, напротив, обелила вас. Что ж! Очень хорошо.

Продолжаю.

Когда все кончилось, Париж вышел посмотреть; народ толпами хлынул к этим страшным местам; ему не мешали. Ведь в этом и была цель убийцы. Не для того же, чтобы скрыть это, старался Луи Бонапарт.

По правую сторону бульвара всюду валялись разорванные патронные гильзы. По левую сторону тротуар был сплошь покрыт штукатуркой, осыпавшейся с разбитых ядрами фасадов. Казалось, здесь выпал снег; лужи крови выделялись на белоснежном щебне большими темными пятнами. Стараясь не наступить на труп, вы попадали ногой на осколки стекла, на битый кирпич или камень, некоторые дома были до такой степени разрушены картечью и ядрами, что, казалось, вот-вот рухнут, — в том числе магазин Саландруз, о котором мы уже говорили, и бюро похоронных процессий на углу предместья Монмартр. «Дом Билькок, — говорит один свидетель, — еще и теперь подпирают громадные бревна, а фасад придется кое-где возводить заново. Магазин ковров во многих местах продырявлен насквозь». Другой свидетель говорит: «Все дома, начиная с Клуба иностранцев вплоть до улицы Пуассоньер, пробиты ядрами и пулями, в особенности с правой стороны бульвара. В одну из больших витрин магазина «Маленькая Жанетта» было выпушено больше двухсот зарядов. Не было ни одного окна, которое не было бы изрешечено пулями. Воздух был густо насыщен пороховым дымом. Тридцать семь трупов были свалены за оградой в квартале Бержер; их можно было пересчитать через прутья ограды. Какая-то женщина остановилась на углу улицы Ришелье посмотреть и вдруг заметила, что она промочила ноги. «Что это? — говорит она. — Разве шел дождь? Я стою в воде». — «Нет, сударыня, — отвечает ей прохожий, — это не вода». Она стояла в луже крови.

На улице Гранж-Бательер в сторонке лежали рядом три совершенно голых трупа.

Баррикады на бульваре во время бойни были захвачены бригадой Бургона. Трупы защитников баррикады у ворот Сен-Дени, о которой мы говорили вначале, лежали горой у ворот дома Жувен. «Но это было ничто, — говорит свидетель, — по сравнению с горами трупов, покрывавшими бульвар».

В двух шагах от театра Варьете люди останавливались посмотреть на зацепившуюся за дерево фуражку, полную мозга и крови.

Свидетель рассказывает: «Чуть дальше Варьете я увидел труп, лежавший ничком. Я и другие прохожие хотели приподнять его, но солдаты оттолкнули нас… Еще дальше лежали двое убитых — мужчина и женщина, потом один рабочий…» (Мы сокращаем.) «От улицы Монмартр до улицы Сантье приходилось идти буквально по крови; в нескольких местах она покрывала тротуар без малого на дюйм, и — это не гипербола, не преувеличение — надо было соблюдать осторожность, чтобы не ступить в нее ногой. Я насчитал там тридцать три трупа. Это зрелище было свыше моих сил. Я чувствовал, как слезы текут у меня по щекам. Я попросил разрешения перейти мостовую, чтобы вернуться к себе домой, и это было мне разрешено».