Враги народа. От чиновников до олигархов

— Опять норка утекла, — скрипит зубами Соловей.

Норка — самый стремный контингент: кусает хуже собаки и склонна к побегу. Лиса спокойнее. Среди 5000-го поголовья есть даже одна ручная.

— Уже три года как приручила, — хвастается зверовод Светлана Овчинникова. — В прошлом году ее ровесниц забивали, а эту я не дала.

Светлана возит между рядами тележку с кормом — ледяной жидкой кашицей — и голой рукой раздает его зверям. Руку приходится отогревать каждые 5 минут. За эту работу Светлана получает 3 тысячи.

— При советской власти звероводы зарабатывали по 600–800 рублей, — вздохнул Гарри Мариевич. — Я сам, когда был здесь директором, 2000 зарабатывал. Плюс подарки. Машины дарили!

Мы сели в «Мерседес» и поплыли по грязной жиже в цех выделки. Вскоре опять остановились — на этот раз дорогу пересекла команда ловцов. В руках у них была клетка-ловушка, в ней томилась та самая убежавшая норка, еще одну несли, держа за хвост.

— В трубу залезла, — буркнули ловчихи, — выкуривать пришлось.

В выделочном цехе мы ощутили всю бренность земной красоты. Лисы, которые только что сверкали своей шикарной шерстью, в течение трех минут становились ободранной тушкой. За 9 рублей 70 копеек выделщики производили процедуру, название которой встревожило нашего фотокорреспондента.

— Мы коллеги, — сказали ему выделщики.

— Почему? — не понял фотокорреспондент.

— Мы тоже занимаемся съемкой. Завтра будем хоря снимать. А сегодня лису снимаем. Дай посмотреть аппаратуру.

— Таких зверохозяйств, как «Прозоровская», в Калининградской области шесть штук, — начал Зафрен-Хариф, когда мы добрались до его кабинета. Он выдержал паузу. — До вас не дошло? Шесть хозяйств — это треть всей российской пушнины. Вы понимаете, что в этом случае представляет собой целое? Обломки отрасли.

— А вы почему не рухнули?

— У нас очень выгодное географическое положение. Рядом корма — это дешевая балтийская рыба и отходы мясной переработки из Европы. Идеальные климатические условия — норка любит влажность и не любит сильного холода. И рынок сбыта под рукой — Европа.

— А Россия вас чем не устраивает?

— Россия потребляет 9 миллионов шкурок в год. Это треть мирового спроса. Огромный рынок. При этом собственное производство ежегодно падает на 10–15 процентов. Продать продукцию невозможно. Наш производитель поставлен в неравные условия по отношению к зарубежному. Мы платим 20 процентов НДС, а они даже 5 процентов пошлины на ввоз не платят, обходятся взяткой таможенникам. Они получают фору в 15–20 процентов. И выходит, что нам выгоднее продать свою пушнину на европейских ярмарках, а европейцы купленную у нас же норку везут обратно к нам. И продают дешевле, чем могли бы продавать ее мы сами. Это я еще про китайцев не сказал. Китайцы — они хуже тараканов. Своим дешевым мехом уже убили все наше пушное производство на Дальнем Востоке и в Сибири. И, если ничего не изменится, наша область будет давать не треть, а 9/10 российской пушнины.

Между третьей и четвертой дозами чая Зафрен-Хариф начал рассказывать анекдоты из своей деловой практики. Анекдот первый — про кролика. — Мы тут решили немного расшириться, запустить проект по переработке. Одна европейская фирма дает нам живого кролика, мы его сюда везем, здесь забиваем, выделываем, возвращаем ей шкурки и получаем за это деньги. По закону для этого не надо платить пошлину, нужно просто ввезти и вывезти кроликов в одном и том же количестве. Но только собрались везти первую партию — таможня против. Что такое? «Мы, — говорит таможня, — не можем идентифицировать кролика. У нас нет по кроликам специалиста. Вдруг вы ввезете кролика какого-нибудь паршивого, подставного, а вывезете хорошего, ценного». Мы чуть пополам не сложились от удивления: «Да в области нет ни одного производственного кролика. Откуда нам взять более ценных?» А они: «Справки наводить — не наша компетенция. Этим следственные органы занимаются». Намек поняли. Решили попробовать по старинке: задекларировали ввоз не по 5 долларов за голову, как хотели, а по 20 центов. Освободились средства сами понимаете для чего. Специалист после этого таможне, естественно, не понадобился. Но тему сразу просекли перевозчики. Стали воровать кроликов сотнями, а когда мы им предъявляли недостачу, они: «Ай-ай-ай! Массовый побег. Виноваты. Готовы возместить. Сколько там по документам? 20 центов? Пожалуйста, получите». Так и накрылся наш кролик.

