Совершенно несекретно

— Да, пожалуй, это логично.

— И еще. В личном разговоре корректен, тон разговора мягкий, даже вяловатый, никогда не ругается матерными словами, а по телевидению и радио, на публике — совсем другой: напористый, твердый, порой грубоватый. Этот образ поддерживает и его окружение. Идея такова: «Ельцин такой был, такого любил народ».

— Все это верно, но чего-то все-таки не хватает в твоей штриховой зарисовке, нет какой-то малой изюминки, вокруг которой этот образ лепился бы полностью.

— Да? А может быть, мы знали не одного Ельцина, а нескольких? Может быть, он от природы мимикричен, потому и разный на разных этапах жизни?

Впервые я обратил внимание на Ельцина, когда он еще работал в Свердловском обкоме КПСС. На телевидении тогща открыли новую программу ·— встречи телезрителей с первыми лицами регионов. По тем временам это было что-то новое, прогрессивное, и с Ельцина начиналась серия таких передач. Видно было, что на экране — партийный функционер, но вместе с тем многим импонировали его подкупающая открытость, энергия, хорошее знание предмета, о котором он свободно говорил.

Но потом, на волне перестройки, Борис Николаевич стремительно оказался в Москве, в кресле секретаря горкома партии и кандидата в члены политбюро ЦК КПСС. Он быстро обратил на себя внимание москвичей (это было немудрено после В.Гришина, которого Москва не любила да и не знала, а если помнила, то по обилию помпезных торжеств), постоянно, как и вся страна, испытывавших неудобства от обвального дефицита товаров, неустроенности жизни, транспортных проблем. Сначала Ельцин отвлекал москвичей от трудностей перестройки, устраивая для них пышные ярмарки, праздники города, гулял «инкогнито» по магазинам и ездил в обычном троллейбусе, чтобы «знакомиться с жизнью и бытом простых трудящихся». Кроме того, москвичей прельщали его мобильность, желание вникнуть во все детали московской жизни и найти разрешение многих проблем столицы.

Добавим к этому фундаментальную хватку в кадровой политике: чисто по-партийному, имея неограниченные полномочия от ЦК, он обратил свое внимание на директоров крупных предприятий и институтов (кстати, и директор нашего НИИ, только-только начавший овладевать искусством управления в науке, был тогда же переброшен в секретари райкома, а затем и в секретари МГК КПСС); приплюсуем резкую критику существующих порядков, точнее, беспорядков; активное привлечение союзных республик на рынки Москвы и, конечно же, многочасовые встречи с активом.

Очень действенно ему помогала в работе газета «Московская правда», редактором которой в то время был Михаил Никифорович Полторанин — талантливый журналист, неугомонный, смелый и в чем-то авантюрный организатор. Этих двух могучих людей объединяло много общего. Не случайно Полторанин стал одним из влиятельнейших лиц и в последующей деятельности Бориса Николаевича.

И вот 1987 год — сенсационное выступление Ельцина на политбюро, где он обвинил генсека Горбачева, по сути, перетащившего его в Москву, в торможении перестройки. Поскольку Ельцин задел и Раису Максимовну, пути к компромиссу с Горбачевым у него не оставалось: по советской традиции Ельцина «разобрали на горкоме», предварительно доведя до сердечного недуга, и отправили на должность министра в Госкомитет по строительству и архитектуре.

Начало гонения на Ельцина и попытки разделаться с ним старыми советскими методами — отодвинуть в небытие — породили другого, второго, Ельцина. Именно в это время многим стало очевидным, что общество уже не то, оно меняется, прозревает и с ним трудно играть в большевистские прятки. Вот потому-то все связанное с Ельциным — борцом-одиночкой за справедливость в душных кабинетах ЦК КПСС — вдруг стало остро интересовать и москвичей, и свердловчан, и других сограждан. Борис Николаевич начал часто выступать на митингах в Лужниках. Его главным коньком стала борьба с привилегиями. Но о серьезных преобразованиях он заговорил позднее, уже будучи в Верховном Совете РСФСР. Тексты его выступлений распространялись чуть ли не подпольно, и, может быть, благодаря и Ельцину в том числе, начала приоткрываться завеса над тайнами пленумов ЦК и политбюро, гласность начала просачиваться на страницы газет…

