Литературная Газета 6454 ( № 11 2014)

Здесь – остросоциальная лента от сценариста Михаила Брашинского и режиссёров Александра Вартанова и Кирилла Михановского, где главный герой Владимир Дубровский – благополучный столичный юрист, представитель бомонда и завсегдатай модных клубов, завидный жених, потенциальный прожигатель не только собственной жизни, но и отцовского капитала. Героиня Маша Троекурова (Клавдия Коршунова) – выпускница английского колледжа, скучающая бездельница, страдающая оттого, что не знает, куда себя деть, – ей ничего не нужно и всё неинтересно, потому и сама она неинтересна и пуста. И вот перед нею вырастает Данила Козловский… То, что у этих внутренне облегчённых людей возникает взаимное чувство, можно догадаться только по роману А.С. Пушкина, в фильме попытка не удалась. Зимние пейзажи Подмосковья словно заморозили эмоциональный ряд этого кинополотна, и предполагаемая энергетика так и не родилась. Когда в финале герой хочет предотвратить свадьбу героини с чиновником (Игорь Гордин), покрывающим махинации её папеньки, искренне не понимаешь, а чего это он, зачем ему это нужно, да ладно – пусть выходит…

Концовка сделана такой же, как в версии 1988-го – все герои разбегаются по своим углам. А субтильный Робин Гуд ретируется потому, что теперь у него депрессуха. Но в этом сомнамбулическом сне нужна была хотя бы одна сильная нота, чтобы пригревшегося в кинозале с мартовского морозца и заснувшего в мягком кресле зрителя разбудить и погнать на выход. Вот она – бунт фермеров против коррумпированных властей в лице Троекурова (Юрий Цурило) подавляется спецназом «масок-шоу» и снайперами, стреляющими на поражение. Самый последний кадр: камера поднимается над русской заснеженной равниной, обрамлённой нехоженым дремучим лесом, а в центре остаётся в искорёженной смертной позе местный уродец, который (был на посылках между Машей и Вовой) никому ничего плохого не сделал и даже не понял, что умер…

Это не только жирная точка в повествовании, но и символическая мишень, наглядно, буквально указывающая разбуженному стрельбой и взрывами зрителю беспринципность и вероломство «элиты» и бесполезную глупую жертву народа-урода. Короче, «импринтинг несправедливости». Понятное дело, Пушкин такого не писал.

Теги: "Дубровский" , фильм

«Руслан и Людмила. Концерт»

По поэме А.С. Пушкина

Проект "Открытая сцена", режиссёр Денис Азаров, в ролях: Ю. Скирина, М. Матвеева, Е. Левашова, М. Ливадина, Х. Зайфиди, М. Ардашева, Р. Синицын, К. Манаков, Д. Иванов, И. Замчалов, О. Гораев, А. Кочетков.

Редкий случай, когда спектакль вызывает столько положительных чувств. И смотреть его занятно, и трогает, и актёрский кураж воодушевляет, и пушкинским текстом наслаждаешься, а финал[?] Нет, о финале позже.

Оказывается, «Руслана и Людмилу» проходят в 5-м классе средней школы, то есть детям, зубрящим «У Лукоморья», всего 11-12 лет. Теперь понятно, почему мне всегда поэма казалась такой страшной, что не хотелось перечитывать (увертюра про дуб не в счёт, до сих пор хоть спросонок с любой строчки). Но дальше-то, дальше-то!

Страх какой для нежных детских душ: Наина говорит: «Герой, я не люблю тебя» – и превращается в уродливую прилипчивую старуху; бороду Черномора несут на подушках (очень пугающий момент); а голова! со своим злобным напором! вместо того чтобы тихо-мирно помочь Руслану, как положено сказочным помощникам, выливает на того ушаты агрессии, да ещё и умирает…

Много говорилось о неуместности изучения именно этой вещи в столь юном возрасте, Пушкин-то начал писать её в лицее, закончил в двадцать один, и реалии, да и весь тон поэмы более соответствуют этому возрасту. Из первого издания были удалены многие, показавшиеся адаптаторам фривольными строки, но и оставшееся, как показывает опыт, вряд ли вполне понимают даже развитые не по годам двенадцатилетние.

