Советник президента

- Шофер может подъехать?

- Да кто угодно.

- А ему дадут?

- А почему же не дадут? Дадут.

- Не надо от нас никакой доверенности?

- Не надо ничего. Просто позвонит с улицы Шульцу, и тот к нему выйдет с паспортами.

Валентина не заметила, что возле них уже давно остановилась и стоит сладкая парочка: высокий сухопарый правозащитник Смирдович и толстый приземистый политтехнолог Шура. Про обоих существовало мнение, что они гомосексуалисты.

- Вы, кажется, о визах г-говорили, - несколько заикаясь, спросил политтехнолог.

«Ну вот, подумала Валентина, сейчас вцепится и начнет себе визу клянчить».

Но Шура не стал клянчить визу. Наоборот, он сказал Розе нечто для нее неприятное:

- А вы знаете, что у вас в консульстве есть люди, которые получают деньги за ускорение очереди? Снаружи шныряют жучки, которые собирают деньги с соискателей, а потом передают их внутрь.

- Это невозможно! – вскинулась Роза.

- Вы что, первый раз об этом слышите? – дотошно выспрашивал политтехнолог.

- Первый раз!

- Так об этом же в газетах было сколько раз. Неужели вы не знаете?

- Не знаю ничего.

- И эти нехорошие люди, между прочим, не из русского персонала. Эти люди – немцы.

- Простите, как вас зовут? – вежливо спросила Роза.

Политтехнолог дал ей свою визитную карточку.

Роза взглянула на нее и сказала:

- Знаете, Александр, чтобы принять меры, мы сначала должны провести свое расследование. Но как мы можем провести расследование, если у нас нет абсолютно никаких фактов.

- То есть вы предлагаете, если факты появятся, обращаться непосредственно к вам?

- Конечно, обращайтесь ко мне, - и Роза в свою очередь сунула Шуре свою карточку.

«Ну вот, хитрая лиса добился своего, - решила Валентина. – Молодец,

решил начать знакомство с наезда. А завтра же, глядишь, позвонит и попросит визу без очереди. Ну и ну».

- Спасибо, Розочка, огромное. Ты нас очень выручила, - Валентина сделала книксен и потрусила к Игнатию.

- Игнатий, - конфиденциально, половиной рта сказала она. – Визы мы с Машкой, считай, получили. Сейчас я отдам паспорта какому-то Шульцу, завтра водитель их получит.

- А кто б сомневался.

- Как быть с билетами и гостиницей, скажи лучше. Ты видел Сибелиуса?

- А причем тут Сибелиус?

- Так это ж он тебе звонил насчет конференции?

- А тоже правда.

- Короче, погуляй тут, увидишь Сибелиуса, скажи, что у тебя проблемы с сердцем, боишься один лететь, пусть оплатят билеты и гостиницу для нас с Машкой.

- Скажу. Но его нет.

- Ну, может, будет еще.

- Тогда скажу, конечно.

В зал набилось довольно много народу. Люди с бокалами в руках хаотично перемещались по помещению. Среди них преобладали все же русские: писатели, кинематографисты, чиновники, правозащитники в кавычках и без кавычек. Ходил даже поп в рясе. Все здоровались со всеми, то и дело завязывались короткие разговоры. Иногда это был незначащий вежливый

обмен репликами. Но нередко обсуждались вполне серьезные вопросы. За один такой вечер можно было уладить множество дел. К Игнатию и Валентине вновь приблизились политтехнолог с правозащитником. «Черт, что им еще надо» - подумала Валентина, но на всякий случай улыбнулась приветливо. Про технолога ходил упорный, хотя ничем не подтвержденный слух, что он входит в засекреченную группу молодых интеллектуалов, которые готовят президенту его речи.

- Конечно, - не мог успокоиться пылкий Шура, - с визами в последнее время творится черт знает что. В консульствах требуют неслыханные вещи.

Справки с работы, купчие на дом и машину, даже выписку из банка о состоянии счета. Между прочим, везде на Западе эта информация считается конфиденциальной, и если бы наше какое-нибудь консульство вздумало от них такое потребовать, когда они приходят за визой, представляете, какой хай поднялся бы. А с нами можно поступать как угодно. Вот вы бы, Игнатий Алексеевич, и вы, Абрам Абрамович, - он обратился к Присядкину и Смирдовичу, - как правозащитники, должны бы давно этим заниматься. Вот где нарушение прав. Или я ошибаюсь?

