Олигархи. Богатство и власть в новой России

Чубайс был ослеплен признаками роста экономики. Рост означал “качественные” изменения к лучшему. Должно было произойти “изменение уровня жизни, изменение соотношения между богатыми и бедными, изменение динамики инвестиций, изменение основы роста, изменение ситуации с неуплатой налогов. Все должно было измениться” ^{529}.

Чубайс с гордостью смотрел на достигнутое: Россия получила доступ на мировые финансовые рынки, российские компании заключали сделки с такими компаниями, как “Голдман Сакс”; инфляция, представлявшая серьезную угрозу на протяжении последних пяти лет, была побеждена. Чубайс не видел необходимости отказываться от всего этого ради девальвации. Он просто не считал, что девальвация неизбежна, и боялся, что ущерб будет огромным, особенно для банков, олигархов и Ельцина. “Что в то время означало проведение девальвации? — рассказывал мне позже Чубайс. — Девальвация даже на 20 или 25 процентов означала бы полное банкротство банковской системы страны”. Больше всего Чубайс боялся негативных политических последствий. “Мы столкнулись бы с массовым недовольством населения, — сказал он. — Протесты, непонимание, неприятие подобного решения — последствия были бы совершенно ужасными”.

Но драконы-близнецы — долг и девальвация — не могли исчезнуть просто потому, что кому-то не нравились.

12 мая, при вступлении в должность, Кириенко поклялся держаться от магнатов на расстоянии. Он сказал, что его правительство не будет оказывать им никакого покровительства. “Существуют интересы государства, и они будут защищены любой ценой”, — заявил он. Пожалуй, с несколько наигранным пренебрежением Кириенко отказывался встречаться с олигархами. Он отказывался играть по их правилам.

Но у Кириенко возникли проблемы. В тот день, когда он наконец огласил состав своего кабинета, шахтеры объявили общенациональную забастовку и блокировали ключевые железнодорожные магистрали в Сибири. Кроме того, они приехали в Москву и в знак протеста громко стучали шахтерскими касками по мостовой перед Белым домом. Еще одним предвестником грядущих осложнений стал принятый парламентом в мае закон об ограничении иностранных инвестиций в РАО ЕЭС, гигантскую российскую электрическую монополию, уже тогда фаворита иностранных портфельных инвесторов. Президентом компании только что был назначен Чубайс. Закон произвел самое негативное впечатление на внешних рынках — из него следовало: иностранные инвестиции в России не были надежными. 27 мая расстроилась мегасделка Ходорковского по слиянию компаний ЮКОС и “Сибнефть”. В тот же день стали известны и другие плохие новости. Государство объявило, что не смогло найти претендента на покупку “Роснефти”, одной из последних крупных вертикально интегрированных нефтяных компаний, подлежавших приватизации. Из-за этого в бюджете образовалась дыра размером 2,1 миллиарда долларов. После нескольких месяцев политической нестабильности инвесторы поняли, что именно на эту сумму увеличится отставание России в еженедельных погашениях ГКО. Как рассказывал Алексашенко, иностранные инвесторы начали уходить с рынка государственных облигаций и за две недели до сообщения о “Роснефти” изъяли от 500 до 700 миллионов долларов. На фондовом рынке, где в течение всего года наблюдалось постепенное снижение цен, после сообщения о “Роснефти” произошел резкий спад, и Центробанк был вынужден увеличить процентную ставку до небывалых 150 процентов. Резервы Центрального банка, составлявшие в октябре прошлого года 23,1 миллиарда долларов, сократились до 14,6 миллиарда долларов. Только за 26 и 27 мая банк израсходовал на поддержание рубля около 900 миллионов долларов ^{530}. Дубинин настаивал на том, что Центробанк не будет девальвировать рубль, и заявлял, что высокие процентные ставки станут “холодным душем” для спекулянтов валютой и “не позволят им делать легкие деньги на манипуляциях с российским рублем”. Чубайс быстро совершил поездку в Вашингтон, чтобы встретиться с американскими должностными лицами, в том числе с заместителем госсекретаря Строубом Тэлботтом и с заместителем министра финансов Лоуренсом Саммерсом, а также с заместителем директора-распорядителя Международного валютного фонда Стэнли Фишером. Президент Клинтон выступил с письменным заявлением, в котором с некоторыми оговорками поддержал оказание дальнейшей финансовой помощи России. Чубайс дал понять администрации в Вашингтоне, что

Россия срочно нуждается в помощи. Но заявление Клинтона не содержало никаких конкретных обещаний и цифр и не предусматривало никаких соглашений. Кириенко терял время, но, казалось, не понимал этого.