Вступала в свои права новая эпоха, когда массы почувствовали свою силу и порой с горячностью пытались ее реализовать, как правило, в плане противодействия власти. Это особенно сильно проявилось на выборах народных депутатов — сначала Союза, а затем и РСФСР. Может быть, именно поэтому среди тех и других было не очень густо профессиональных законодателей, но преобладали политические деятели, техническая, научная и творческая интеллигенция, общественники — все те, кого люди охотно слушали, поддерживали, кому верили. Но законы делать они не умели. Все законопроекты готовились в кабинетах ЦК КПСС. Уже тогда москвичи и свердловчане связали выбор нового пути России с Борисом Николаевичем.

Будучи народным депутатом и членом Верховного Совета СССР, Ельцин объединился с интеллектуалами из Межрегиональной депутатской группы, куда входили такие яркие фигуры, как А.Д.Сахаров, Ю.Н.Афанасьев, Г.Х.Попов, С.Б.Станкевич, А.А.Собчак, Ю.Д.Черниченко, Г.В.Старовойтова и многие другие. И хотя Ельцин был ими принят не сразу, но с этого времени начался третий Ельцин — тот, каким он вошел в историю, — яростный антикоммунист, реформист, борец за демократию. Кульминацией этого периода его жизни были избрание его российскими депутатами Председателем Верховного Совета РСФСР, избрание народом — первым Президен том России.

Подавление мятежа ГКЧП в августе 1991 года, подписание Беловежского соглашения, создание СНГ после развала Союза и начало реформ зимой 1992 года — весь этот период прошел для него в жесткой борьбе с ЦК КПСС, союзным руководством и парламентом, а с первых дней экономической реформы в России началось его противостояние с Верховным Советом РСФСР, которое возглавил Р.Хасбулатов. Из союзников реформ часть законодателей превратилась в их противников. Они добились смены Е.Гайдара на посту премьер-министра и повели дело к ограничению полномочий президента и к его импичменту.

Конечно, многому мешало состояние здоровья пре зидента и его загадочный недуг, о котором очень много говорили и писали, Этот недуг старательно скрывался, и мы все, кто находился рядом с Ельциным, могли судить об этом, следя за СМИ и выступлениями лидеров оппозиции. Меня не раз тянуло поговорить об этом с президентом, но мешало отсутствие прямых поводов. Мешали слишком частые и неожиданные его отсутствия, незапланированные отъезды или внезапные изменения планов.

Иногда мы попадали и в неприятные ситуации. В Третьяковской галерее собралось много народу на открытие выставки документов военных лет — с нее начинались официальные мероприятия к 50-летию Победы в Великой Отечественной войне. Ждем президента И вдруг приходит сообщение, что президента не будет. Все в растерянности — ведь он должен был открыть выставку и ответить на вопросы журналистов. Мероприятие в зале отменили, а с корреспондентами пришлось встречаться мне — об этом попросил и наш главный протоколист Владимир Шевченко. Конечно, их уже не интересовала выставка — все вопросы были посвящены причинам отсутствия Ельцина.

Один раз я случайно оказался свидетелем, как два самых главных его охранника, расставив на столе несколько бутылок с коньяком, проводили дегустацию. Дегустатором был президент, а они наливали ему и аккуратно записывали оценки. Я тогда подумал, что нечто подобное, наверное, практикуется ими, когда нужно склонить президента к определенному решению. В тот раз это было распределение квартир в президентском доме. Перед выборами 1996 года Борис Николаевич в книге «Пятьдесят семь вопросов избирателей Президенту» так ответил на вопрос, правда ли, что он злоупотребляет алкоголем:

— Скажу «да» — это будет неправдой. Скажу просто «нет» — тоже покажется неубедительным, у нас ведь, пока сами не проверят, все сомневаться будут да еще скажут: «Какой же ты русский мужик, если выпить не можешь?» Так что скажу одно: выпить могу, но не злоупотребляю.