Борис Житков

Но мало этого: Житков стремился к тому, чтобы воспринятый читателем опыт призывал к действию, к "борьбе и победе". В статье 1936 года говорится:

"...если он (читатель. - Л. Ч.) дочитал вашу книгу до конца, внимательно дочитал и отложил ее с благодарностью... нет! вы не сделали главного". Поставленную перед собой задачу Житков считал решенной только в том случае, если у читателя возникало "желание сейчас же ввязаться в... борьбу". Житков стремился к тому, чтобы ребенок, прочитавший книгу об изобретателе радио Попове, не только получил известный запас полезных сведений, но и сам захотел сделаться изобретателем; чтобы тот, кто прочитал рассказ об англичанах, угнетающих индусов и китайцев, не только возненавидел угнетателей, но и сам захотел принять участие в борьбе с ними; а тот, кто прочитал книгу о капитане, спасшем свое судно, сам захотел совершить подвиг.

Таков был скрытый, подспудный, "текущий под страницами", а иногда и высказываемый непосредственно, прямо пафос его книг для детей. Пафос литературной деятельности Житкова был тесно связан с его мыслями о детях, с тем, как он относился к ним. Общение с детьми было его постоянной потребностью. Воздействие своих рассказов на читателей он проверял посто-янно. Проверял зорко, по-своему. Конечно, "прений", которые предварительно организованы взрослыми, он не терпел. "Дойдет до степеней. Будет в облоно", - насмешливо писал он об одной тринадцатилетней девочке, которая однажды, во время хорошо подготовленных "прений", объясняла ему, в полном согласии с циркулярами Комиссии по детской литературе при Государственном ученом совете, что мальчик Яшка из рассказа "Пудя" "невоспитан-ный". Житков интересовался непосредственными впечатлениями обыкновенных, искренних и простосердечных советских детей. Он любил читать детям свои рассказы вслух и постоянно просил товарищей: "Пожалуйста, почитайте ребятам и заметьте, какие зрящие места", или: "пусть там в деревне почитает и напишет, как слушали". "Хорошо, что у Вас под боком неумолимая цензура в виде ребят, - писал он одному художнику 29 августа 1937 года. - Они... нашему брату спуску не дают и сразу же кроют: "Ну, да! А это у него" и т. д. И тут уж объясняться нечего. Но если молчат и глядят, либо слушают, выпучившись всем вниманьем, то этого впечатленья ничем потом не выкорчуешь. А потом шепотом скажут: "еще!"

Основа житковского отношения к детям - уверенность, что детские пристрастия, антипатии, горести, радости - это не пустяк, не игрушка, а нечто такое же серьезное и важное, как чувства взрослых. Он видел и понимал особенности детского мира, но эти особенности для него заключались не в том, что мир этот пустяковый, невсамделишный. "Дети враждуют под шумок... писал он в статье "Что нужно взрослым от детской книги", - и мечтают и выдумывают попарно всякую небывальщину, и тут условленные слова; ...и осуществляют все виды человеческой деятельности самостоятельно, - все это из самой живой, настоятельной потребности к самостоятельному опыту и творчеству". Утолить эту потребность он и стремился своими произведениями. Вот почему он смело нес ребенку опыт суровой, подчас трагической, подлинной жизни. 19 декабря 1937 года он писал одной своей корреспондентке о том, что значит для ребенка читать, чего ищет ребенок в чтении: "Они от него хотят получить сведения, пищу для чувства - в воображеньи пережить положение, им нужен вес, и они разочарованы и раздосадованы каламбуром, как пустой конфетной оберткой, которую они доверчиво схватили". "Подумайте о том, льзя ли питать жадный детский ум суррогатами?" И той же корреспондентке 21 ноября 1937 года: "Почему-то в 8 лет, вспомните, Вы с одними не дружили, других любили, третьих считали за подлюг и мерзавцев, за хитрецов и вралей, за верных и веселых, за тупых и скучных, т. е. была та самая дифференциация людей, что и сейчас. И почему-то, выросши, вдруг вся эта очень разнохарактерная компания в ваших глазах становится градом ангелочков? Что за вздор!.. И драму надо делать, - предупреждал он свою корреспондентку, которая писала в это время пьесу для детей, - учитывая лишь отсутствие опыта в определенной сфере". "И сидят не наивные ангельчики в детском театре, - объяснял Житков своей корреспондентке, - а равно те же люди, что наполняют собрание по подготовке выборов в Верховный Совет". В своих произведениях он и обращался к маленькому читателю отнюдь не как к "наивному ангельчику", вполне доверяя его уму и сердцу и учитывая лишь недостаток жизненного опыта. Кажется, ничего он так не ненавидел в детской литературе, как предположение, осознанное или бессоз-нательное, будто все детское - это маленькое, миленькое, пустяковое. Одной писательнице он прочитал однажды свой новый рассказ и потом с возмущением записал у себя в дневнике:

