Из общественной и литературной жизни Запада

Оба апостола избранной породы в выводах своего учения не останавливаются ни перед какими крайностями. Избранные люди, конечно, не вступают в брак, они предпочитают вольные связи, которые можно разорвать во всякое время, ибо имеют в виду главным образом разведение новых превосходных людей. Слабые дети от них осуждаются на смерть. У прочих нет ни семьи, ни отечества, ни законов. За всякое оскорбление они сейчас же отмщают, всякое препятствие устраняют мгновенно. Для них есть только один безусловный порок. Это – сострадание. Массой они интересуются лишь потому, что методически ведут ее к озверению и порабощению.

Дельфина и Марсель домогаются снова присоединить в Франции Мец и Страсбург. Так как во Франции нельзя добыть ни единого су для этой цели, то они отправляются в Лондон и там уговаривают одного лорда предоставить его неисчислимые миллионы в их распоряжение на задуманное дело. Из Англии они едут в Германию, где склоняют на свою сторону одного «старого гегелианца», бывшего гувернером императора Вильгельма. Мало того, они посещают и Россию. У нас обретается какой-то поэт, который в видах подготовки избранных людей для их высокой цели учреждает монастырь.

Наконец, возгорается война. Вся Европа в огне. Дельфина и Марсель следуют за русской армией. Победа русских оказывается роковой для всей Германии. Французская армия проникает до Саксонии и там истребляется. Но этот всеобщий погром означает зарю новой религии. Германский император, который снова превращается в Прусского короля, делается монархом избранной породы, Дельфина становится его наставницей, его эгерией, а Марсель отправляется в Африку снова вводить там рабство.

Напрасно было бы думать, что это только пародирование доктрин Ницше. В романе речь ведется вполне серьезно и по нем можно судить, до каких безнадежных нелепостей договариваются поклонники модного философа, принимающие его рассуждения без всякой критики.

И без всякого искусственного привязывания философских доктрин в действительной жизни, в ней иногда совершаются такие явления, какие никогда и не снились нынешним мудрецам.

В Америке существует клуб холостяков и притом холостяков обоего пола, наслаждающихся полным счастьем, умеющих с невозмутимым душевным спокойствием обходить тревоги и беспокойство политической и социальной жизни, и нашедших возможность сообща сделаться миллионерами, никогда пальцем не прикоснувшись ни в деньгам, не подписавши ни единого чека.

Сколь завидным должно представляться счастье этих людей великим и знаменитым людям!

Клуб этот или вернее колония была основана одним немцем, неким Георгом Рапп, и в начале именовалась «Обществом гармонии». Члены этого общества или гармонисты собирались подражать образу жизни первых христиан и неукоснительно придерживаться его. Вследствие преследования и гонения их в Германии, в 1805 году они переселились в Соединенные Штаты, в числе 1.000 человек.

Первоначально колония охотно допускала вступление женатых членов и ставила единственным условием, чтобы супруги жили совместно не чаще, как в семь лет по несколько месяцев.

По-видимому, молодые гармонисты так часто обходили это предписание, что Георг Рапп решился обязать колонию безусловным безбрачием.

Вследствие этого в колонии произошел раскол. Георг Рапп вместе с членами, убежденными в святости безбрачия, отправился в штат Индиану, где они основали новую колонию. Но новые колонисты подверглись нападению со стороны индейцев, были изгнаны последними и, наконец, вынуждены направиться обратно в Пенсильванию.

В 1825 году Георг Рапп купил там 2.500 акров земли и поселился с своими последователями, назвавши это поселение «Колонией экономии».

Георг Рапп умер в 1847 году. На смертном одре верным своим колонистам поведал он о полученном им божественном откровении, через которое он узнал, якобы вместе с кончиной последнего из экономистов наступит также и конец мира.

В настоящее время убеждение это твердо укоренилось в пенсильванских колонистах и помогает им поддерживать в себе великое, несокрушимое презрение ко всему земному.

Они действительно вступили на путь мудрости, ибо совершенно серьезно заглушили в себе стремление в бытию и безусловно проникли в сферы божественной Нирваны, хотя и не тем путем, который предписывался Шопенгауэром или Буддой. Эти новейшие монахи строжайше соблюдали и соблюдают свой обет безбрачия.

