Медитации хазарки

В девятый класс ее, конечно, приняли, но такое прощание с предыдущим классным руководителем оставило в ней неприятный осадок.

Да, Бияр… Потом были поездки в Бияр на физические и математические олимпиады. А под конец школьной юности она тяжело заболела и почти месяц лечилась тут в районном стационаре.

Но всегда сам городок оставался где-то в стороне. Она не погружалась в него, не гуляла его улицами, не всматривалась в его витрины, в людей на улицах, в очертания построек. Она просто пользовалась им, чтобы по определенному делу попасть из одной ситуации в другую. Но городок сопротивлялся столь утилитарному применению, столь примитивному значению и преследовал ее своим воздействием — незримым и непонятным. Он пропускал Дашу, пролетающую через него в том или ином направлении, сквозь свои материи, как лес или море пропускает через себя воздух, насыщал своей магией, влиял на ее суть, словно всякий раз подготавливал к концу путешествия, к финишу, облегчая вступление в манящий ее мир. И это воздействие Даша чувствовала, истово пользовалась им и была за него благодарна.

Сейчас, не отрываясь от окна, Цветова жадно впитывала знакомые формы и очертания, отмечая их переиначенность на современный лад: где-то изменили цвет здания или забора, где-то перепланировали местность, модернизировали или достроили старые сооружения; а в скверике, где некогда был уголок отдыха пассажиров со множеством длинных деревянных кресел, добротных и предупредительно выгнутых под человеческие формы, теперь стояли простые скамейки, даже без спинок, очень неудобные для длительного сидения. Хорошо хоть деревянные, не бетонные… Везде перемены… И увы, не к лучшему…

Да что говорить, если им подверглась и сама Цветова, подчеркнуто отдающая предпочтение традициям и старине?! В последние десятилетия она почти не ездила поездом, тем более сюда, куда, отказавшись от машины, добиралась сейчас, как раз и странствуя между двумя упомянутыми мирами.

Электричка, ныне доставившая ее в Бияр, следовала из мира городского, более позднего в судьбе Даши, где она стала жить с юности, но так вполне и не освоилась до сих пор.

И тому, возможно, были причины. Все ее одноклассники, выбирая по окончании школы дальнейшие пути, не уклонялись мечтами дальше двух пунктов: Загорья, соседнего областного центра, кстати, более близко расположенного, чем Синявино, куда можно было добраться поездом без пересадок; и Синявино — административного центра области, куда входил и Славск. Синявино неудобен был тем, что лежал дальше на север, ехать туда надо было с пересадкой в Бияре, что представляло затруднения, хотя расписание пригородных электричек и было подогнано так, что ни спешить, ни долго ждать пересадки не приходилось.

И не только это привлекало славчан в Загорск. Этот небольшой город всем уступал Синявино: численностью и составом населения с преобладанием рабочих, какими были сами славчане и что им нравилось, и своей историей, и промышленностью, и общей культурой. Он был моложе, проще и понятнее. Даже институты там были более доступные, например, педагогический, где полный курс обучения составлял четыре года и куда сбегались более-менее прилежные троечники. К тому же Загорск выигрывал у своего соперника в климате. Именно тут, на землях загорья, выращивали самые лучшие фрукты и овощи, особенно томаты, абрикос, виноград, бахчевые культуры, которыми снабжали столицу. Тут было много солнца, тепла и света, а близость двух морей — Черного и Азовского, между которыми гуляли освежающие ветра, способствовала мягкости и незнойности и зим и летних дней.

