Где моя страна, чувак? Америка, которую мы потеряли

Добравшись домой, он первым делом становится под душ, а затем переодевается в другой костюм, чтобы все-таки доехать на работу в Манхэттен. Выйдя из душа, молодожен включает телевизор и, застегивая брюки перед экраном, видит, как самолет врезается в тот самый этаж, где он работал... где он мог бы находиться как раз в эту минуту, если бы любимая молодая жена не приготовила ему эти замечательные... эти просто невероятно расчудесные... Парень падает в кресло и заливается слезами.

Моя собственная история 9/11 далеко не такая захватывающая. Я спал в Санта-Монике. Примерно в половине седьмого утра зазвонил телефон — это была моя теша.

— Нью-Йорк подвергся нападению! — только и разобрал я спросонья.

Мне очень захотелось ответить: «И что тут такого? Зачем звонить в половине седьмого утра?»

— В Нью-Йорке война! — продолжала теща.

Опять же в этих словах не было смысла: в Нью-Йорке, кажется, война никогда не прекращается.

— Включи телевизор! — закончила теща.

Я последовал ее совету. Я разбудил жену, и мы увидели на экране башни Всемирного торгового центра, объятые огнем. Мы попытались связаться с нашей дочерью, оставшейся дома в Нью-Йорке, но безрезультатно. Потом позвонили подруге Джоанне (которая работает рядом с Всемирным торговым центром) — и тоже безрезультатно. После чего мы, оглушенные, просто сидели в постели, не отрывая глаз от экрана. Вылезли из кровати и выключили телевизор только в пять часов дня, после того как узнали, что с нашей дочерью и Джоанной все в порядке.

Но вот сказать то же самое про Билла Уимса, телевизионного продюсера, с которым мы вместе работали, было нельзя. Когда внизу экрана бегущей строкой стали передавать списки людей, находившихся на борту злосчастных самолетов, мы прочли в них фамилию Билла. Последнее мое воспоминание о нем — мы с ним носимся по погребальной конторе, где снимается ролик о табачной промышленности. Поместите двух друзей, обожающих черный юмор, в компанию гробовщиков, и получится что-то напоминающее нирвану. А три месяца спустя Билла не стало, и — как это говорится? — «жизнь, какой мы ее знали, изменилась навсегда».

Вот как? Неужели? И как же она изменилась? Достаточно ли далеко мы отошли от того страшного дня, чтобы задавать этот вопрос и надеяться на разумный ответ? Определенно, жизнь изменилась для жены Билла и их семилетней дочери. Это преступление — отнимать отца у такого маленького ребенка. Жизнь изменилась для родных и близких тех трех тысяч человек, которые погибли. Эти люди навсегда сохранят в своей душе скорбь. Им говорят, что они «должны идти дальше». Идти куда? Те из нас, кто потерял кого-то 11 сентября (а это, наверное, можно сказать практически про каждого), понимают, что, хотя «жизнь продолжается», щемящая боль в груди и горечь в сердце никуда не исчезнут. Поэтому надо учиться жить с ними.

Каким-то образом все мы проходим через боль личных утрат. Мы просыпаемся утром на следующий день и через день, готовим завтрак нашим малышам, загружаем грязное белье в стиральную машину, оплачиваем счета и...

А тем временем в далеком Вашингтоне жизнь тоже меняется. Сыграв на нашем горе, на страхе, что «это может повториться, президент (не избранный, а фактически назначенный на эту должность) использует погибших 11 сентября как удобное прикрытие, как оправдание попытки навсегда изменить образ жизни Америки. Неужели эти люди погибли ради того, чтобы Джордж У. Буш превратил всю страну в Техас? После 11 сентября мы уже провели две войны, а третья или четвертая война вовсе не кажутся чем-то невозможным. Если этому будет позволено продолжаться и дальше, то мы в конечном счете лишь оскверним память трех с лишним тысяч погибших. Я убежден: Билл Уимс умер не ради того, чтобы его смерть использовали как предлог, оправдывающий бомбардировки невинных людей в других странах. Напротив, его жизнь и его смерть должны стать залогом того, что больше никто не погибнет в этом мире, полном безумия и насилия, в мире, который у нас на глазах катится к пропасти.

