Газета День Литературы # 104 (2005 4)

Вот поэтому и не получилось с авангардом того, что для него планировали наши западники. Ну да, они рассчитывали (и рассчитывают до сих пор) на противоречия авангарда со сталинской культурной политикой. Но Сталин был СТРОИТЕЛЬ — и суть этого противоречия — это разность путей строителя и разрушителя. Очень часто, когда перед авангардистом становится задача не ломать, а строить, он становится ультратрадиционалистом. Примеров тому — тьма. Казимир Малевич, когда ему нужно было СТРОИТЬ пилсудскую и постпилсудскую Польшу, не рисовал, скажем, шара, вписанного в куб, не повторял свои чёрные квадраты, а обратился к традиционно-польскому, фольклорно-примитивизированному портрету — парсуне. Да и в наши дни один из талантливейших поэтов — А. Широпаев — начал как эдакий Маяковский ("Баррикадь! Абракадабрь!"), а теперь пишет стихом, характерным для поэтов сталинского времени, таким же накрученно-забронзовелым: "Тем яснее безумцам: ведомый Звездою Полярной, // Ты вернёшься, Артур, ты в России воскреснешь, Артур". Да, ломать — не строить; да ведь и строить — не ломать. А покуда у нас цветёт и пахнет вот эта буржуйская (именно так; не капиталистическая, не купеческая, не буржуазная даже, а только — дешёво-буржуйская) "культурка" отливания дамочек-профессионалок из бронзы с виртуозной передачей волос оных где нужно и где не нужно — будет и контркультура авангарда. И на прикормку она не пойдёт. Пойдёт только на Великую Задачу.

Надо её приблизить — и не будет авангарда. Будет искусство Великой Цели, старо-новое или ново-старое — никто разбирать не будет, лишь бы хорошее. Консервативно-революционное. Или — по Широпаеву — искусство вернувшегося Артура.

Вячеслав Куприянов

С НЕМЕЦКОГО

Поздней осенью прошлого года я сидел в саксонской деревне Кадиш, где-то между Лейпцигом и Дрезденом, и переводил немецкую классику. Рядом со мной жили и работали лепивший милых людей из глины болгарский скульптор Руссо Руссев, с которым можно было поговорить по-русски, польская художница Иоанна Белявска, создававшая иллюстрации к стихам польских поэтов, и немецкий скульптор и поэт Андреас Хегевальд, покорявший огромные глыбы из кварца. Позже Хегевальд вручную изготовил книгу моих стихотворений тиражом в 19 экземпляров и ценою в 1000 евро. Ценность книги безусловно в его графике.

Но вернусь к немецкой классике. Хотя она у нас достаточно была известна еще в недалеком прошлом, сейчас многие подобные издания становятся редкостью. Современность ставит свои условия, она требует нетребовательного читателя, ибо нетребовательность и невзыскательность вкусов якобы способствует процветанию рынка, в том числе и литературного.

Более изысканному вкусу я бы хотел напомнить сейчас о Фридрихе Гёльдерлине, друге Гегеля и Шиллера, не признанном при жизни ни Гёте, ни Шиллером, взявшим себе за идеал античность и придавшим ей романтические черты. Гёльдерлин был заново открыт самими немцам через полвека после его смерти, затем его открыли для себя уже в ХХ веке немецкие экспрессионисты и французские сюрреалисты. У нас же в России художественный опыт великого Гёльдерлина не вполне освоен. Есть же у него для нас и достаточно злободневное указание: "И тогда ведь создать хотели / Царство искусства. Но при этом / Отечественное забыли…" Однако дальше читайте сами. Заодно добавляю кое-что из Новалиса, Шамиссо, фон Платена, Рюккерта, Мёрике, Геббеля и уже почти вчерашнего современника Бертольта Брехта.

…ты считаешь,

Что так и будет,

Как прежде?

И тогда ведь создать хотели

Царство искусства. Но при этом

Отечественное забыли,

И бедная Греция так,

Прекраснейшая, скоро погибла.

Зайди же, солнце милое, внемлют ли

Они тебе? Им святость неведома,

Когда беспечно ты и тихо

Над всеми суетными восходишь.

А для меня ты восходишь дружески,

И твой закат для меня озарение!

Я чту божественное чутко,

Дух мой тогда Диотима лечит

Своей любовью! Как солнце мне она,

Я внимал ей одной, и как сиял тогда

Мой взор и преданно и нежно,

Ей навстречу. И как шумели

Ручьи живые! Травы земли глухой

Каждым цветком ко мне ластились;

И в ясном небе, улыбаясь,

Благословлял меня Эфир свыше.

Племя ханжеское, хоть о богах молчи,

Холод в ваших умах, ничто вам Гелиос,

И бог морей, и громовержец,

Земля мертва, кому вас чествовать?

Утешьтесь боги! Вами украшена песнь,

Пусть даже из ваших имен душа вынута,

А есть нужда в высоком слове,

Мать-Природа, тебя помянем!

Время, не медли, приди,

приведи их к глаголу без рифмы.

Пусть увидят тогда, как способны они.

Время, их опорочь,

приведи их к зияющей бездне;

Пусть поверят тогда, как порочны они.

Спесь безмерна в глупцах,

и отступит лишь перед безмерным.

Прахом не станут они,

если свой прах не узрят.

Где ты, о свет?

Душу мне полнят сумерки,

Гаснут ласки твои, словно только что

Услышал я, как полный музыки

Солнечный юноша восторженно

На лире небесной серенаду сыграл;