Не то Синявино — тоже теплый и тоже светлый, — но он задумывался и возводился еще царями как третья столица Российской империи, южная. И все в нем этому соответствовало. Он во всем сохранял изначальный статус и культивировал его дальше. Тут был университет с лучшим в европейской части страны механико-математическим факультетом, не считая, конечно, МГУ; и именно сюда ехали на лекции по спецкурсам слушатели Сорбонны. Так как Синявино был закрытым для иностранцев городом, то лекции для них проводились в Бияре, в помещении одной из средних школ. Преподаватели университета, читавшие здесь, не считали это большим неудобством для себя, наоборот, проехаться туда-сюда на электричке было для них приятной прогулкой. При размерах Синявино некоторым его жителям приходилось добираться до работы дольше часа, причем с пересадками. А тут электричкой, да каких-то сорок минут, в течение которых можно комфортно усесться, расслабиться и отдохнуть, — настоящая красота. Там же, в Бияре, для иностранных студентов была выстроена небольшая ультрасовременная гостиница «Калина», названная в честь деревца, выбранного символом здешних мест, как рябина для степной России.

Было в Синявино все, что полагалось столице: и старина, и свои мировые знаменитости типа эзотерической писательницы Блаватской или киноактера Нахапетова, и дворец царского наместника, и Оперный театр с балетом, и даже два исследовательских института, входящих в состав Академии наук. Но Даша мечтала о настоящей столице! Туда рвалась ее душа, туда она готовилась, старательно обучаясь в старших классах. Но тяжелая болезнь, иссушившая ее, принудившая почти год после выздоровления соблюдать строгую диету и щадящий режим работы, наложившая отпечаток на весь образ жизни, не позволила это реализовать — родители и слушать не хотели о том, чтобы отпускать ее в таком состоянии в далекие края.

— В общежитие, в толчею? На общепитовские харчи? Никогда, — сказала мама, едва Даша заикнулась о поездке в столицу. — Да еще это так далеко! Ты не сможешь приехать домой даже раз в месяц, чтобы отдохнуть.

— И это при том, — добавил отец, — что у тебя удесятерятся интеллектуальные и психологические нагрузки.

— С чего вдруг? — буркнула Даша, пытаясь возражать.

— Хотя бы с того, что школьный урок длится сорок пять минут, причем на пояснение нового материала уходит не больше четверти часа. Так?

— Ну да, наверное…

— А в вузе лента продолжается полтора часа и в течение всего этого времени начитывается новый материал. Вот и посчитай, какая нагрузка будет на твой мозг, во сколько она возрастет.

Даша опустила голову, не находя аргументов.

— И кругом — чужие люди, чужие нравы, чужая обстановка, — продолжила мама. — Это, знаешь ли, напрягает.

— Ладно, — согласилась Даша, — поеду в Синявино.

Так она потом и осталась в Синявино, приятном для нее городе, но не любимом, не грезившемся, не вымечтанном.

Видно, упрямая душа ее, унаследованная от многих-многих поколений предков, не смогла забыть первой влюбленности в столицу. И потому, не изменив этой влюбленности, навсегда прикипела к истокам, роднящим с той первозданностью, в которой родилась, — с миром сельским, миром детства, чаяний и впечатляющих встреч. В него она иногда наезжала — коротко, в гости, не насыщаясь всласть тем, что тут оставалось, чувствуя себя виноватой в случившейся разлуке. В него-то и окунулась сейчас, пересев в электричку, идущую на Загорье.

В Синявино осталась реальность, которой Цветова жила; а то, куда она ехала, было драгоценным музеем. И пусть в нем властвует то же время, что состарило ее, пусть ветшают экспонаты и изменяется внешний вид интерьера, но оно не затронуло дух. Дух земли и воды, дух неба и людей, что воспитал ее, оставался прежним, живым и клокотливым. Он проявил себя тотчас же, едва Цветова вошла в старый плацкартный вагон с перегородками и спальными местами в два этажа, доживающий свой век на пригородных линиях. Тревожащий дух старины, прежнести знакомо обозначился теплой волной в груди и учащенно забившимся пульсом.

Так было не только теперь, когда истекли годы, оставившие рубцы от потрясений и страданий, унесшие людей, по которым она скорбит и которых, приезжая сюда, пытается найти среди живых. Так было и в студенческую пору, когда она после недельных студенческих бдений по субботам возвращалась домой.