Проблемы международной пролетарской революции. Коммунистический Интернационал
Проблемы международной пролетарской революции. Коммунистический Интернационал читать книгу онлайн
Настоящий том охватывает период с начала 1919 года по 1921 г., т.-е. до III Конгресса Коминтерна, который ознаменовал собой новый этап в мировом коммунистическом движении. Содержание этого тома отражает на себе черты того революционного периода «бури и натиска», каким были годы непосредственного возникновения Коммунистического Интернационала.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Во Франции столь недавняя еще и столь шумная эпоха антиклерикализма кажется замогильным призраком: радикалы, роялисты и католики образуют ныне блок национального порядка против поднимающего голову пролетариата. Протягивая руку всем силам реакции, французское правительство поддерживает черносотенца Врангеля и возобновляет дипломатические сношения с Ватиканом [65].
Нейтралист и германофил Джиолитти [66] становится у кормила итальянского государства, как общий вождь интервенционистов, нейтралистов, клерикалов, мадзинистов [67], готовый к лавированию в подчиненных вопросах внешней и внутренней политики, чтобы дать тем более беспощадный отпор наступлению революционных пролетариев города и деревни. Правительство Джиолитти справедливо смотрит на себя, как на последнюю серьезную ставку итальянской буржуазии.
Политика всех германских правительств и правительственных партий после разгрома Гогенцоллерна состояла в стремлении установить общую с правящими классами Антанты почву ненависти против большевизма, т.-е. против пролетарской революции.
В то время как англо-французский Шейлок [68] все свирепее душит германский народ, немецкая буржуазия без различия партий просит своего врага ослабить петлю ровно настолько, чтобы дать ей возможность собственными руками задушить авангард немецкого пролетариата. К этому сводятся периодические совещания и соглашения о разоружении и выдаче военных средств.
В Америке совершенно стерлась грань между республиканцами и демократами. Эти могущественные политические организации эксплуататоров, приспособленные к замкнутому кругу американских отношений, обнаружили свою полную бессодержательность, когда американская буржуазия выступила на арену мирового разбоя.
Никогда еще интриги отдельных вождей и клик – в оппозиции, как и в министерствах – не отличались такой циничной откровенностью, как теперь. Но в то же время все вожди, клики, партии буржуазии всех стран образуют общий фронт против революционного пролетариата.
В то время как социал-демократические тупицы продолжают противопоставлять путь демократии насильственному пути диктатуры, последние остатки демократии попираются и уничтожаются во всех государствах мира.
После войны, в течение которой национальные представительства играли роль безвластного, но шумного патриотического прикрытия для правящих империалистских клик, парламенты впали в состояние полной прострации. Все серьезные вопросы решаются вне парламентов. В этом ничего не меняет то показное расширение парламентских прерогатив, которое торжественно провозглашают жонглеры империализма в Италии и в других странах. Действительные хозяева и распорядители государственных судеб – лорд Ротшильд [69] и лорд Weir [70], Морган [71] и Рокфеллер [72], Шнейдер [73] и Лушер [74], Гуго Стиннес [75] и Феликс Дейч [76], Rizello [77] и Agnelli [78] – магнаты золота, угля, нефти и металла – действуют за кулисами, посылая в парламенты для направления их работ своих второстепенных приказчиков.
Забавляясь процедурой троекратных чтений ничтожных законопроектов, французский парламент, наиболее дискредитированный риторикой лжи и цинизмом подкупности, неожиданно узнает, что 4 миллиарда, которые он предназначил для опустошенных областей Франции, израсходованы Клемансо для совершенно других целей, преимущественно для дальнейшего опустошения областей России.
Подавляющее большинство депутатов будто бы всемогущего английского парламента знает о действительных намерениях Ллойд-Джорджа-Керзона в отношении Советской России и даже Франции немногим более того, что знают индусские старухи в деревнях Бенгалии.
В Соединенных Штатах парламент есть послушный или брюзжащий хор при президенте, ставленнике избирательной машины, которая является политическим аппаратом трестов теперь, после войны, в несравненно большей степени, чем прежде.
Запоздалый германский парламентаризм, выкидыш буржуазной революции, которая сама есть выкидыш истории, страдает в младенчестве всеми болезнями собачьей старости. «Самый демократический в мире» рейхстаг республики Эберта бессилен не только перед маршальским жезлом Фоша, но и перед биржевыми махинациями своих Стиннесов, как и перед военными заговорами своей офицерской клики. Германская парламентская демократия есть пустое место между двумя диктатурами.
В самом составе буржуазии произошли за время войны глубокие изменения. На фоне общего обеднения всего мира сосредоточение капиталов сделало сразу большой прыжок вперед. Выдвинулись вперед фирмы, раньше остававшиеся в тени. Солидность, устойчивость, склонность к «разумным» компромиссам, соблюдение известного декорума как в эксплуатации, так и в пользовании ее плодами, – все это смыто волнами империалистического потопа.
Авансцену заняли новые богачи: военные поставщики, низкопробные спекулянты, выскочки, международные авантюристы, контрабандисты, уголовные субъекты в бриллиантах, разнузданная сволочь, жадная к роскоши, готовая на последние зверства против пролетарской революции, которая не может ей принести ничего, кроме удавной петли.
Существующий строй, как господство богачей, стоит перед массами во всей своей наготе. В Америке, во Франции, в Англии послевоенная роскошь получила характер исступления. Насыщенный международными патриотическими паразитами, Париж похож, по признанию "Le Temps [79]", на Вавилон накануне катастрофы.
По этой буржуазии равняются политика, суд, печать, искусство и церковь. Все сдерживающие начала отброшены. Вильсон, Клемансо, Мильеран, Ллойд-Джордж, Черчилль не останавливаются перед самым наглым обманом, перед самой грубой ложью и, уличенные в бесчестии, спокойно переходят к новым уголовным подвигам. Классические правила политического коварства, как их изложил старик Маккиавелли [80], представляются невинными афоризмами провинциального простака в сравнении с теми началами, которыми руководятся нынешние буржуазные правители. Суд, прикрывавший ранее мишурой демократии свою буржуазную сущность, стал ныне открыто органом классового надругательства и контрреволюционной провокации. Судьи Третьей Республики, не моргнув глазом, оправдывают убийцу Жореса. Суды Германии, которая была провозглашена социалистической республикой, поощряют убийц Либкнехта, Розы Люксембург и ряда других мучеников пролетариата. Трибуналы буржуазных демократий стали органами торжественной легализации всех преступлений белого террора.
Буржуазная пресса открыто несет печать подкупа, точно фабричную марку, на своем лбу. Руководящие газеты мировой буржуазии являются чудовищными фабриками лжи, клеветы и духовной отравы.
Настроения буржуазии скачут так же нервно, как цены на ее рынке. В первые месяцы после окончания войны международную буржуазию, особенно французскую, била лихорадка страха перед надвигающимся коммунизмом. Степень непосредственной опасности она измеряла объемом совершенных ею кровавых преступлений. Но она выдержала первый натиск. Связанные с нею цепями общей ответственности социалистические партии и профессиональные союзы II Интернационала оказали ей последнюю услугу, приняв на себя первый гневный удар трудящихся. Ценою полного крушения II Интернационала буржуазия получила отсрочку. Достаточно оказалось проведенных Клемансо контрреволюционных выборов в парламент, нескольких месяцев неустойчивого равновесия, неудачи майской стачки, чтобы французская буржуазия преисполнилась уверенности в незыблемости своего режима. Ее классовое высокомерие поднялось на тот уровень, которого достигал перед тем ее страх.