Страстная субоота в тюрьме

— А-а! приятель! Верно, вспомнил несчастных?

— Да, Петр Семенович, вспомнил. Сам страдал и о других должен помнить.

— Вот тоже около двух лет высидел, — сказал мне Л., указывая на молодого человека.

— Что же он сделал? — спросил я, приведенный в изумление молодостью предстоящего субъекта и совершенно детским, чистым выражением его лица.

— Его оскопили.

— То есть как это: он сам оскопился или его оскопили?

— Его оскопили насильно.

— Так за что ж в остроге-то держать, да еще около двух лет?

— Ну пока суд да дело…

— А два года жизни пропали?

— Что ж сделаешь?

— Вы не забывайте наших бедняков-то, — говорит Л. экс-арестанту.

— Как забывать! Сам страдал, Петр Семенович, помню всякую ласку, и вашу ласку помню. Мы вот с маменькой кое-чего наготовили, привезли раздать; да не знаем, как раздать-то.

— Да в часовню сдайте.

— Хотелось бы по рукам, Петр Семенович!

— Все равно, что вы думаете?.. Дойдет все, за этим смотрят.

— Да оно так-с, только хотел бы самим отдать.

Женщина, которую мы встретили с подаянием в коридоре (см. «Страстная суббота в тюрьме», II), тоже непременно добивалась раздать свое приношение по рукам, и ее проводили с корзинкой в женскую столовую. Не знаю, на чем основывается такое домогательство, но полагаю, что и оно, как всякое действие, не может происходить без причины.

В тюремную часовню вход с улицы совершенно свободный. В ней, по обыкновению, стоят образа с горящими восковыми свечами и сидит какой-то человек в шапочке, какие обыкновенно носят монастырские служки. По обличью, разговору и манере держаться это должен быть солдатик. Он сидит за низеньким столиком и записывает подаяние, которое ворохами лежит на полу. Это опять куличи, пасхи и яйца, лежащие в корзинке.

— Много подаяния? — спросил Л.

— Вот изволите видеть. Один здесь ничего не поделаешь.

— Ну, потрудись для заключенных.

— Да никак не поспеешь, а никто не идет помочь.

Л. сделал распоряжение, чтобы кто-нибудь пришел помогать солдатику в послужничьем колпачке.

Подаяние, говорят, прибывало до самого вечера. Дальше я буду говорить обо всем уже со слуха, впрочем, от людей совершенно верных и остававшихся в тюрьме всю великую субботу до светлого дня.

Ночью в тюрьме произошло некоторое недоразумение, для объяснения которого я должен сказать кое-что о некоторых тюремных порядках. По распоряжению директоров попечительного комитета, когда поступает подаяние такими припасами, как, например, говядина, то припасы эти варятся в положенном размере, а из сумм, определенных на продовольствие арестантов, вычисляется столько, сколько стоят эти припасы, если бы они были куплены, и за эти деньги арестантам дается чай. Чай приносит в баклагах тот сбитенщик, которого я видел на дворе, и раздает его арестантам по одной копейке сер<ебром> за стакан с куском сахара. Такое распоряжение нельзя осуждать, потому что разом варить все мясо, которое случайно кто-нибудь пожертвует, неудобно, а мяса дается всегда определенная пропорция. Беречь же его долго негде, а продавать также неудобно. Но арестанты, которых, как я уже заметил, часто раздражают самые ничтожные мелочи, невзлюбили этого порядка. Кто-то буркнул, что «переводят нашу говядину, мошенничают ею», и все пошли: «Не хотим мы чаю, на что нам эта бурда; пусть нам отдают нашу говядину». Один из директоров долго урезонивал арестантов, терпеливо выслушав все дерзкие намеки и прямые оскорбления, и арестанты наконец успокоились. Сбитенщик ночью к часу разговенья принес несколько баклаг чая и послал за остальным, но в доставлении арестантам чая произошло какое-то будто затруднение со стороны неглавного тюремного начальства, и чай простоял до тех пор, пока шесть баклаг его вылили в помойную яму, а директор Никитин заплатил за него деньги. Так на первый день история с променом излишнего мяса на чай действительно была невыгодной для арестантов. Опасаются, что она и впредь может быть не совсем выгодной для них, если вместо сбитенщика, допущенного теперь в тюрьму, не допустят другого сбитенщика из пересыльной тюрьмы. Тот сбитенщик родом из евреев, умеет лучше держать себя с мелкими тюремными властями, и баклаг у него не выкидывают, хотя чай в них, может быть, даже и не такой, какой приносит сбитенщик тюрьмы. Сказывают даже, что пересыльный сбитенщик непременно выживет из тюрьмы нынешнего сбитенщика, ибо у него есть хотя и небольшая рука, но сильная способностью к мелким интрижкам и десятилетней практикой в производстве их. Гг. директорам и смотрителю (о котором нельзя услышать ничего, кроме самых лучших отзывов) следовало бы прислушаться кое к чему, касающемуся этой статьи… ниточка доводит до клубочка, а клубочек, кажется, должен быть.