— Против меня тут три дела возбудили, — подхватил тему Соловей. — По недополучению валюты с Хельсинкской пушной ярмарки. Одно дело на 14 долларов, другие два — по 26. Это суммы, которые Нью-Йоркский банк взял с нас за перевод средств. Таможня говорит: «Вы должны были уговорить банкиров выставить счет на эту сумму, а потом, когда вернетесь в Россию, его оплатить». Я отвечаю: «Гражданин начальник, я похож на идиота?» А он мне: «Не знаю».

Соловей отхлебнул еще чаю, поперхнулся, прокашлялся и продолжил:

— Зато если я везу на эту ярмарку товар и декларирую его на 10, 50, 100 тысяч меньше, чем потом с него получу, то остаток смело могу оставлять за рубежом. Это пожалуйста.

— Так вы бы с этого и начинали. Значит, жить-то можно!

— Жить-то можно. Но хочется уже жить как люди. А не как кролики.

Владельцы япономарок отдадут правительству правый руль только после того, как правительство отдаст японцам Курилы

Во вторник в Москве на Пушкинской площади на внеочередную сходку собрались активисты столичного клуба любителей езды с правым рулем. Здесь они решили обсудить заявление министра промышленности, науки и технологий Ильи Клебанова, сделанное накануне во Владивостоке. Защитник интересов отечественного автопрома проговорился о введении постепенного запрета в России автомобилей с правым рулем. В городе, где даже милиция ездит на таких автомобилях, вслед министру лишь покрутили пальцем у виска. А вот немногие владельцы праворульных машин в Москве встревожились не на шутку.

Несмотря на то что объявление о сборе висело на сайте всего один вечер, под сенью Пушкина собралось несколько сот человек. Некоторые оделись в желтые майки с надписью «Наше дело правое! Наш руль — правый». У всех на груди были приколоты бейджики с именем, фамилией, кличкой и маркой эксплуатируемого автомобиля.

— Ну вот, хоть есть о чем поговорить, — улыбнулся Анатолий Крестьянский по кличке Тед. — А то обычно у нас две темы — кто как отдохнул и как фары правильно отрегулировать. Я иногда завидую любителям «Нив» или «Волг» — вот они часами могут разговаривать, кто где встал и как что чинил.

— Насчет отдыха — это я понял. А фары тут при чем?

— У праворульных машин фары светят немного неправильно. Слепят встречных. Это единственное, к чему придираются на техосмотре. Но отрегулировать их можно элементарно. Самый простой способ — на левой фаре правый уголок скотчем заклеить.

— А при обгоне?

— Только когда обгоняешь грузовик. Но и это все фигня. Просто отстаешь чуть-чуть, чтобы обзор открылся, а потом ускоряешься и обгоняешь. Это лишний повод соблюдать дистанцию.

Тед работает экспертом в отделе работы с проблемными активами МДМ-банка. Поверх бейджика у него приколот маленький значок ФСБ. В этом ведомстве он работал, когда жил во Владивостоке. Уйдя в отставку, купил две «япошки» и с женой, дитем пересек всю страну без единой поломки.

— В Москве машин с правым рулем полпроцента, — завел деловой разговор Алексей Чарыков (Чарыч). — Это около 13 тысяч. И это число растет. Я знаю одну фирму, она одна ежемесячно продает 150 автомобилей, а конкурентов у нее около десяти. Клебанов говорит о компенсации за перестановку руля — эта операция стоит от 1500 долларов. Ну Москва еще потянет такие расходы. А Сибирь? А Дальний Восток? Я могу подсказать единственный способ сделать Россию полностью леворульной — отсечь всю территорию за Уралом.