Новый мировой порядок

Пекин готов к «позитивному» и «негативному» вариантам будущего развития событий вокруг Тайваня, который Пекин твердо считает тридцатой провинцией КНР. Первыйпредполагал бы отказ США (и Японии) в поддержке стремления Тайваня к независимости — это облегчает сближение Пекина с Тайбэем. В этом случае новая стратегическая система в Восточной Азии не зависела бы от мощи США, их военного присутствия в Азии. «Негативный»вариант предполагает провозглашение Тайванем независимости от континентального Китая. В этом случае КНР готова увеличить свои военные усилия, более откровенно противостоять США в восточноазиатском регионе.

Вашингтон ответил планами создания системы антиракетной обороны. Примечательно, что российские ракеты для достижения своей цели нуждаются в получасе времени, в то время как азиатские ракеты нуждаются в нескольких минутах. И никто уже не может представить себе, что такие страны, как Китай, Индия и Иран, способны (под любым давлением) приостановить свои ракетные программы. Для создания надежной противоракетной обороны Соединенным Штатам потребуются огромные материальные ресурсы. Это предопределяет будущий рост американских военных бюджетов, цена пребывания единой сверхдержавой растет.

Союзники Китая.Главным союзником нового азиатского конгломерата с Китаем во главе к началу нового века выходит исламский мир. Основой самоутверждения исламизма стало осуществленное во второй половине XX века практически полное признание идей материального развития Запада при одновременном отрицании западных социальных ценностей и западных постулатов, рекомендаций относительно общественного устройства. Представитель высшей администрации Саудовской Аравии выразил это так: «Зарубежные товары просто ослепляют. Но менее осязаемые социальные и политические институты, импортированные из-за границы, могут быть смертоносными — спросите шаха Ирана… Ислам для нас не просто религия, а образ жизни. Мы в Саудовской Аравии желаем модернизации, но не вестернизации» [848].

Оказавшиеся геополитическими союзниками, мусульмане и китайцы проявили вполне ожидаемую склонность к сотрудничеству. Китай выступил главным арсеналом мусульманского мира. За период между 1980 и 1991 гг. Китай продал Ираку 1300 танков, Пакистану — 1100 танков, Ирану — 540 танков. Ирак получил от Пекина 650 бронетранспортеров, а Иран — 300. Число переданных Ирану, Пакистану и Ираку ракетных установок и артиллерийских систем: 1200, 50, 720; Пакистан и Иран получили, соответственно, 212 и 140 самолетов-истребителей, 222 и 788 ракет «земля-воздух» [849]. Китай помог Пакистану создать основу своей ядерной программы и начал оказывать такую же помощь Ирану. Китай секретно построил Алжиру реактор, способный производить плутоний; ядерную технологию получила Ливия; большое количество оружия получил Ирак. Между Китаем, Пакистаном и Ираном, собственно, уже сложился негласный союз.

Основой этого союза явился антивестернизм. Конфуцианско-исламский союз, приходит к выводу аналитик ЦРУ Г. Фуллер, «материализовывается не потому, что Мухаммед и Конфуций объединились против Запада, но потому, что эти культуры предлагают способы выражения обид, виназа которые частично падает на Запад — на тот Запад, чье политическое, военное, экономическое и культурное доминирование все более ослабевает в мире» [850].

Китай будет стремиться имитировать Соединенные Штаты, расширяя радиус действия своих военно-морских сил и авиации, гарантирующих подход к базовым ресурсам.

Слабые места Китая.Проблема возможной демократизации Китая способна создать опасность национального раскола, своеобразного возврата к ситуации 20-х гг., когда страна фактически распалась на отдельные провинции. К тому же «единственным способом включить в свой состав Тайвань, содействовать процветанию Гонконга, получать дивиденды от китайских общин за рубежом может стать превращение Китая в ассоциацию полунезависимых государств… Наиболее опасным для Китая будет период до 2010 г., когда процветание новых индустриальных регионов приведет их к требованиям таких же политических свобод, как и у заморских общин» [851]. Возможно, китайское общество будет в смысле политической структуры напоминать Европейский союз.

