Первые. Наброски к портретам (о первых секретарях Краснодарского крайкома ВКП(б), КПСС на Кубани)

Ну и планировавшееся строительство троллейбуса тоже, как известно, состоялось. Это была поистине народная стройка. Помню, в один лишь из субботников было уложено 12 километров кабеля. Заказы на опоры, комплектующие изделия и детали и так называемое нестандартное оборудование были распределены по заводам города.

— Но, может быть, вы были хорошим хозяйственником, а завалили организационно — партийную работу?

— Тогда зачем было возить в наш город зарубежные партийные делегации? А в один из дней мне позвонили из журнала «Партийная жизнь» и попросили, чтобы я поделился опытом именно организационно — партийной работы.

— Но тогда, скорее всего, — интриги. Кому‑то вы мешали. Возможно, кому‑то было тесно в одном с вами городе! Если совершенно без «дипломатии», в городе многие уверены, что вас «съел» Сычеников, тогдашний начальник пароходства.

— Новороссийск — город относительно небольшой, и многое «тайное» очень скоро становится явным. С Сычениковым Орестом Александровичем я был знаком еще по Туапсе. Я сменил его на посту первого секретаря горкома партии. Ко времени моего приезда в Новороссийск он успел побывать на посту секретаря горкома и крайкома партии. Мы жили в одном доме, где магазин «Культтовары». И отношения по сути были у нас приятельскими.

— И чем это вас не устраивало?

— Приятельские отношения, по его разумению, должны были строиться на принципе «Ты мне — я тебе». Если мы подвергали критике пароходство или его партком, это воспринималось как посягательство на авторитет, на права лично Сыченикова.

Как‑то после вечерней прогулки пригласил он меня с женой к себе. Его супруга быстро накрыла стол. Слово за слово, оказалось, жена Сыченикова в партийно — государствен ной кухне разбирается куда лучше, чем в домашней. Мы ушли, и я сказал своей жене: «Больше ни ты, ни я не переступим порог этой квартиры».

А самому Сыченикову при случае я заметил: «Меня сюда направили, насколько я понимаю, не для того, чтобы служить секретарем при тебе, а для того, чтобы работать секретарем городской партийной организации. И иного не будет». А вскоре раздался недовольный звонок из ЦК, и мне выговорили за то, что я плохо помогаю пароходству. Это в общем. А конкретно: не помогаю строить… административное здание управления.

На бюро крайкома в плановом порядке обсуждали затем работу Новороссийского горкома. И — никаких серьезных претензий, умеренная, доброжелательная критика. И вдруг, это было уже в ноябре, приглашает меня А. А. Хомяков, второй секретарь крайкома, «на разговор».

— А начался «разговор» с многозначительного «есть мнение»?

— Вот именно: «есть мнение». Есть мнение направить меня на хозяйственную работу. Предлагают возглавить управление по печати, издательству и книжной торговле.

Я спросил: «Чем это вызвано?» Ответ был сухой и категоричный: «Так надо».

Я попросил у Хомякова разрешения на разговор с Медуновым. Хомяков сказал, что это мое право. И я услышал от Медунова тот же аргумент: «Так надо».

Тогда я говорю Медунову: «Я от нового назначения отказываюсь. Остаюсь в Новороссийске. У меня есть специальность. Надеюсь, городская партийная организация не откажет мне во внимании».

«Нет, — встрепенулся Медунов, — ты этого не сделаешь». Такой поворот дела, по — видимому, сценарием не был предусмотрен.

— И как же дальше развивались события?

— Как положено — нажим дать согласие… А потом приехал в Новороссийск тот же Хомяков. Собрали бюро горкома. И Хомяков проводит «привезенную линию». Член бюро Т. В. Гарбузова спрашивает: какой резон забирать Швыдкова из Новороссийска, где хорошо ладится работа? За этот вопрос она потом поплатилась. Тамара Васильевна не вошла не только в состав бюро, но и в члены горкома партии.

Однако другие члены бюро — секретарь горкома по идеологии Клепиков и секретарь парткома пароходства Скубин сказали: «Раз бюро крайкома приняло решение, надо его поддержать».

— Рассказывали: на пленуме горкома тоже были попытки отстоять своего первого секретаря.

