Внеклассная алхимия

Но есть зверушки забавные и не очень. Есть прямо-таки совсем не забавные. Это даже не зверушки, а какушки.

То же самое, но высоким штилем: мера твоей ценности перед Вечностью, которая все сметет — в неповторимости твоей жизни. То есть существование все равно заранее обречено, а в бытии ценится только это. Иметь не профессию, но такое дело, которое не повторяло бы ничто в прошлом, не копировало бы настоящее, и не будет повторено в будущем. Вот оно осмыслено перед Вечностью. Непохожесть, уникальность, интересность — примерно такой ряд.

Тут маловажно быть «добрым человеком», «хорошим семьянином», «успешным лидером», «настоящим мужиком» и т. п. Ну если очень хочется, можно быть. Если тебе от этого кайфно. Только тут нечем гордиться, не к чему призывать. Повторюсь: все мы глупые и слабые. Это просто понять. Не сравнивайте себя с людьми. Медитируйте на Вечность, на косу, которое все рвет и метет.

Вы же не настолько слабы, чтобы оправдать избегание такой процедуры?

Ну и вот. Зверушка она зверушка и есть. Если можно чего-нибудь попросить — пусть я буду вконец неповторимой зверушкой, единственной в своем роде.

Отсюда, кстати, следует и некая педагогика. Можно, конечно, пестовать у ребенка «лидерские качества» и «волевые черты». Можно гнать его палкой в «коллектив», чтобы он «нашел себя» и «понюхал жизни».

Только зачем. Жизни всегда успеешь понюхать, никуда от жизни в этом смысле не деться. Чем ее, родимую, позже нюхнешь — тем оно тебе лучше. До некоторого периода в жизни ее вообще трогать запрещается. В том смысле, где жизнь ассоциировано с подлостями, трудностями и мерзостями. Лет до 15, до 17 лучше жить придуманной, абсолютно искусственной жизнью. Побольше с взрослыми и книгами.

Главное, что должно быть вынесено — способность к фантазии и залог некой дальнейшей нетривиальности. Остальное — технологии, воля, знание жизни — потом приложится. Это можно успеть. А вот если пропустить момент с фантазией и мышлением, то можно и опоздать.

В детстве не мечтал, не читал, не выдумывал — потом времени не будет. А на все остальное, включая добор знаний и волю, будет.

Было бы, наверное, особым кайфом сочетать эффект с эффективностью. Обычно это все-таки разное. Но вот представим себе, что жизнь вертится, как кубик-рубик, то есть — почти собранная картинка рушится в какой-то видимый хаос, кубик кажется разобранным на фиг, а потом, внезапно для дилетанта, собирается в полный порядок. И весь хаос — был маневром порядка. Эдакая модель неожиданной эффективности. Умеет кто-нибудь так?

Когда человек спокойно и подробно признается в стыдном, не ободряемом — «я могу легко предать своих друзей», «меня не волновала смерть моих родителей» и т. п. — что положено чувствовать к нему «моральному человеку»? Восхищение честностью и бескорыстием, он ведь абсолютно проигрывает в своем признании? Негодование — самим содержанием признания? А в первую очередь?

Мне кажется, что мог бы чувствовать к таким людям — по своему настроению. Или по сумме дополнительных обстоятельств. Но если он точно проигрывает в своем признании, и знает это, и при том не дурак, то, скорее всего, первым чувством будет все-таки восхищение.

К определению одной из сторон явления… Цинизм как опьянение трезвостью.

Роль Критика Жизни — не самая, вероятно, скучная роль. Ходить и методично записывать, какое вокруг уродство. Писать этакую Книгу Ненависти, творческую, гуманную и разумную. Некоторые говорили, что я того… «критик по жизни». Да нет. Если бы я принял такую роль, я бы немного изменил поведенческую модель. Подстроил бы под оптимальный результат — стал бы Идеальной Невинной Жертвой. Был бы абсолютно вежлив, не противился злому, и сам ходил к нему в пасть. Именно таким должен быть Критик Жизни. Он должен, прежде всего, сознательно подставляться. И не сильно реагировать, когда его лупят по нарочно подставленному.

