Подводя итоги

За это время я написал и напечатал две первые книги романа о войне, он называется «Прокляты и убиты». Первая книга — «Чертова яма», уже неоднократно изданная, и вторая — «Плацдарм» — подвергнуты разбору в печати, получены на них и письма от читателей. Как я и ожидал, читатель высокопоставленный — это еще не значит — высококультурный, подвергает роман разносу, пользуясь старой, но для них, высокопоставленных, неизносимой моралью и терминологией: — «Мы победили, и это главное», «Клевета на войну», «Поклеп на все святое, главное, на партию», «Где автор этакое видел? Было не так, а вот как?», ну и т. д. и т. п.

Да, увы и ах! Времена-то изменились, генеральские окрики не только на писателя, но и на подчиненных мало или почти не действуют.

Главные, как всегда для меня, письма от людей, видевших войну из окопов, а несколько писем — от солдат, служивших в том же Бердском полку одновременно со мной или за мной, и я непременно помяну их в тех томах, где будет напечатан роман «Прокляты и убиты».

За это время не только писалось, но и думалось много — более всего поразило меня воскресение гидры — коммунистической партии, давно уже и закономерно превратившейся в партию фашистскую, сеявшую смуту и злобу на нашей усталой земле, и снова часть замороченного народа, пока, слава Богу, небольшая, вместо того, чтобы молиться, готова бороться, бить, побеждать, чтобы вернуться к тому прошлому, когда была дешевая колбаса.

Поразительная страна! Феноменальный народ! Шел-шел по трупам и потокам крови к светлому будущему, теперь готов идти тем же кровавым путем к «светлому» прошлому. На Руси Святой, более всех других государств пострадавшей от немецкого фашизма, расправляет крылья, каркает и готов взлететь фашизм советский, уже идеологи свои появились, доказывающие, что без свалки и крови на обратном пути никак не обойтись, надо жертвовать собой и детьми своими, а партия сумеет за все за это отблагодарить. И все это снова от имени народа делается недобитыми коммунистами и воротилами, готовыми ввергнуть его в пучину кровавых бедствий, и уже снова попробовано пролитие крови.

Мы, русские, так ничему и не научились, все неисчислимые жертвы и муки народа, войну перемогшего, кажется, забыты. Это в стране, где народ до сих пор не восстановился, население после войны не прибыло, а убыло. Запуганный большевистской демагогией, во все времена обманываемый народ, снова желающий обмануться, вроде как бы не понимающий простых истин, так и не пришедший к Богу с покаянием, народ, подверженный сомнению и не верящий, что «никогда, ничего не вернуть, как на солнце не вытравить пятна, и, в обратный отправившись путь, все равно не вернешься обратно».

Отученный свободно жить и отвечать за себя, русский народ хочет обратно в стойло, под ярмо, к общей кормушке, в общую тюрьму, на общие нары. Конечно же, часть населения, которая не потеряла еще разума и отлично сознает, куда его тянут авантюристы и пройдохи ленинско-сталинской выучки, как может, сопротивляется этому, протестует, пытается оградить доверчивых и несчастных людей от нового безумия, от новой крови, и потому написалась у меня «внеплановая» повесть под первоначальным названием «Не надо крови».

Не надо! Всем строем и содержанием этой повести, — она опубликована под названием «Так хочется жить» — действие в ней простирается от войны и до наших дней, я пытаюсь образумить, предостеречь людей русских — нам не выдержать новой смуты, если мы схватимся в междоусобице. Это будет уже последняя кровь. Пока еще есть надежда, пусть и небольшая, на спасение народа, воскресение Руси. Но если начнем свалку, — ничего не останется: ни народа, ни государства нашего Великого.

Есть в задумке рассказы, «затеси», повесть для детей о собаке. Дал бы Бог силы творцам и народу успокоение, да хоть сдвиги и надежды на улучшение вконец расшатанной российской жизни, все тогда планы осуществятся, и мечты сбудутся. Поживу еще и поработаю во славу Отечества своего и в усладу усталой души. Мира, покоя и хлеба желаю я себе и всем моим соотечественникам.

_{1992–1996 гг.}

_{Овсянка — Красноярск}

Примечание

Сейчас везде и всюду у нас торгуют, значит, и чусовские ларьки действуют.