Порядок в культуре (СИ)

К.Кокшенева. Вы освободились в 1973 году, однако, Вас «не исправили» ни мордовские лагеря, ни Владимирская тюрьма. Вы начали активно печататься за границей., а также в отечественных самиздатских журналах, создали свой журнал «Московский сборник», выступили в поддержку «Письма вождям» А.И.Солженицына. В 1983 году Вы снова были осуждены на десять лет лагерей особого режима. Направление Вашей деятельности (общественной и творческой) можно назвать национально-православным. Почему именно это направление так яростно преследовалось, и видите ли Вы какие-либо положительные изменения в последнее время?

Л.Бородин. С какого-то момента надзирающие органы всерьез были озабочены как раз появлением такой национально-православной идеологии, расходящейся с советской и ориентированной и на прошлое, и на будущее, но во всяком случае не на тезисы компартии. Известно сегодня докладная Андропова в Политбюро, где он говорит о необходимости усиления борьбы с так называемым русизмом, куда попадали и национальные диссиденты, и фрондирующие официальные интеллигенты. Где-то к 1980-м годам. вместе с ликвидацией вообще как такового диссидентства, это направление было ликвидировано: люди были или посажены или выдворены из страны.

К.Кокшенева. Ваши первые произведения — «Повесть странного времени», «Год чуда и печали», «Третья правда», «Расставание» — напечатаны за границей, в издательстве «Посев». Насколько Ваша личная судьба политзека определила мотивы и темы Вашего творчества, и вообще, трудно ли писателю с такой судьбой жить в наше компромиссное время?

Л.Бородин. Я полагаю, что моя человеческая судьба не оказала решающего влияния на писательскую. Быть может отсутствие такого влияния можно объяснить тем, что и в первый раз, и во второй я сидел за дело. Я сознательно встал на определенный путь, и потому был готов к тому, что окажусь в тюрьме. Я знал о такой возможности.

К.Кокшенева. Ваши лагерные произведения, как например, портреты политзеков, опубликованные в «Юности», — тоже не типичны для лагерной прозы. В них мало внешней стесненности, страдания, но много именно полноценного чувства жизни, ее радостей, дружбы, споров, любви, и даже курьезов. Почему Вы так мало писали о лагере?

Л.Бородин. На все потому же, что осужден я был за действия, а не за творчество, не за литературные произведения. У меня практически, кроме первой повести, написанной сразу после первого освобождения, больше нет произведений о лагере. А публикация в «Юности» — это, действительно, скорее о человеке, чем о лагере. Сегодня же на фоне всего, что происходит с Россией, на «фоне» крови, что льется на окраинах, наша лагерные страдания не выглядят уж страшными бедами, они перестали быть актуальны, и в конце концов, — это наше личное дело.

К.Кокшенева. Нет ли у Вас чувства, что Ваши усилия, направленные на изменение общественной мысли сегодня кажутся напрасными?

Л.Бородин. О напрасности действия или поступка говорить, по моему, не стоит: человек действует так, как он считает нужным. Надо делать свое дело, а не выстраивать прогнозы, которые обеспечат необыкновенный успех. Делай свое дело — и жизнь все расставит на свои места.

К.Кокшенева. С 1992 года Вы — главный редактор журнала «Москва», с 1997 года — Вы издаете книжную серию «Пути русского имперского сознания». Видите ли Вы свою нынешнюю деятельность продолжением того, что было продумано за проволокой лагерей?

Л.Бородин. Да, конечно, поскольку направление нашего журнала и основные книги серии национально-государственной ориентации. Конечно степень пронизанности, например, художественной литературы такими идеями иная, чем публицистики. Но, видимо, сегодня вообще в молодых писателях меньше идейности, все меньше людей идеи. Хотя мы напечатали замечательные произведения Михаила Лайкова, Алексея Цветкова, Юрия Самарина, Михаила Тарковского… Я бы хотел видеть в нашем журнале Олега Павлова не только со статьями, но и с прозой…

Наша книжная серия — уникальна, я не знаю такой другой, в которой бы издавались столь серьезные и талантливо написанные книги. Скажу честно, мы боялись, что не будет спроса, ведь первая книга серия — «Религиозно-философские основы истории» Л.А.Тихомирова — чтение совсем не легкое, в своем роде уникальное. Но спрос был так велик, что мы выпустили уже и переиздание, а вокруг самой серии сложился читательский и писательский клуб «Русское собрание», одно из заседаний которого посетил А.И.Солженицын, высоко оценивший наш журнал.

