Роковой самообман: Сталин и нападение Германии на Советский Союз

Не допустить провокации, по-видимому, стало главной задачей Сталина в его попытках избежать войны. Его беспокойный дух и безжалостные методы правления были направлены на поиск способов обойти ловушку. Начиная с апреля местный НКГБ доносил, что украинские националисты «распространяют провокационные слухи». Они высказывают предположения, что либо Советский Союз «готовит нападение на Германию», связывая это с заключением пакта о нейтралитете с Югославией, либо «Германия готовит нападение на СССР» ^{1383}. В украинских школах, сообщали Сталину, поощряется изучение истории и географии «Самостийной Украины», карты которой висят на стенах многих учебных заведений в Кракове.

Ходили слухи, будто 200 активных украинских националистов были посланы на специальные курсы в Берлин, «где… из них будут готовить руководящих работников "Самостийной Украины"» ^{1384}.

В первых же строках глава Украинского НКГБ выражал опасение, что в случае войны эти националисты будут действовать как пятая колонна. Под началом Степана Бандеры собрался отряд в 1000 чел., получивший оружие от разных преступных элементов, и уже развернул враждебную деятельность против советского строя, запугивая местное население. Скрываясь днем в лесах, по ночам организация терроризировала колхозников, особой мишенью ей служили оставшиеся без защиты семьи тех, кто был осужден во время репрессий ^{1385}. Перехваченная телеграмма японского консула в Кенигсберге, казалось, подтверждала подозрения. В местных университетах немцы якобы организовали курсы русского языка.

Около 2000 членов «Организации украинских националистов», работавших на заводе Сименса в Берлине, вернулись в Польшу. Шестеро из тех, кого затем послали в Львовскую область, были арестованы пограничным патрулем Красной Армии ^{1386}. Позже в мае 120 колхозников из колхозов, расположенных в 16 километрах от границы, как сообщалось, не вышли в поле, ссылаясь на «провокационные слухи о предстоящей в ближайшие дни войне с Германией». В Молдавии, гласил рапорт, «в базарный день враждебные элементы распространили провокационный слух о том, что Красная Армия под напором немцев отступает и угоняет весь скот. Население окружающих сел в панике оставило базар, бросилось по селам и начало прятать скот» ^{1387}.

В результате переговоров с Шуленбургом в середине мая Сталин забеспокоился, что все эти слухи и провокации действительно вызовут войну против воли Гитлера ^{1388}. Деятельность националистов представлялась особенно опасной, так как ими могла воспользоваться германская армия, которая, как считал Сталин, стремилась втянуть Гитлера в войну. Упорно придерживаясь своей концепции и полагая, что деятельность «бывших членов различных контрреволюционных националистических партий» используется «иностранными разведками в шпионских целях», Сталин приказал НКГБ провести аресты «провокаторов» и отправить их в лагеря на сроки от 5 до 20 лет. Определялись пять категорий людей, подлежащих аресту, в том числе члены националистических организаций, бывшие контрреволюционеры, полицейские и бывшие правительственные чиновники. Не пощадили и членов их семей. Меркулов распорядился немедленно организовать особые лагеря и «выслать» всех подозреваемых туда. Эта операция, в общем и целом, получила приоритет даже над сбором разведывательной информации в тот важнейший период развертывания сил вермахта. Меркулов руководил ею лично, с помощью 208 офицеров, освобожденных от занятий в местных высших школах НКГБ. Разработка операции заняла три дня ^{1389}. 22 мая Берия издал приказ пограничным войскам НКГБ приступить к операции «по ликвидации вооруженных бандитских групп и аресту участников контрреволюционных, шпионско-диверсионных, повстанческих и иных антисоветских формирований». Около 12 000 подозреваемых и членов их семей были взяты в ту же ночь и отправлены в лагеря на восток. В следующие две недели НКГБ бросил все свои силы на пресечение деятельности националистических организаций в надежде уничтожить угрозу провокации ^{1390}.

Не имея соответствующих военных или дипломатических средств, чтобы справиться с угрожающей ситуацией, Сталин обратился к попыткам устранить опасность провокации. В служебных документах Управления разведки высказывалось предположение, что подрывной деятельностью украинцев и в особенности поляков руководят бывшие польские офицеры, которые надеются использовать вооруженный конфликт с Германией в своих целях. Действия данных организаций якобы координируются германской разведкой. Как ни странно, все еврейские и сионистские организации считались подрывными антисоветскими элементами, а не потенциальными жертвами нацизма. В основе такого отношения, в дополнение к глубоко укоренившемуся антисемитизму, лежало мнение, будто существовавшая в сионистском движении «партия "Сионисты-ревизионисты"» — это «фашистская еврейская организация» с цроанглийским уклоном. Данная партия якобы была создана по образцу Итальянской фашистской партии. Кроме того, по своей программе она была буржуазной, и следовало ожидать, что, если СССР окажется втянут в войну с Англией, она будет действовать сообща с ней, занимаясь саботажем в тылу ^{1391}.

16 июня Судоплатов, заместитель главы внешней разведки, получил от своего начальника Фитина, только что вернувшегося с совещания в Кремле, приказ создать отряд особого назначения для отражения любых немецких провокаций на границе, вроде той, которая вызвала войну в Польше. На следующий день Меркулов гордо объявил об успешном проведении чистки «антисоветских социальных элементов» на недавно присоединенных прибалтийских территориях. В ходе кампании в Прибалтийских республиках были арестованы 14 467 чел., высланы в Сибирь — 25 711 чел. До самой последней минуты НКГБ прилагал огромные усилия, выискивая очаги подрывной деятельности и саботажа, инспирируемых Германией ^{1392}.

Лондон: «эта лавина, дышащая огнем и смертью»

9 июня английская разведка получила новые сведения, позволявшие сделать вывод: «Усиление немецких войск на границе с Россией ведется с предельной скоростью и энергией». Но даже тогда Иден решился предать гласности эту информацию, чтобы «подвигнуть русских к сопротивлению», по всей видимости, ультиматуму Германии ^{1393}. От посла в Стокгольме он узнал, что, «хотя советско-германские отношения обострились в последние три недели, выход, вероятно, скоро будет найден, и в Берлине ожидают делегацию советских военных представителей для подписания советско-германского военного пакта. Сообщение это неофициальное и сделано, видимо, чтобы удостовериться, будут ли советские власти отрицать это, подтвердят или обойдут молчанием» ^{1394}. Конечно, Форин Оффис трудно было переварить «явное решение Гитлера не развивать успех, достигнутый при завоевании Греции и Крита, а направить главную угрозу в сторону России». Это казалось, по признанию Идена, «по большому счету, самым ошеломляющим поворотом событий с начала войны». И Кэдоган, полагавший, что «в безумии [Гитлера] всегда была своя логика», признавался, что данные разведки его озадачили. Иден оставался настроен скептически: «Если Россия будет воевать, это большое если», — заключал он ^{1395}.