ЦРУ и мир искусств. Культурный фронт холодной войны

«Действительно, проблема со Стивеном и «Инкаунтером» существует, а Артур [Шлезингер], который только что сообщил Ласки, что вопрос решён и нет необходимости встречаться по этому поводу в Лондоне, думаю, был несколько оптимистичен, - ответил Берлин в своём письме. - Независимо оттого, какая может быть реакция здесь... данный вопрос, вероятно, будет поднят и в Лондоне, так как и Стивен и Кермоуд, как говорят, встревожены. Мне кажется, каким бы ни было будущее «Инкаунтера»... есть смысл опубликовать заявление, говорящее читателям, что редакторы «Инкаунтера» не знали об источниках финансирования Конгресса за свободу культуры - что будет правдой, во всяком случае, для большинства из них. Сколько Ласки знал или не знал, я, конечно, не скажу... Во всяком случае, я думаю, что вы, возможно, должны, порекомендовать провести встречу соответствующих сторон в Лондоне с целью урегулирования этой проблемы. Проведение телефонных переговоров со Стивеном в Чикаго, другими - в Лондоне, Артуром - в Нью-Йорке, вами - в Женеве и прочими будет недостаточным. Вы никогда не сможете видеть ситуации в целом, если не будет некоей встречи, чтобы уладить моральное, интеллектуальное и организационное будущее «Инкаунтера» [984].

В Лондоне тем временем Кермоуд безнадёжно проиграл дело по обвинению в клевете. Более того, он был убеждён, что хотя новое финансирование «Инкаунтера», проводимое Сесилем Кингом, «было совершенно законным», журнал «оставался всё ещё под непрямым (каким бы искусным он ни был) контролем ЦРУ». Кермоуд написал Ласки, чтобы уточнить свои жалобы и сообщить ему: «В отсутствие очень убедительных объяснений я не могу продолжать работать с ним. Он не ответил на письмо, но появился в Глостершире, чтобы поговорить обо всём. Когда мы прохаживались час за часом вокруг сада и загона, он дал мне самый полный отчёт, какой возможно было ожидать при его отношении к Конгрессу и истории с «Инкаунтером» [985]. Это был тот самый момент так называемого признания Ласки: он сказал Кермоуду, что знал о поддержке, осуществляемой ЦРУ на протяжении нескольких лет, но не мог объявить об этом публично.

Вскоре после этого - и при посредничестве Исайи Берлина - было созвано экстренное совещание совета попечителей «Инкаунтера» с участием Ласки, Кермоуда, Спендера (который прилетел обратно из Штатов), Эдварда Шилса, Эндрю Шонфилда и Уильяма Хэйтера. Они встретились в отдельном кабинете, в ресторане «Скотт» на Хеймаркет, на расстоянии всего нескольких метров от офиса «Инкаунтера». Шиле и Шонфилд защищали действия ЦРУ, но Кермоуд и Спендер заявляли о своём намерении уйти в отставку. Ласки отказался уходить в отставку и яростно выступил против Спендера, называя его лицемером. Затем Ласки сбросил на Спендера информационную бомбу. Спендеру стоило перестать кичиться своей нетронутой добродетелью в вопросе о финансировании из ЦРУ и признать следующий факт: его зарплата в течение многих лет являлась скрытой дотацией Министерства иностранных дел. По воспоминания Кермоуда, «Спендер сильно разволновался и объявил, что пойдёт в Национальную галерею, где ему нужно посмотреть на определённую картину, чтобы успокоиться» [986].

