История русской революции. Том II, часть 1

внутренне присущее Февральской революции, имело массовый, общенародный характер, особенно в деревне, где оно длилось дольше, чем в городе. Внести порядок в хаос мог только опыт. События, большие и малые, неутомимо перетряхивали массовые партии, приводя их состав в соответствие с их политикой, а не с вывеской.

Замечательный образец qui pro quo между соглашателями и массами представляет клятва, которую в начале июля дали 2000 донецких горняков, коленопреклонных и с непокрытыми головами, в присутствии пятитысячной толпы и с ее участием: "Мы клянемся своими детьми, богом, небом и землею и всем святым, что есть для нас на земле, что мы никогда не упустим добытую 28 февраля 1917 года кровью свободу; веря в эсеров и меньшевиков, клянемся никогда не слушать ленинцев, потому что они, большевики-ленинцы, ведут своей агитацией Россию к гибели, тогда как эсеры и меньшевики совместно, в одном союзе, говорят: земля народу, земля без выкупа, капиталистический строй после войны должен рухнуть, а вместо капитализма должен быть строй социалистический... Мы даем клятву следовать вперед за этими партиями, не останавливаясь перед смертью". Направленная против большевиков, клятва горнорабочих вела в действительности прямо к большевистскому перевороту. Февральская оболочка и октябрьское ядро выступают в этой наивной и пламенной хартии с такой наглядностью, что исчерпывают по-своему проблему перманентной революции.

В сентябре донецкие горняки, не изменяя ни себе, ни своей клятве, уже повернулись к соглашателям спиною. То же самое проделали и самые отсталые отряды уральских горняков. Член Исполнительного комитета эсер Ожегов, представитель Урала, посетил в начале августа свой Ижевский завод. "Я был страшно поражен, - пишет он в своем горестном отчете, - резкими изменениями, какие произошли в мое отсутствие: та организация партии социалистов-революционеров, которая как по численности (8000 человек), так и по деятельности своей была известна всей Уральской области, разложена и обессилена до 500 человек, по милости безответственных агитаторов". [263]

Доклад Ожегова не принес Исполнительному комитету ничего неожиданного: та же картина наблюдалась и в Петрограде. Если после июльского разгрома эсеры на заводах временно воспрянули и даже кое-где расширили свое влияние, то тем неудержимее стал их дальнейший закат. "Правда, правительство Керенского тогда победило, - писал позже эсер В. Зензинов, - демонстранты-большевики были рассеяны, и главари большевиков арестованы, но это была Пиррова победа". Совершенно правильно: как и эпирский царь, соглашатели одержали победу ценою своей армии. "Если раньше, до 3 - 5 июля, - пишет петроградский рабочий Скоринко, - меньшевики и эсеры могли появляться кое-где к рабочим, не рискуя быть освистанными, то сейчас такой гарантии у них не было". Гарантий у них уже вообще не оставалось.

Партия эсеров не только теряла свое влияние, но и меняла свой социальный состав. Революционные рабочие либо уже успели перейти к большевикам, либо,