Высоцкий и его песни - приподнимем занавес за краешек

Высоцкий в тех двух случаях, о которых мы говорим, передает в стихе не процесс, а состояние -- боя, охоты. Но этим дело не завершается, ибо в игру вступает слушательское-читательское воображение. И оно ведет себя ничуть не похоже на поведение изображения в тексте.

x x x

То, что наше воображение дорисовывает картину, понятно. Но как и почему? Кто-то заметил, что ВВ дает две-три выразительные детали -- и картина готова. В той же "Охоте на кабанов" это прекрасно видно. Добавим только, что детали даны в тексте, а готовая картина, то есть целое, рождается уже вне его -- в нашем воображении. Вообще-то это закономерность взаимодействия словесного сочинения с аудиторией. Отличие ВВ, может быть, лишь в соотношении вклада текста и воображения публики в создание целостной картины и в характере деталей. Их Высоцкий подает очень скупо: даже для масштабного полотна охоты -- всего две (били в ведра и гнали к болоту и поклонялись азарту пальбы -- другие тематически более нейтральны). Чтобы в такой ситуации импульс сработал, детали должны быть яркими, а сама тема -- знакомой аудитории (о специфических качествах требуемого знакомства с темой мы уже говорили в главе "Реальней сновидения и бреда..."). И то и другое есть в песнях ВВ.

Высоцкий дает лишь набросок картины. Воображению публики оставлено огромное поле для работы, без жестких рамок, границ. Ему есть где разгуляться. И оно гуляет!.. Ведь получается: с одной стороны, яркая деталь провоцирует слушательскую фантазию; с другой -- скупость, отрывочность таких деталей приводит к тому, что воображение аудитории оказывается не очень ими связанным, и под контролем автора полотно картины находится лишь в незначительной степени (одна из главных причин такой вольности в том, что почти всегда обозначаемые Высоцким детали не центральные, а маргинальные -оттого, кстати, они и лучше запоминаются, ибо незаезженны).

Картина, дорисованная публикой, часто совершенно не похожа на ту, какую держал в своем воображении поэт, набрасывая ее отрывки в тексте, и какую по этим отрывкам вполне можно восстановить. На самом-то деле ВВ, как и любой автор, ставит фантазии своей публики довольно жесткие и многочисленные рамки. Которые, однако, таковы, что публика в основном их не замечает, оставаясь вне их влияния.

Эта интересная тема нуждается в отдельном исследовании. Она, между прочим, прямо выводит на еще более важный вопрос: какую роль сыграли особенности поэтической системы ВВ в том, что современники приняли Высоцкого-поэта вовсе не за того, кем он был на самом деле. (Например, за диссидента. Вопреки первому впечатлению, в этом сыграла роль не только социально-психологическая атмосфера эпохи, в которую жил и творил Высоцкий, но и его поэтический мир).

Итак, статичность "съемочной камеры" ВВ дает нам возможность рассмотреть картину. То же можно сказать об образном ряде в его стихах. Это именно ряд, то есть воображение движется в одном направлении, не шарахаясь по воле автора из стороны в сторону, из одной тематической сферы в другую.

Если я богат, как царь морской,

Крикни только мне: "Лови блесну!" -

Мир подводный и надводный свой,

Не задумываясь, выплесну.

Дом хрустальный на горе -- для нее.

Сам, как пес бы, так и рос -- в цепи...

В воображении, следующем за словом, возникает цельная картина, вернее, две картины. Одну из них рисует ряд образов и действий первой строфы -- царь морской, лови блесну, мир подводный и надводный, выплесну (они способны соединиться и соединяются в целое в нашем представлении); другую -соответствующий ряд второй строфы: дом хрустальный, на горе, пес, в цепи, родники серебряные, золотые россыпи (и эти образы сочетаемы). Картины связаны: от первой ко второй отсылает слово богат, как бы предвещая чудесное видение хрустального дома и т.п.; во второй картине о первой напоминают серебряные родники (менее явные параллели: лови блесну -- пес на цепи, выплесну -- россыпи). Кстати, обе названные пары -- рифмующиеся отрезки стиха, что дополнительно акцентирует их.

