Русская жизнь. 1937 год (сентябрь 2007)

Разумеется, спрашивать у этих людей о том, чувствуют ли они себя тайными повелителями пружин, из которых состоит вселенная, имеющая, как известно, форму пружинного матраса, контрпродуктивно (хорошее слово, пытавшееся одно время прижиться в руслише, но не прижившееся: слишком оно суггестивное). Человек, работающий в офисе, вообще не поймет, о чем это вы, в чем пойнт. Но власть в мире, где, по гамбургскому счету, лишь структура информационных потоков имеет значение, все равно на него давит - хотя в московских офисах костюм-тройка, этот батискаф для снятия давления, уже не в моде, все больше рубашки без галстука в продольную полоску. Управлять значит знать, как устроен мир. Не почувствовав, как в результате твоих действий меняется вид улицы, где ты застраиваешь два квартала семнадцатиэтажками, не понять, что мир меняется чьими-то решениями и действиями. Почувствовав это - невозможно не отравиться. Говорите, власть - наркотик? Именно. Умение понимать и даже чувствовать, почему, вследствие какого набора действий людей Россия, которую мы наблюдаем вокруг, раз в три года меняется до неузнаваемости, и есть отрава офисных клерков, она же пища офисных богов. Да нет, конечно, я не хочу сказать, что все они поголовно ее алчут. Кто не алчет, просто не имеет перспектив карьерного роста, констатирует HR-менеджер Люся. Перспективы имеют немногие, остальным - деривативы: от надоедающей даже ее носителям спеси «успешного менеджера» до хобби, от свободы ночного клуба до творчества Кьеркегора. А иногда так просто ролики и кино не для всех, а для пятнадцати миллионов - 10% населения, между прочим, не так уж и эксклюзивно.

Я видел людей, съевших этой ответственности в той мере, в которой она превращается в яд. Они бывают баснословно, сказочно умны; проблема лишь в том, что за пределами офисного гетто этого не видит почти никто, поскольку у них нет ни времени, ни желания демонстрировать свой ум кому-либо без рабочей необходимости. Они способны думать и жить в ритме, который неподготовленного человека просто ослепляет - вы в состоянии планировать время с точностью до 15 минут пять лет подряд? Они немногословны (эта немногословность бросается в глаза, если не видеть человека несколько лет) и очень, очень корректны в словах. Они работоспособны в такой степени, что обычному человеку порой просто не объяснить - да и неудивительно, потому что обычный человек перестает быть обычным, когда достаточно точно понимает, чем именно эти люди занимаются. Они, когда у них появляется свободная минута, становятся очень отзывчивы и по-человечески красивы. Разумеется, речь идет о призраке предпринимателя, идее субъекта, но не о реалии.

У этой медали есть и оборотная сторона. Прежде всего, они аморальны, как аморальна любая эффективность. Мораль защищает интересы большинства, тогда как «интересы большинства» - это термин, которого не может быть в операционном наборе человека, занимающегося делом. Равно как и «интересов меньшинства», и еще десятков слов, вокруг которых ломаются копья. Как правило, они аморальны и сами по себе: «рефлексировать» на руслиш - это «париться». Они скрытны и склонны закрываться: страшно порой беседовать с соседом по бизнес-классу о музыке Пендерецкого, которую он знает лучше тебя. Они практически все, без исключений, конформисты самого неприятного сорта - умные и совестливые. Нет, им не легко перемещаться из кресла начальника департамента в компании в кресло замначальника департамента в министерстве. Им это очень неприятно, но они делают вид, что все нормально, и перемещаются. Кроме того, их пресловутая эффективность в 90% случаев - не новейшее приложение новой теории управления, а common sense, известный и нашим бабушкам как здравый смысл; хвалить ли людей за то, что они не дураки? Скорее ругать остальных за то, что дураки, и себя самого заодно: был бы умный - получил бы MBA.