В общем, это должен быть по модели — пассивный святой. Только очень злобный. Точнее, справедливо озлобленный. И тогда все у него получится. В смысле, его работа. Можно считать его следователем прокуратуры бога, устроившим из жизни — перманентный следственный эксперимент. Это у дьяволы адвокаты, а у бога, значит, прокуроры… Творческая, интересная роль. Наверное, востребованная, даже необходимая — для самой Жизни. Грамотно и толково ее ненавидеть.

Но я же не такой. Я ленив, труслив и масса еще особенностей.

— Читайте классику… Знаете, кто самый гламурный в мире? Люцифер! Это же эталон. И внешне, и внутренне. Не Дьявол, не черт, а именно Люцифер.

— Это разные персонажи?

— В чем-то даже противоположные.

— А Христос тогда какой?

— А это антигламур. Христос, по гламурным канонам, недоразумение. А уж Будда… А уж Мухаммед…

— А что ж тогда гламурье — сплошь люциферское?

— Нет, конечно же. Они же так, понтовщики. Куда им до своего идеала.

Более всего радуюсь типу людей, думающих крайне озлобленно, даже зло, но действующих корректно, по-человечески… Слушаешь речи — всех ненавидит, всех. Попросишь денег занять — займет. Пообещает чего — выполнит. Никого, что случается крайне редко, по жизни не насилует, вообще никак. Но человеконенавистник. Как минимум, такой «ненавидит власть», «презирает общество». А ежели образованный, то не стопорится на социалке, и делает онтологические выводы из наблюденного.

А более всего не приятен — его антипод. «Позитивно мыслящий» тростник, риторический стоящий за любовь, порядки, за любовь к порядкам и порядочную любовь, но… мало сносный в личном обращении. Не вежливый с малознакомыми, например.

Кажется, что это противоречие. Вряд ли. Если твоя позиция «все вокруг говно», то логично, в целях позиции, не быть говном самому, немного не совпадать с окрестностью, чтобы ее понять. А если все вокруг и так зашибись — фиг ли церемониться, а?

Не помню, чье это обвинение, но кого-то известно — как высматривать «русскую душу» у Достоевского, если у него почти все персонажи не трудятся, а русский человек, обычный, он все-таки работает? Но совершенно прав Достоевский, тот факт, что русский человек работает — очень плохо для русского человека (как и для любого другого). Это не дает ему не то, что подумать, но даже толком пожить. Кроме случая тех умельцев, что превратили работу в продолжение жизни… О работе и работном народе пусть пишут пособия по тайм-менеджменту. Даже такая вещь, как боль жизни, начинается за рамками «менеджмента». А если болит в рамках, то мало того, что боль, это какая-то боль не жизни. То есть Достоевский пишет так, как будто бы уже вокруг рай земной, и проблемы, о которых скулит простой человек, ему решены — и начинаются проблемы настоящие.

Бытует поговорка, что, мол, «безалкогольное пиво — первый шаг к резиновой женщине». На самом деле, конечно, наоборот. Если по логике, то это резиновая женщина — шаг к безалкогольному пиву.

Если идти по нарастанию степеней суррогатности. Но безалкогольное пиво потребляют чаще резиновых женщин, вот потому и кажется.

«Поступай так, чтобы максима твоих поступков могла лечь в основу всеобщего законодательства». Это Кант. Это было сказано на вечные времена, но сказано некоторое время назад. То есть формула, боже упаси, не стареет, стареет мир и люди, и культурный ландшафт. Чего такое максима? Какое, блин, законодательство? Э-э? Так и не просвещенным народам хочется так, чтобы совсем понятно… Можно и не по Канту… Но с ложечки… С вилочки. Можно с ножа.

Я был бы сейчас несколько не по Канту, но с вилочки. Впрочем, моя формула сейчас — тоже предельна пуста по содержанию. Только так и можно. По содержанию «хорошее» и «плохое» никогда не разделятся. Только по форме. Вот так: формула о форме. Ряду моралистов она была бы оскорбительна… Цинизмом, что ли. Или простотой.