Когда Спендер вернулся домой на улицу Сент-Джонс-Вуд, он был, как сказала Наташа, «потрясён и сердит. Мелвин, видимо, что-то сказал Стивену о его зарплате, оказавшееся для него абсолютно непостижимым» [987]. Спендер решил прояснить этот вопрос раз и навсегда, поговорив с Маггериджем. «Малкольм был фактическим работодателем Стивена. Так получилось, что Спендер поговорил с Китти, которая сообщила, что Малкольм не может связаться с ним, так как он в Шотландии. В эту минуту Малкольм лежал плашмя лицом вниз в алтаре шотландского цистерцианского монастыря, снимаясь для телевизионной программы Би-би-си под названием «Жёсткое ложе» (A Hard Bed to Lie On). Как бы то ни было, спустя час Малкольм ему перезвонил. К этому времени Стивен уже был в ярости. Я по второму телефону смогла услышать их разговор. Стивен сказал: «Малкольм, вы всегда говорили мне, что моя зарплата приходит из «Дэйли Телеграф» (Daily Telegraph) от Александра Корда». Малкольм ответил: «Да, я так говорил, дорогой мой, но кто может побиться об заклад, откуда она поступала в действительности». Вы знаете эту сцену из «Тридцати девяти ступеней», где герой ищет человека с недостающим пальцем? Там есть такой страшный момент, когда он понимает, кто этот человек. Вот это - то чувство, которое было у нас, когда Маггеридж наконец признал это» [988].

Позднее Эрик Бентли (Eric Bentley) сказал Спендеру, что Ласки также был в курсе: «Мэл сказал мне, что слухи, которые я слышал в течение многих лет, были беспочвенны. Когда же год назад началось всё это зудение, я попросил, чтобы он сказал категорическое «нет» в ясно сформулированном письме... Тишина. С того времени у меня следующее отношение: Мэл может продолжать свою холодную войну» [989]. После несдержанной вспышки против Спендера и допущенной оплошности в раскрытии источника зарплаты Спендёра положение Ласки сильно пошатнулось.

Ласки заручился полной поддержкой Сесила Кинга, который отвергал все требования его отставки, утверждая: «Вне всякого сомнения, было бы безумием для нас вместе с водой выплеснуть и ребёнка» [990].  Он обратился к Исайе Берлину, написав ему 13 апреля елейное письмо: «Вы были такой значительной частью нашей истории - наших побед и, увы, наших падений, - и я думаю, что должны обладать полной информацией» [991]. Ласки написал о достигнутой договорённости: «Мы должны закончить эту историю, сделав достойное заявление, а также уладив дело с О'Брайеном... просто и быстро, если это возможно, на основании погашения выплат О'Брайену и публикации десяти строк с извинениями, которые он хочет. Почему бы и нет? Эмоции можно проявлять, но руководствоваться нужно только разумом». Ласки закончил своё письмо с просьбой к великому философу: «Черкните мне несколько слов с вашими мыслями и советом. Как вы знаете, они имеют для меня большое и глубокое значение!» [992].

Это был подхалимский тон по отношению к человеку, почитаемому многими как «пророк», и которого Ласки за глаза презрительно называл «большой шишкой» и «молчальником» (человеком, занимающим выжидательную позицию, опасаясь высказывать своё мнение. - Прим. ред.) [993]. Проблема с Берлином, сказал Ласки, была в том, что «он не был крестоносцем. Есть крестоносцы с характером, которые заявляют, что и дьявола потаскают за хвост, а есть и более осторожные. В накале борьбы вы чувствуете себя обманутым и хотите воскликнуть, как Генрих IV: «Где же вы были?» [994].  Но Берлин всегда был там, где нужно, - мудрец, к которому вашингтонская элита обращалась все эти годы, когда впервые возникла идея привлечь к себе левых некоммунистов. Возможно ли такое, что он яг знал о причастности ЦРУ к этому? Есть предположение, что знал, хотя и не изъявлял желания принимать активное участие. Стюарт Хемпшир вспоминал, что Берлина неоднократно обхаживали сотрудники разведывательного ведомства: «Они постоянно совершали различные подходы к Берлину, стараясь вовлечь его поглубже. Я помню, они как-то пытались найти к нему подход и в Аспене, в Колорадо - это было ЦРУ, без сомнения, потому что они считали его идеальным либералом, чтобы возглавить какую-нибудь организацию или что-то подобное. А он сказал, что ему это неинтересно, но он может порекомендовать [кого-либо ещё]» [995]. В другом случае, Берлина «когда-то спросил представитель одного из крупнейших американских фондов, который хотел произвести впечатление знатока в философии: «Что мы можем сделать, чтобы помочь вам? Прагматизм сделал большой вклад, но теперь он в прошлом; как насчёт экзистенциализма?». Берлин моментально представил себе сеть кафе в Париже, финансируемых из ЦРУ, и ответил, что единственное, что ему надо, это «бумага, ручка и случайная дискуссия» [996].