Что касается обета бедности и лишений, то американская почва сделала их слишком по-американски практичными, чтобы они решились принять его.

Экономисты невероятно богаты. Земля, приобретенная Георгом Рапп за бесценок, в настоящее время сильно поднялась в цене. Помимо того, колония владеет еще значительным количеством акций в большинстве местных железнодорожных компаний. Если бы семнадцать колонистов, находящиеся еще в живых, в ожидании конца мира, вдруг вздумали разойтись и потребовали бы от «экономии» раздела земных благ, то на долю каждого из них пришлось бы около пяти миллионов долларов.

При этом условии, конечно, многие охотно бы, теоретически, обратились в шопенгауэристов или экономистов в Пенсильвании. Но колония придерживается строгой замкнутости и не принимает новых членов.

И это несметное богатство нажили колонисты собственным трудом. Немедленно после своего водворения колонисты начали заводить у себя различные отрасли промышленности. Вскоре приобрели большую известность их виски и вино. На вытканное ими полотно и шерстяные одеяла был большой спрос. Они первые в Соединенных Штатах ввели культивирование шелковичных червей.

В настоящее время 17 колонистов могут пожинать плоды этих трудов и наслаждаться покоем. Миниатюрный рай их одним очевидцем описывается так: «Входя в деревню, вы видите множество крайне простых, в высшей степени опрятных домов, широкие улицы, обрамленные громадными деревьями и оживленные бесчисленным количеством повсюду шныряющих кур. Людей на улице не видно, все дома походят один на другой, стены обвиты виноградником, побеги которого обрамляют окна. Мужчины, и женщины живут в полнейшем разобщении. В одном доме вы встречаете старого холостяка, в другом – старую деву, но у всякого из них отдельное хозяйство. Таково строго соблюдаемое правило колонии. Мужчины носят длинные синие сюртуки, широкие панталоны и черные шляпы с большими полями. Женский костюм состоит из шерстяной плотно втянутой на бедрах юбки и шелковой или синей фланелевой талии. Все женщины носят нормандские шляпы.

Жизнь их отличается крайней простотой и регулярностью, но отнюдь не аскетизмом. В пять часов утра раздается звон колокола, и все должны вставать. Ровно в шесть часов каждый экономист усаживается за свой собственный стол и завтракает или молочным супом, или винным. Колония славится именно своим вином, её погреба пользуются большой известностью во всех Штатах. Но экономисты никогда вина своего не продают, выпивая все до капли сами, так как совсем не употребляют воды, кроме как для мытья.

В семь часов церковный колокол сзывает колонистов на работу. Нынешние „экономисты“ все слишком престарелы для совершения какой-нибудь напряженной работы. Все их занятия заключаются в том, что каждый собственноручно чистит и приводит в порядок свой домик. В девять часов снова звонит колокол, возвещающий о завтраке, а в двенадцать часов пополудни – обед. В три часа раздается новый звон колокола, приглашающий экономистов подкрепить себя стаканом доброго вина и куском пирога. В шесть часов колокол звонить к ужину, а в девять опять-таки при звуке колокола все эти добрые люди обязаны укладываться на боковую.

По воскресеньям все поселяне должны отправляться в церковь. Здесь точно также предписывается полное разделение полов. Мужчины сидят на одной стороне, женщины – на другой. Старейший из общества отправляет должность священника. Он выбирает какой-нибудь текст, по своему усмотрению, и говорит на него проповедь.

Посреди капеллы стоит одинокая скамья, на которую сажают тех, кто, грешным делом, вздумал бы заснуть за время проповеди, да и попался бы. Должность органиста исправляет мисс Гертруда Рапп, симпатичная, любезная старушка восьмидесяти шести лет, с очень голубыми глазами и очень белыми волосами. Она же руководит хором. Она совсем не помнит, чтобы когда-нибудь имела в руках пенни и уверяет, что положительно не могла-бы различить десятицентной монеты от доллара. „С меня довольно пищи и питья“, сказала она, „я хорошо одета, других потребностей я не знаю, для чего-же мне деньги?“»