Образы-соседи отнюдь не равнодушны друг к другу. Если соединение невозможно, каждый новый образ "подсекает" предыдущий, стремится вытолкнуть его из читательского сознания. "Мир" или "война" -- других отношений между образами в воображении читателя, кажется, не существует.

Не хочу сказать, что конфликт образов в стихе -- плохо, а согласие -хорошо. Все дело в художественной задаче. Стиху Высоцкого война образов несвойственна. Как неорганичны для него и немотивированные скачки из одного образного ряда в другой или изобразительная неясность, двусмысленность (кстати, "двусмысленность", видимо, одно из немногих понятий, которые в поэзии ВВ оцениваются всегда однозначно, в данном случае -- отрицательно).

x x x

Любой многозначный образ у Высоцкого непременно четок. Эта особенность настолько резко проявляется в поэтической системе ВВ и настолько важна, что ее отсутствие -- одна из самых явных примет художественной неудачи. Так, неудачен финал текста "Четыре года рыскал в море наш корсар...": каким это образом поможет океан, взвалив на плечи? Не метафорически, а реально. Боюсь, никаким. Впечатление, что поэт просто не знал, как закончить сюжет, и отделался первой подвернувшейся туманной фразой (кстати, финальная смутность сюжета не раз встречается у ВВ, например, в "Песне про сентиментального боксера". Возможно, именно в этой части сюжетостроения он испытывал наибольшие трудности).

Но имеем ли мы право понимать сюжет "пиратской песни" в прямом смысле? Да. И сам текст дает нам это право: от начала и почти до конца он может быть понят и увиден как реальная ситуация и метафора одновременно (и это родовое свойство текстов ВВ).

Художественной неудачей я ощущаю и текст песни "Горизонт". В нем, в отличие от "Райских яблок", "Охоты на волков", "Коней привередливых", "Иноходца", нет выстроенных смысловых рядов -- прямого и образного. Он представляет собой нагромождение образов, которые наскакивают один на другой, толпятся, толкаются в моем воображении, никак не желая укладываться в нечто стройное: "автообразам" -- шоссе, кардан, мотор -- вдруг перебегает дорогу черный кот, за ним -- неведомый кто-то в чем-то черном. Колеса, палки, бег, стрелки спидометра, песчинка, пуля, руль, болты, кардан, провода, трос, шея... Их, кажется, слишком много, и они к тому же слишком разнородны (чрезмерна или разнородность, или количество).

Текст еще загружен обыгрыванием фразеологизмов, символических образов. Причем все это не складывается в единую картину, многие образы просто повисают в воздухе83. О чем это -- Ругайте же меня, позорьте и трезвоньте? Почему Условия пари одобрили не все? Герой догадывается, в чем и как его обманут, а я, ну хоть убейте, нет. И где через дорогу трос натянут -- тоже. Образ пули неподготовленно влетает в текст и мгновенно из него исчезает, оставляя одно недоумение: к чему, зачем? Вот уже появился в тексте канат, а я так и не узнаю, в каком месте шоссе его натянут и чем удобно для этой цели данное место. И почему те, Кто вынудил меня на жесткое пари, нечистоплотны в споре и расчетах?

Тут, правда, есть догадка: условия пари -- ехать по шоссе бесповоротно, а герою приходится тормозить на скользких поворотах, -- так, может, ему объявили, что дорога прямая, скрыли существование коварных скользких поворотов? Но такое объяснение вымучено, и "нечистоплотность" противников персонажа остается для меня слишком декларативной (что вообще-то ВВ несвойственно: даже в адрес самых несимпатичных персонажей он не бросает голословных обвинений, а показывает их в действии).

Снова: что дает нам право буквально понимать сюжет "Горизонта"? Конкретные детали (а их масса -- руки разбивали неохотно, тень перед мотором, через дорогу трос натянут, я сжимаю руль до судорог в кистях, я голой грудью рву натянутый канат84 и т.д.). Вводя их в явно метафорический текст, автор провоцирует воображение публики работать также и в реалистическом ключе. Но никак его не ориентирует.