— Директор ВРЗ Кузнецов, другие коммунисты выступали смело. Но большинство…

— Большинство привычно покорно подняло руки.

— Кончился пленум. С Хомяковым поднимаемся ко мне в кабинет.

— Теперь уже бывший ваш кабинет.

— Да, бывший. И Хомяков докладывает Медунову: «Пленум прошел организованно. Яков Григорьевич вел себя достойно. Все нормально».

— Что значит «вел себя достойно»?

— Я заготовил речь, был настроен назвать вещи своими именами. Но, всматриваясь в зал, видя втянутые в плечи головы, потухшие, тоскливые глаза, я отказался от первоначального варианта речи. Да ведь и время было другое… Я просто поблагодарил людей за то, что оказывали мне в течение шести лет доверие, особо поблагодарил тех, кто честно и мужественно исполнял свой партийный долг.

— Позвонил Хомяков Медунову. И что затем?

— А затем Хомяков тут же на столе разложил припасенный «пасьянс»: список краевых управлений, которые на выбор предлагались мне.

— Управление по печати?

— Теперь уже другие: сахарной промышленности, хлебопекарной и Главнефтеснаба.

— И вы оставили выбор на последнем?

— Да, потому что в Туапсе более шести лет работал на нефтеперерабатывающем заводе.

— Как решился ваш квартирный вопрос в Краснодаре?

— Я сдал квартиру в Новороссийске и получил равноценную в Краснодаре.

— Равноценную — это значит четырехкомнатную?

— Да, четырехкомнатную, на шесть человек. Потом мы разменяли эту квартиру.

— Вы живете в Краснодаре в доме по ул. Морской. В доме, знаменитом главным образом тем, что в нем жила семья Титаренко — отца и матери Раисы Максимовны Горбачевой.

— Это были простые и очень скромные люди. Мать Раисы Максимовны часто сидела на скамейке с другими женщинами, обсуждали житейские дела.

— Говорят, в подъезде, где находилась двухкомнатная квартира Титаренко, был установлен милицейский пост.

— Это действительно так. И вообще, двор постоянно скреб ли, чистили. Похоронив мужа, мать Раисы Максимовны уехала в Уфу — к своей дочери.

— А долго вы проработали в системе Главнефтеснаба?

— Двенадцать лет. Два ордена заслужил.

— А на пенсию уйти вам тоже порекомендовали или вы сами решили: пора?

— В 1986 году я пришел на прием к И. К. Полозкову. Предложил перейти от транспортировки нефти в цистернах по железной дороге на трубопроводный транспорт. Надеялся получить поддержку этой прогрессивной идее. Оказалось, эти проблемы никак не волнуют Ивана Кузьмича. Он живет другими интересами.

Пришел домой, посоветовался с родными и подал заявление об уходе на пенсию, ведь мне уже шел 66–й год.

— Пенсию вам положили, надо полагать, персональную. Союзную или республиканскую?

— Республиканскую.

— И как же сумма республиканской «персоналки»?

— Полтораста рублей. Потом, правда, добавили десятку. Но так как я участник Великой Отечественной — всю войну на Северном флоте прослужил — мне теперь пенсию платят 305 рублей.

— Вы часто вспоминаете Новороссийск?

— Мне до сих пор пишут, звонят по телефону многие новороссийцы. Смею думать, мне удалось что‑то доброе для этого города, для его жителей сделать. В Новороссийске я оставил частицу своего сердца. Это были, возможно, лучшие годы в моей жизни.

К тому времени Новороссийск превратился в один из лучших по благоустроенности, архитектурно — историческим ценностям, деловой и рабочей атмосфере городов не только Кубани, но и юга России.

2

В мае 1967 года состоялся пленум Новороссийского горкома КПСС, на котором нового первого представлял Александр Иванович Качанов, огромного роста человек, с важными пухлыми губами и неторопливыми движениями. Был он в ту пору вторым у Золотухина.

Швыдков сменил Николая Ефимовича Тупицина, в целом деятельного и способного первого секретаря горкома партии, однако Тупицин не сумел держать себя в рамках «железной»

партийной дисциплины, нередко выпивал и в конце концов совершил в нетрезвом виде аварию, где были пострадавшие.