"Смеялась и умилялась детским. А то, что это в самом деле все трагично, это у ней не выходит: она уверена в благополучном конце детской эпопеи... У детей ничего страшного, все это у них миниатюрное и милое, и взрослыми легко разрешаются все коллизии, и их страхи и трагедии смешны и милы, - так вот у ней получается".

Он презирал стремление иных взрослых - писателей и не писателей видеть в ребенке "умилительного дурачка", "рядить его в пупсика", то есть, в сущности, относиться к нему безответственно. Сам он делился с детьми всем своим богатым опытом жизни, не смягчая конфликтов, не упрощая коллизий, не боясь положений острых, смешных и трагических, смело рассказывая о риске и смерти, о тяжелой и плодотворной жизненной борьбе. Экзамены на мужество, храбрость, товарищескую солидарность, честь герои Житкова держат среди настоящих жизненных испытаний - на заводе, на корабле, в бурю, во время пожара, во время забастовки. А если эти экзамены и происходят в детской, во время возни с игрушками, то чувства, волнующие детей, совсем не игрушечные, это отнюдь не "маленькие радости и горести", а большие человеческие чувства, "большой подъем чувств и страстей", как определял он сам. Правде жизни, серьезности, остроте жизненных конфликтов соответствовал и язык Житкова, передающий крупные столкновения характеров, бурность событий, силу чувств, могущество труда. Говоря у себя в дневнике о том, как производились редакционные исправления в одной из его рукописей, Житков писал: "Все правки в сторону обесцвечивания текста на манер грамматической литературности. Язык этот утверждает, что ничего не случилось". В книгах Житкова всегда случалось многое, очень многое - и страшное, и грустное, и веселое, он не боялся "заплакать или ногой во всю мочь стукнуть", он писал о ненависти и любви, о борьбе и труде, - вот почему для него не годился язык, утверждавший, будто ничего не случилось!

Крупные педагогические задачи Житков решал средствами искусства. На меньшее, на то, чтобы попросту холодным рационалистическим способом иллюстрировать своим рассказом очередную назидательную мысль, он не соглашался. Он был от природы художником - вот что давало его слову "пробойную силу", и при этом художником нашего времени, сочетающим с художественным даром дар воспитателя и организатора. Редакции детских журналов - "Воробей" и "Новый Робинзон", "Чиж" и "Еж", "Пионер" и "Юный натуралист" - хорошо помнят его щедрую и твердую руку. По требованию журнала он мог в одну ночь написать рассказ или скомпоновать обложку из детских рисунков; мог и намного часов запереться в кабинете с охотником, ученым, художником, инженером, техником и - как рассказывает писатель Б. Ивантер - "вложить в своего собеседника то, что считал важным и нужным". Он становился как бы "автором того номера, в котором работал"; продумывал вместе с сотрудниками каждый отдел и подчинял его своему замыслу. Каждая заметка, иллюстрация или фотография, помещенная в журнале, должна была, по мысли Житкова, возбуждать энергию, волю к действию, чтобы у читателя "загорелись бы ноги - побежать, поглядеть, или руки - ...сделать, попробовать. Чтоб на минуту прищурить глаза в даль времени или в дальние страны, чтобы хоть на миг взбудоражить воображенье, чтоб зашептали в голове колеса мысли". В редакционной работе, как и во всякой другой, был Борис Житков, по рассказам товарищей, неутомим, требовал от себя и от других, чтобы все было сделано "на совесть", "на совсем", "в самую точку"...