2 июня Ельцин вызвал олигархов в Кремль. Встреча состоялась в той же зеленой комнате с огромным белым мраморным столом, где прошлой осенью Ельцин уговаривал их прекратить конфликт из-за “Связьинвеста”. Смоленский выглядел похудевшим и жевал жевательную резинку; Гусинский был одет в элегантный двубортный блейзер. Чубайс пришел, Березовский — нет. В то время как иностранные инвесторы покидали Россию, Ельцин грозил пальцем предпринимателям, настаивая на том, чтобы они не уводили свои деньги с российских рынков. “Если вы хотите, чтобы иностранные инвесторы вкладывали свой капитал, то и сами должны вкладывать свои деньги”, — сказал Ельцин. Большинство из тех, кто сидел за столом, глубоко укоренились в России. Возможно, им хотелось бы сбежать, но они не могли. “Все наши деньги находятся в России”, — заметил Гусинский. После встречи Александр Лившиц, экономический советник Ельцина, сделал предположение, что волнение на рынке может утихнуть, если в штаб-квартире Международного валютного фонда в Вашингтоне просто будет депонирована большая сумма для России. Ельцин долгое время сидел молча, а затем сказал: “Нет, нам нужно взять деньги. Иначе мы наверняка потерпим неудачу” ^{531}.

Вернувшись в Москву после визита в Вашингтон, Чубайс выразил надежду, что 4 июня аукцион ГКО, первый после резкого спада на рынке, пройдет спокойно. Но этому не суждено было случиться. Долговой дракон взревел еще раз. Министерству финансов удалось продать новые ценные бумаги всего на 5,8 миллиарда рублей, в то время как требовалось погасить облигации на 8,4 миллиарда. Чтобы выплатить остальное, государство должно было снять деньги со своих счетов. Кириенко по-прежнему не терял жизнерадостности. “Я совершенно уверен, что ситуация управляемая”, — заявил он. Гайдар, тесно сотрудничавший с Кириенко, сказал, что “только неграмотные глупцы” могут хотеть управляемой девальвации рубля. Россия столкнулась с кризисом доверия на рынках, но делала вид, что ничего не происходит. Чубайс, самый опытный из реформаторов российской экономики, пропустил поворотный момент. Он не знал о настроениях на бирже, где наблюдалась тенденция к понижению цен. Это не был один из финансовых “кризисов”, происходивших в российском государстве в предшествовавшие годы. Это была буря. Это была настоящая катастрофа.

Берни Сачер работал на бирже и чувствовал себя как профессиональный боксер, которому то и дело наносят тяжелые удары. Сачеру в то время было тридцать восемь лет. Он долгое время работал на Уолл-стрит, несколько лет провел в России, а в 1997 году надолго уехал оттуда, прежде чем пузырь спекуляций раздулся до максимальных размеров. В марте 1998 года он вернулся в Москву и стал свидетелем начала кризиса. Он был высок, статен и вполне годился в футбольные форварды. Приехав в Москву, он нигде не смог получить приличный бифштекс и поэтому открыл собственный ресторан, в котором бифштексы были фирменным блюдом. Позже он открыл пару популярных в Америке закусочных, оформленных в стиле вагонов-ресторанов 1950-х годов. Одна из них находилась недалеко от памятника Ленину у станции метро “Октябрьская”. Молочные коктейли, гамбургеры, акции, ГКО — Сачер разбирался во всем. Он был исполнительным директором инвестиционной компании “Тройка-Диалог”, принадлежавшей в то время “Банку Москвы”, составной части империи Лужкова.