Москва и москвичи

корки хлеба, а иногда сверкнет и красный рак, украшавший разварного осетра... После отъезда "молодых" гости еще допивают остатки, а картежники, пришедшие в азарт, иногда играют до следующего дня. На окраинах существовал особый промысел. В дождливую погоду, особенно осенью, немощеный переулок представлял собой вязкое болото, покрытое лужами, и надо меж них уметь лавировать, знать фарватер улицы. Мальчишки всегда дежурили на улице. Это лоцманы. Когда едет богатый экипаж - тут ему и беда. [265] Был случай, когда свадебная карета - этот стеклянный фонарь, где сидели разодетые в пух и прах невеста с женихом,- проезжала в одном из переулков в Хапиловке. Эта местность особенно славилась своими пиратами. "Молодые" ехали с визитом к жившему в этом переулке богатому и скупому родственнику и поразили местное население невиданным экипажем на дорогой паре лошадей под голубой шелковой сеткой. Глаза у пиратов сразу разгорелись на добычу. - Коим тут местом проехать, ребята? - А вот сюды, полевей. Еще полевей! Навели на скрытую водой глубокую рытвину: лошади сразу по брюхо, а карета набок. Народ сбежался-началась торговля, и "молодые" заплатили полсотни рублей за выгрузку кареты и по десять рублей за то, что перенесли "молодых" на руках в дом дяди. Теперь там асфальтовые мостовые, а о свадебных каретах, вероятно, и памяти уж не осталось. На поминовенных обедах в холодную зиму кондитер не топил помещение. - Народом нагреется, ко второму блюду всем жарко будет! - утешал он гостей. - Да ведь ноги замерзли! - А вы калошек не снимайте... Эй, свицар, принеси их степенству калошки... Так предложил и мне толстый кондитер Феоктистов, когда я раздевался в промерзлой передней. Еще за кутьей, этим поминовенным кушаньем, состоявшим из холодного риса с изюмом, и за блинами со свежей икрой, которую лакеи накладывали полными ложками на тарелки, слышался непрерывный топот вместе с постукиванием ножей. Если закрыть глаза, представлялось, что сидишь в конюшне с деревянным полом. Это гости согревали ноги. Единственный наследник, которому поминаемый оставил большое наследство, сидел на почетном месте, против духовенства, и усердно подливал "святым отцам" и водку и вино, и сам тоже притопывал, согревая ноги. - Во благовремении и при такой низкой температуре вино на пользу организму послужить должно,- гулко басил огромный протодьякон перед каждым лафитным стаканом водки, который он плескал в свой огромный [266] - А вот покойничек рябиновочку обожал... Помянем душу усопшего рябиновочкой... Отец Никодим, пожалуйте по единой,-подтягивал церковный староста, друг покойного. - Нет, уж я лучше кагорцу. Я не любитель рябиновки. Кагорец, оно лучше... крепит, а та послабляет.,. Я кагорцу. - А я вот рябиновочки... Когда уже пар стоял над обедающими и топот прекратился, обносили миндальным киселем с миндальным молоком. Чоканье стаканов прорезало глухой шум трехсот голосов, иногда покрываемых раскатистым хохотом. И вдруг какой-то звериный рык. Это протодьякон встал, крякнул и откашлялся... Задвигались