Но – к постановке.

Сначала всё напоминает школьный спектакль, который затеяли ставить с учениками, чтобы продемонстрировать, что Пушкин – это не занудно, а смешно и интересно. Школьный спектакль или викторину на знание текста, где каждый произносит по строчке. Малыми средствами, в игре, они обозначают происходящее: вот Руслан поехал, вот старец встретил Наину; кто-то читает текст весело, кто-то – бубня. Балуются, поднимая картонки-указатели: вот финн, вот Руслан, вот на куске искусственного меха – надпись «борода».

Иногда «школьники» забываются, начинают петь песни или, перебивая друг друга, второпях, своими словами рассказывают о встрече Руслана и головы.

Напоминает, да. Но потом из актёров постепенно уходит инфантилизм, они взрослеют на глазах и, миновав все задуманные классиком препоны, к кульминации – крик, давящая музыка в какой-то невыносимой тональности.

И – проекция текста главы из поэмы на белую стену, и – хор девичьих голосов с истомляющей народной песней, и так это, не побоюсь громких слов, прекрасно и пронзительно, что поднимает спектакль на совершенно неожиданную высоту.

Теги: Проект «Открытая сцена»

«Край света»

По рассказам В. Набокова и И. Бунина

Театр ОКОЛО дома Станиславского, постановка Михаила Палатника, в ролях: С. Каплунов, А. Хардиков, И. Окс, Т. Токарева, А. Толстошева, Л. Загорская, А. Сидоров, Э. Касьяник, Н. Логинов.

Геометрия - наука, требующая пространственного воображения. Оно дано не всем, но некоторые счастливцы, скажем, мой сосед по даче им в совершенстве обладает. Допустим, надо вычислить объём некой ямы, чтобы понять, влезет туда цистерна воды или нет; используя формулы и число [?], он способен мгновенно подсчитать: не влезет, надо углубить на полметра.

Это пример бытового приложения геометрических познаний, но им есть место и в иных областях, требующих воображения, в искусстве, в частности в театре, с включением в дополнение к пространственному ещё и временно"го фактора.

Умеющий обращаться с числом π стремится сочетать многое, не только такие трудносочетаемые субстанции, как яма и вода. Властью, данной ему этой величиной, можно соединить и события, совпадающие по времени и тональности. В заглавной постановке обе её части несут признаки такого геометрического понятия, как симметрия, два рассказа Ultima Thule и "Холодная осень" формально похожи, в чём-то конгруэнтны; тут муж скорбит об умершей жене – там жена, симметрично, о муже; тут герой в метаниях тоски пытается выяснить у сумасшедшего, в чём смысл жизни, – там героиня, мучаясь воспоминаниями, тонет в бессмысленных вопросах к судьбе. И тут и там – соразмерно монотонная, безынтонационная речь, акцентированная порой вскриками и музыкальным оформлением. Подчёркнутая бесстрастность даёт точную проекцию отчаяния и ностальгической печали на плоскость сцены.

Пришлось, правда, расцветить торжество математической строгости в угоду публике: она ведь пришла в театр развлечься, а в одиночестве и скорби развлечения мало. Но готовность к потехе сработала. Признаки помешательства у бывшего преподавателя вызывали смех в зале: крики, мочеиспускание, неприятно-натуралистично описанные у Набокова, стали поводом для веселья.

Режиссёр увидел, в каких сценах можно сместить вектор общего настроя, повысить окраску, и хотя мне такая интерпретация показалась несколько нарочитой, не тождественной трагичности повествования, некоторые эпизоды, например с чайником, действительно получились смешными.

За премьерой последуют показы, во время которых, уверена, будет точнее определена геометрия взаимодействия артистов и зрителей, и поклонники Набокова и Бунина воздадут постановке должное.