Быть или казаться?

Часто, определяя свой путь, мы думаем о том, что такой выбор даст нам, а в ответ получаем другое: что должны дать мы. Необходимо помнить о каждой из этих двух сторон проблемы, иначе разговор станет эгоистическим или назидательным. А вот связать обе стороны — великое дело! Именно в выборе профессии видно, насколько совпадают правильно понятые личные и общественные интересы.

В том, чтобы этот выбор был как можно удачнее, заинтересовано все общество. Конечно, когда человек всю жизнь влачит за собой как тяжкий груз нелюбимую специальность, от этого страдает он сам. Но не он один. Если учитель терпеть не может ребят, а врач — больных, продавец — покупателей, если они убеждены, что привела их в школу, поликлинику, магазин злая несправедливость судьбы, страдает от этого множество ни в чем не повинных людей.

Можно сказать: дело тут не в выборе профессии, а в отношении к своим обязанностям.* Делай добросовестно свое дело, вот все, что требуется. Разумеется, это так. Но не совсем. Добросовестное отношение к работе — та малость, которую окружающие вправе требовать от каждого. Но ведь для всех нас, для всего нашего общества важно, чтобы каждый давал не минимум, а максимум того, на что он способен. А для этого нужно верно найти точку приложения своих сил.

Вот об этой мере ответственности при выборе профессии перед самим собой и перед окружающими нельзя забывать.

В семье, где родители увлечены своим делом, с детьми легче вести такой разговор. И очень трудно, почти невозможно — там, где родители своим делом тяготятся. Это относится и к учителю. Не всем из пас удалось добиться того, чего хотелось бы, и жизнь не всегда складывалась так, как представлялось в юности. Не очень просто сказать об этом собственным детям или ученикам, но как иначе можно говорить с ними о выборе профессии, советовать сыну, дочери или ученику, если не сказать откровенно о том, как выбирали свою профессию мы, в чем ошибались, в чем заблуждались, в чем и почему разочаровывались.

Один из самых волнующих моментов в «Жан Кристофе» Ромена Роллана — сцена, когда молодой Кристоф впервые подходит к фортепьяно, ударяет по клавишам и, еще не умея играть, прислушивается к звукам. В этой сцене предчувствие своей судьбы: маленький человек прикоснулся к своему будущему — судьбе музыканта.

Но ведь и каждому из нас случалось, наверное, однажды наблюдать такую минуту. И вовсе не обязательно в области искусства.

Сотни ребят проходят по дорожкам зоологического сада. Их влекут клетки со львами, медведями, обезьянами. Дети тянут родителей, спешат от одного зверя к другому. А около клетки, в которой сидит самая обычная белка, застыл маленький человек. Вы входите в сад — он у этой клетки. Вы проходите мимо нее через час — он тут. Уходите из парка — мальчик не ушел отсюда. Он наблюдает. Ребенок еще не знает, как это нужно делать, даже не понимает, что наблюдает. Но ему не нужны другие звери, у него есть задача — проследить все, что делает именно эта белка, она и только она. Может быть, это случайно вспыхнувший интерес, а может быть, встреча с будущим, которую взрослым важно не пропустить.

В нашем доме живет мальчик. Мы познакомились с ним, когда я выносил во двор оставшиеся после ремонта провода и изоляторы. У него загорелись глаза. Он забрал у меня все. А потом как‑то мне понадобился напильник, и я пошел к нему. С тех пор всегда обращаюсь к нему, когда мне нужна техпомощь. В одной из двух комнат маленькой квартиры оборудован его рабочий уголок. С потолка спускаются авиационные модели. И вентилятор у него на столе самодельный. А под столом бегает фантастический вездеход собственной конструкции.

Родители относятся с уважением к техническим поискам сына. На него не кричат, когда он приносит домой шурупы, гайки, обрезки жести. Ему не говорят: «Зачем мусору натаскал!» Родители понимают: для него это не мусор. Без этого он не сумеет мастерить машины. Как знать, может быть и создавать свое будущее.

Не всякая семья может пойти навстречу желаниям и интересам ребенка. Родители великого английского ученого Фарадея отдали его в ученики к переплетчику потому, что не имели возможности дать ему образование по способностям, да и просто не могли понять, к чему стремится их сын. Но когда высокообразованные и обеспеченные люди, какими были родители замечательных русских биологов Ковалевских, сделали все, чтобы помешать детям заниматься естественными науками, они поступили так не потому, что не имели возможности дать им естественнонаучное образование, а потому, что считали: детям не пристало самим определять выбор своего пути. Фарадею не в чем было упрекнуть своих родителей. А вот Ковалевским, вероятно, было в чем своих родителей упрекнуть!

Мы тревожимся, когда наши дети сдают экзамены.

Но ведь и нам не следует забывать о трудном экзамене, который мы держим перед своими детьми, помогая или не помогая им правильно определить свой путь, объясняя или забывая объяснить, как в выборе этого пути сливаются ответственность человека перед собой и перед обществом.

Выбор пути начинается, когда ребенок строит свою первую модель, рисует свой первый рисунок, впивается в одну книгу и отбрасывает другую, когда он первый раз присматривается к тому, что делаете вы и как вы это делаете.

Страшная беда — брак без любви, результат ошибки.

О том и пословицы сложены, и песни о том поют, и книг написано без числа.

Ошибка в выборе профессии тоже не раз уродовала жизнь человека.

Письмо в редакцию от студента, будущего художника-технолога сцены. Интересная профессия на стыке техники и искусства, расчета и вдохновения. Но автор письма испытывает отвращение к делу, которое изучает. «Вся учеба, — пишет он, — стала невыносимым насилием над собой». И продолжает:

Чтобы посоветовать, надо знать, какие данные для литературной работы есть у автора письма. Допустим, что они есть. И вспомним литераторов, для которых их нелитературная профессия, источник жизненного материала, но отнюдь не обуза. Есть и противоположные примеры, когда писатели в зрелые годы круто ломали жизнь, оставляли прежнюю специальность, чтобы всецело посвятить себя литературе.

Но вот настоящий писатель, пренебрежительно отзывающийся о первом практическом деле своей жизни, что‑то не припоминается. Невозможно представить себе, чтобы Чехов считал годы учения на медицинском факультете пропащими, а свою профессию врача — обузой, Пришвин сетовал бы, что занимался агрономией, или Бажов пожалел бы, что потерял время, учительствуя? Немыслимо это!