Наверное, я должен несказанно радоваться тому, что мне позволили написать слова, которые вы сейчас видите перед глазами. И дело не только в том, что я живу в самой наираспрекраснейшей стране мира! Но и в том, что после 11 сентября издательство «Риган букс», с которым я работал до этого (дочернее издательство компании «Харпер-Коллинз», в свою очередь, входящей в состав корпорации «Ньюс кори», владельцем которой является Руперт Мердок), сделало все возможное, что-бы добиться преждевременного завершения моей писательской карьеры.

Первые 50 000 экземпляров книги «Глупые белые мужчины» вышли из типографии накануне 11 сентября, однако после трагедии, случившейся на следующее утро, машины, которым предстояло развезти их в книжные магазины по всей стране, так и не выехали со склада. Издательство задержало тираж на долгие пять месяцев — и вовсе не из чувства такта и уважения к памяти погибших (это я еще мог бы понять), а желая подвергнуть цензуре то, что я хотел сказать своей книгой. В конце концов издатель потребовал, чтобы я переписал заново пятьдесят процентов книги и убрал из нее все места, которые, как он посчитал, являются оскорбительными для нашего вождя — мистера Буша.

Я отказался изменить хотя бы одно слово. Стороны непоколебимо стояли на своем. Так продолжалось до тех пор, пока одна библиотекарша из Нью-Джерси не услышала случайно мой рассказ про телефонный разговор с человеком Мердока. Он сообщил, что мое упрямство не оставило издательству выбора и все пятьдесят тысяч экземпляров моей книги, пылящиеся на складе в Скрэнтоне, штат Пенсильвания, отправятся «как макулатура» на переработку. Также меня предупредили не рассчитывать на продолжение писательской карьеры, поскольку в издательском мире уже распространились слухи о том, что я приношу только одни «неприятности». Было что-то сказано и про «занозу в заднице, которая не желает играть по правилам».

Так вот, эта библиотекарша Анна Спараниз, совершенно незнакомая мне женщина, связалась по электронной почте с другими библиотеками и сообщила, что моя книга запрещена. Ее письмо разнеслось по всему Интернету, и в течение считанных дней издательство «Риган букс» оказалось завалено посланиями от разъяренных библиотекарей со всей страны,

Мне позвонили из службы безопасности концерна Мердока.

— Что вы сказали этим библиотекарям?

— А? Я не знаю никаких библиотекарей.

— Нет, знаете! Вы рассказали им о том, что мы делаем с вашей книгой, и теперь... библиотеки засыпают нас негодующими письмами!

— Гм... — ответил я, — полагаю, с этой террористической группой вам лучше не связываться.

Опасаясь, что вскоре огромная обезумевшая толпа разъяренных библиотекарей пройдет по Пятой авеню, сметая все на своем пути, и возьмет в осаду здание компании «Харпер-Коллинз», требуя или освобождения всех моих книг, задержанных на складе в Скрэнтоне, или четвертования самого Мердока (хотя лично я бы удовлетворился тем, что Билл О’Рилли^[2] в течение недели носил бы на голове свои трусы), корпорация «Ньюс корн» капитулировала. Мою книгу отослали небольшими партиями в несколько захолустных магазинов, без рекламы и без обещаний разыграть среди покупателей туристическую поездку. Другими словами, она была отправлена на виселицу, где ее ждала быстрая и безболезненная смерть. «Плохо, что вы нас не послушали, — отругал меня один из сотрудников Мердока. — Мы желали вам только добра. Вся страна поддерживает Джорджа У. Буша, и вы идете на интеллектуальный обман, отказываясь переписать книгу и признать, что после событий 11 сентября он отлично поработал. Вы потеряли контакт с американским народом, и как следствие этого пострадает ваша книга».

Я настолько потерял контакт со своими собратьями американцами, что уже в первые несколько часов продажи моей книги она поднялась на первую строчку в списке самых продаваемых книг на «Амазоне»^[3], а к пятому дню выдержала десять допечаток. К моменту написания этих строк «Глупые белые мужчины» допечатывались уже пятьдесят два раза.