Примером такого уязвимого места огромной страны может служить огромная и отсталая провинция Синцзянь. Особую проблему представляет собой урбанизация, ликвидация миллионов безработных. Китайским властям уже пришлось признать существование мощного в этой провинции уйгурского национализма, готовности местного населения восстать.

Решимость китайского руководства расширить связи и коммуникации со Средней Азией, судя по всему, будет только разжигать самоутверждение тюркского населения, каковым в Китае являются уйгуры. Китайцам уже пришлось закрыть свою границу здесь с Пакистаном; китайские власти предпринимают большие усилия, чтобы остановить местные поставки оружия и политической литературы для готовой восстать провинции. Насилие в данном случае может дать некое временное решение, но вероятие стабильного и долгосрочного решения пока не видится реальным — китайский режим теряет поддержку местного населения. «По мере интеграции Китая в мировую экономику, — утверждают американцы Р. Менон и У. Вимбуш, — китайское руководство убедится, что его возможности справляться с протестом на местном уровне будут сокращаться» [852].

Скептики полагают, что у китайской коммунистической системы мало шансов выжить в условиях быстрых перемен. Самое простое предсказание: миллионы новых ртов, быстро растущее население поставят марксизм-ленинизм за скобки общественной релевантности. Более сложные теории исходят из трудностей взаимосуществования процветающих прибрежных провинций, отчаянно отставших внутренних провинций и теряющего рычаги влияния центра. В такой ситуации будущее Китая как единого государства проблематично. Если даже Пекин сумеет удержать внутренний баланс, у него уже не будет средств, методов и энергии для активного воздействия на широкий внешний мир. Это сковывает исторический процесс становления КНР как мирового центра.

Для превращения Китая в мировую величину требуется не только рост экономических макровеличин, но и формирование соответствующей идеологии, которая была бы приемлема не только для соседей растущего гиганта, но и для мира в целом. Это, увы, слабое место Китая после Дэн Сяопина. «После коллапса коммунизма в Центральной Европе и исчезновения его в Советском Союзе марксизм-ленинизм едва ли может стать привлекательным символом веры, востребованным внешним миром экспортным товаром. Это ограничивает способность

Китая убеждать другие государства принять на себя роль идеологического клиента или союзника, даже если китайские лидеры предпримут серьезные усилия для распространения своего влияния в этой сфере. Пока таких усилий не видно. Китайские лидеры характеризуют свою идеологию как «социализм с китайскими чертами». Нынешние китайские лидеры не показали себя наследниками многовековой традиции китайской культуры. К тому же исторически китайцы всегда пытались скорее оградить себя от влияния внешнего мира, чем распространить свои идеи на внешний мир» [853].

Глобализация может дать немало полезного огромному и трудолюбивому Китаю (прежде всего, богатейший рынок и поток новой технологии). Но китайское руководство еще, несомненно, ощутит, что по мере увеличения инвестиций, доступа к информации посредством электронной почты и Интернета, путешествий и проживания за рубежом напряженность взаимодействия между экономикой Китая, его обществом и политической системой будет, вне всякого сомнения, расти.

Грядет обострение битвы конкурентов внутри азиатского региона. Уже после кризиса 1997–1998 годов давление в регионе начало нарастать. Перед Китаем впервые за несколько десятилетий встала проблема: как обращаться и что делать с растущей безработицей, излишними производственными мощностями, проблемами внешних долгов. Выявилось весьма отчетливо, что АПЕК и АСЕАН не являются эффективными инструментами внутриазиатских противоречий. В отличие от Европы в Азии нет системы коллективной безопасности, здесь нет долгой и позитивной истории соглашений по контролю над вооружениями, нет системы коллективной безопасности. А есть нечто устрашающее — растущая гонка ядерных вооружений между США, Китаем, Индией и Пакистаном.