Они, наконец, порой склонны делать глупости, которые ни один вменяемый простой человек не позволит себе никогда: читают бизнес-литературу, ездят отрываться в Таиланд, изучают каббалу, практикуют пилатес, наконец, изредка пытаются выяснить у человека, с которым знакомятся: а сам-то ты, братец, понимаешь, как устроен этот мир, отчего все так? И получают в ответ то, что и сами знают: мир непознаваем, да и как может быть познаваемо то, что имеет форму пружинного матраса? Знай свой шесток, управляющий.

Но и это проходит, в голову лезут глупости о том, что читаешь роман Хейли, а все сложнее, контрагенты не подводят, обыватели Тулы знакомятся с широкополосным интернетом, медицинской аппаратурой от Siemens, позволяющей спасти жизнь, но не душу, и дурацкими книгами модного писателя, которыми даже жизнь не спасешь, а также обретают банкомат, магазин IKEA, детские игрушки, за которые я бы тридцать лет назад сделал что угодно, не исключая убийства, и деньги, которых вечно не хватает, но и то хорошо на новой работе, что хозяева толковые люди. Это снаружи, а внутри - растущая EBITDA и отличный квартальный PL, новое сладостно травящее знание, успешное поглощение конкурирующей конторы, через три года с ужасом осознаешь, что понимаешь в том, что ты делаешь: удовлетворение и профессиональная гордость, движущаяся вперед жизнь, - кто подобен холдингу сему?

Окончание, конечно, наступает - обычно через пять-семь лет. Человек, увы, несовершенен, и рано или поздно я вижу их, бледных и немного более разговорчивых, перешедших в новое состояние (обычно они владельцы своего бизнеса размерами между средним и мелким), очень уставших, хотя уже пару лет как не у дел, не способных выдержать и пятую долю ритма, в котором они меняли мир, в течение вечера, и все так же отравленных. Они были у власти, они сделали то, что получилось: да можно ли управлять миром, не сильно заботясь о его совершенстве? Вы сейчас живете тем, что они делали, и тем, что делают те, кто входит в офис, паркуя свой пока скромный автомобиль и говоря по телефону какие-то невероятные слова на незнаемых языках.

Думаю, им нужно быть благодарным. В конце концов, они, как и вы, не ведают, что творят.

Михаил Харитонов

Хозяйничающий субъект

Российский бизнесмен в поисках себя

I.

Это было где-то в середине 90-х, ближе к дефолту. Погоды стояли демисезонные, доллар стоил шесть рублей с какими-то копейками, а меня занесло на праздник к знакомым. Делали свадьбу. В гнездышке новобрачных бушевал ремонт, с рестораном что-то не срослось, так что пили у родителей невесты, в старорежимных советских хоромах на Соколе. Багровели шторы, кровоточил палас. Стол украшали тазы салатиков, рыбная нарезка, итальянское вино и крымское шампанское. В серванте, среди кустящихся хрусталин, сидел каменный Дзержинский с отрешенным лицом тибетского святого.

Гости делились на старых знакомых и новых, с работы. Старые шли «так», в чем и с чем придется. Новые были в костюмах и хрустели дорогими букетами. Новобрачному подарили дартс и газовый пистолет, невесте принесли какие-то «пробники». Я тогда не знал этого слова, оказалось, духи в масенькой скляночке, невеста нюхала и ахала. Потом пили водку под звонки мобильных. Когда очередной знакомец жениха пил за родителей, у него зазвенело под мышкой, и тост закруглился в трубку словами: «Але-але? Ты че это, Сереженька? Может, подъехать и звизды дать?» Рядом ела икру рыжеволосая дева аж с двумя трубками: в одну она время от времени говорила по-английски, в другую устало материлась.

Постепенно мобильники стихали, а водка действовала. Между старыми и новыми людьми завязывались разговоры. Мужик, обещавший Сереженьке звизды, рассказал анекдот про «новых русских». Анекдот понравился: «новых русских» не любил никто. Потом кто-то стал вспоминать, как он ездил в Армению, и там его поили настоящим шустовским коньяком. Рассказ понравился: коньяк любили все. Лед тронулся. Даже рыжая с трубками включилась - и оказалась вполне ничего.

Под конец вечера я не удержался и спросил у Сереженькиного собеседника, чем он, собственно, занимается. То есть чем они все занимаются.