Здесь, кстати, о смотрителе: я слышал на него несколько жалоб, но все эти жалобы такого свойства, что их нельзя не поставить в заслугу г. Повало-Швейковскому, обвиняемому в «слабости», которую следует скорее назвать человечностью, и в умении не всякое лыко тачать в строку. В общем мнении своего печального мирка смотритель петербургской тюрьмы пользуется совершенно не теми чувствами, какие питаются к некоторым другим лицам его ведомства.

Теперь я могу сообщить несколько сведений о распределении времени арестантов и об отношениях к ним попечительного комитета.

Арестанты в петербургской тюрьме встают летом в 6 часов, а зимой в 7 часов утра, и тотчас идет поверка их. Вставши, они умываются и убирают свои камеры. В 8 часов звонок к чаю и завтраку, после чего начинаются работы (благородные, татебные и бродяжные на работы не ходят). В 11 часов обедают разночинцы, а в 2 часа благородные. Воду во все этажи накачивают два раза: утром, тотчас после поверки, и часов в 5 перед ужином. Дрова арестанты пилят поочередно и разносят их, куда нужно, после 4-х часов. Дворы метут арестанты 2-го частного отделения. Подаяние раздается два раза в день: утром в 9 часов и в 3 часа пополудни. В 4 часа вечерний чай, а в 6 часов ужин. После ужина в 8 часов производится вечерняя поверка арестантов, и их запирают; в это же время начинается отпуск провизии на следующий день. В страстную субботу в тюрьме было 835 человек, и им в этот день отпущено:

круп овсяных……………………………. 1 п<уд> 12 ф<унтов> 18 зол<отников>

муки пшеничной…..…………………… — 34 ' 76 '

масла постного………………………….. — 17 ' 38 '

грибов……………………………………. 1 ' 3 ' 47 '

луку…….………………………………… 500 голов<ок>

капусты………………………………….. 28 вед<ер>

перцу…….………………………………. 831/2 золот.

соли в котел…..………………………… 23 фун. 65 зол.

' 'столовой.…………………. 17 ' 60 '

' 'части, на уж.……………… 10 ' 45 '

' 'пересыльную……………… 2 ' 18 '

круп овсяных….……………………….. 3 ' 30 '

муки пшеничной………………………. 2 ' 20 '

луку…….……………………………….. 31 голов.

капусты…………………………………. 13/4 вед.

перцу…….……………………………… 5 золот.

говядины 3-го сорта..………………… 131/4 фун.

соли в котел…..………………………… 1 фун. 10 золот.

в столовую…..………………………… 1 ' 63 '

Директора попечительного совета посещают тюрьму почти каждый день и очень много содействуют нравственному и материальному благосостоянию заключенных. Я считаю небезынтересным привести здесь выписку из журнала экстренного заседания комитета общества попечительного о тюрьмах, состоявшегося 5-го января 1862 года. Выписка эта может познакомить читателей со способом действий комитета в настоящее время. Вот она в подлиннике:

«Назначенная комитетом с. — петербургского общества попечительного о тюрьмах комиссия из четырех директоров имела свое первое заседание 23-го декабря прошлого года, с целью: распределить занятия по заведыванию тюремных замков между членами и определить порядок, в каком каждый из них должен действовать по вверенной ему отрасли управления, направляя их к общей цели — возможному улучшению быта арестантов и строгой экономии в расходовании сумм комитета.

Не приступая еще к совещанию, трое из членов: барон А. Б. Фитингоф, П. С. Лебедев и А. В. Никитин обратились с просьбой к сенатору, генерал-лейтенанту А. А. Волоцкому, по званию вице-президента, быть председательствующим комиссии для заведывания тюремным замком с тем, что остальные директора будут действовать под ведением председательствующего каждый по избранному им отделу тюремного хозяйства. А. А. Волоцкой, согласившись на это предложение, выразил желание оставить сверх сего за собой исключительно ходатайство по делам арестантов и наблюдение за быстрейшим ходом тех из уголовных дел, которые будут восходить в сенат.