Во всяком обществе, в том числе и в истории России, мы можем наблюдать борьбу двух тенденций — прогрессивной (она могла быть либеральной) и консервативной. Мне представляется, что культ прогресса — идея самая опасная. Ведь сущность этого культа в откровенном антихристианском убеждении, что человек не только мера всех вещей, но и сам по себе он самодостаточен, способен совершенствоваться бесконечно. Успеха (прогресса) мыслится достигнуть или посредством техники, или посредством социальных реконструкций, революций. Отсюда — безоглядная ломка традиционных устоев, нетерпение и нетерпимость. Русский социализм, попытавшийся воплотить халиастические надежды, в сущности был воспроизведением безудержного культа прогресса. А потому нужно знать то, что мы называем русским консерватизмом. На мой взгляд консерватизм — это наличие некой системы ценностей, которые вечны в сегодняшнем дне, завтрашнем, послезавтрашнем и во вчерашнем.

К.Кокшенева. Может ли власть вообще быть честной и бескомпромиссной? Насколько для Вас сегодня важна политика?

Л.Бородин. Власть может быть бескомпромиссной. Бескомпромиссным был Сталин. Но никак рядом с ним не поставишь честность — не сочетаются они. Честной до конца любая власть быть не может, потому что власть связана с политикой, а политика — это искусство компромисса.

Государственная власть — это движение. И в прошлом, столь нам дорогом, нет ни одного мгновения, которое могло стать образцом для нашего сегодняшнего государственного строительства. Основы российской государственности есть — их знание обязательно, их изучение и уважение тоже обязательно. Слава Богу многие деятели русской государственности оставили после себя достаточное наследство, чтобы по нему представить и успехи, и неудачи прежней русской государственности.

К.Кокшенева. Кто, на Ваш взгляд, из современных писателей имеет возможность воздействовать на умы наших сограждан? Возможна ли сейчас в читателе прежняя вера к писательскому слову?

Л.Бородин. Любой писатель может воздействовать на публику прежде всего через публицистические статьи. Я считаю и считал, что литература — это не самая влиятельная сила в обществе. Чем менее причем художественно произведение, и чем более оно заряжено прямо-публицистически, тем активнее будет его воздействие. Такими были «Что делать» Чернышевского, «Мать» Горького. Да, это слабые приведения литературы, но именно они играли влиятельную роль в формировании взглядов. «Анна Каренина» или «Идиот» не могли претендовать на ту же степень воздействию.

Лично на меня воздействовали иногда отдельные произведения, в то время как творчество того или иного писателя я не мог принимать целиком. Например, мне нравится «Жизнь Клима Самгина» и пьеса «Варвары», но весьма сложное отношение к Горькому как писателю. Я всегда любил сибирских писателей, но эта любовь, возможно, «необъективная»: любил Шишкова, из старых — Мельникова-Печерского, Мамина-Сибиряка. В литературе ХХ века я бы выделил не имена, а произведения: я разделяю всеобщий восторг «Тихим Доном» Шолохова, и не разделяю этих же восторгов по поводу «Поднятой целины».

Что же касается Солженицына, то мне (по моей собственной судьбе) очень трудно разделить в нем писательское от его биографии, жизни, деятельности. Я его воспринимаю как нечто единое, хотя, допускаю, что это не правильно и не даже не справедливо, потому как писатель заслуживает того, чтобы независимо от его судьбы воспринимали художественные достоинства его произведений. Личность Солженицына для меня дорога именно в целом.