- Шура, когда права наших граждан ущемляют собственные власти, это наше дело, а когда чужие – не наше, - объяснил Смирдович..

- А чье же? – не успокаивался Шура.

Нет, все-таки и в более молодом поколении есть какой-то процент прекраснодушных романтиков.

- Вот свежая история, - начал Смирдович, - Обратилась ко мне одна глупая тетка. Дура пришла возложить 11 сентября цветочки к американскому посольству. Разумеется, не просто так: на следующий день ей предстояло идти на собеседование по поводу визы. Причем она сделала все, чтоб броситься в глаза: с трагическим видом ходила взад-вперед перед камерой наружного наблюдения, шилась возле охранников. Короче, на следующий день охрана засекла, что некая подозрительная тетка два дня толчется у посольства, и на всякий случай в визе ей отказали. Тем более что она не нашла ничего лучшего, как изобразить траур по погибшим – повязала на голову черный платок. Ну вылитая шахидка со стороны.

- Бедная женщина, - сказал Шура.

- Полная кретинка, - возразил правозащитник.

- Эта история переполнила мое сердце горечью, - вдруг напыщенно заявил молчавший доселе Присядкин, и Валентина, опасаясь, что он сейчас пустится в неуместные высокопарные рассуждения, оттянула его в сторону от сладкой парочки. Ведь не решен был еще насущный вопрос с авиабилетами. Присядкины вошли в самую гущу толпы, так что скорей всего где-то в этом районе стояли столы с закусками. Ага, вот они… Культурный атташе пробился к Присядкиным и оттеснил их от еды своим огромным животом.

- Игнатий! Дорогой! Как же мы давно не виделись, - атташе был фамильярен.

- Вальтер! – Игнатий заключил атташе в объятия, краем глаза с сожалением наблюдая, как дамы и господа метут со столов тарталетки и бутерброды.

Валентина обменялась с ним двукратным немецким поцелуем, то есть они дважды прикоснулись друг к другу щеками.

- Как вы отдохнули летом на Бодензее? Вы были месяц?

- К сожаленью, Игнатий был только месяц, - ответила за Присядкина Валентина. – Он не мог больше месяца отсутствовать на службе. Сами понимаете, какая напряженная у него работа. А мы с Машкой остались еще на два.

Бодензее, следует объяснить читателю, это такое живописное озеро в Германии, на берегу которого расположено нечто вроде дома творчества, который некая хлебосольная общественная организация специально держит для писателей третьего мира, чтоб они там отдыхали от ужаса своих режимов и заодно в тишине и покое писали книги. Домик небольшой, на две-три семьи, но жить можно на всем готовом. Аналогичный домик есть и в Финляндии, и во Франции, и в Швеции и в некоторых других странах. Среди московских писателей попасть в подобные заведения считается лучшей из всех халяв. Иногда для этого даже приходится давать честное слово написать книгу о стране пребывания. Так что неудивительно, что в прозу многих известных современных авторов мощно вторгаются то финские, то немецкие реалии. Я лично всегда знаю, что за этим стоят два-три чудесных месяца, проведенных в подобной богадельне.

С удовольствием берут туда тружеников пера, пострадавших от российских властей. Например, зарубежные благотворители буквально соревновались за честь принять у себя одну нашу юную поэтессу, посаженную за распространение наркотиков. Выйдя из тюряги, она тут же рванула в аэропорт к ближайшему рейсу, свой первый косяк на воле забила в самолете, благо лететь до Хельсинки сорок минут, а раскурила уже в Финляндии, где ее у трапа встречали с букетами как выдающегося борца с режимом.

Но вернемся к нашим баранам – Присядкиным. Все трое с бокалами шампанского в руках скучковались вокруг атташе по культуре.

- Ну и как, погода была хорошая, когда вы были на Бодензее? – поинтересовался атташе.

- Вальтер, лучше некуда. И погода, и все остальное. Так не хотелось ехать сюда, в эту грязь и сырость. Ты знаешь, Вальтер, я за неделю до возвращения начала впихивать в Машку побольше овощей и фруктов. Все-таки витамины. Готовила ее к нашей беспросветной жизни.