Об Ахматовой
Об Ахматовой читать книгу онлайн
Книга Н. Я. Мандельштам "Об Ахматовой" - размышления близкого друга о творческом и жизненном пути поэта, преисполненное любви и омраченное горечью утраты. Это первое научное издание, подготовленное по единственной дошедшей до нас машинописи. Дополнением и своеобразным контекстом к книге служит большой эпистолярный блок - переписка Н. Я. Мандельштам с Анной Ахматовой, Е. К. Лившиц, Н. И. Харджиевым и Н. Е. Штемпель.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
С ним было очень тяжело. Сначала он был очень тяжело ранен. Разнеслась весть, что он погиб. Но он выжил. И мне казалось, что он уже спасен. Но вторично он попал на фронт и погиб почти сразу, чуть ли не в первом бою. Тяжко думать о нем и сейчас.
Наташенька, я была бы очень рада жить поближе к вам. Хоть мы и не виделись больше десяти лет, но у меня не теряется чувство, что вы близкий и родной человек. Но как это сделать? Я, может, буду переезжать в этом году. В газете ни Унив [ерситет] Воронежа, ни Пединст[итут] не печатают, кто им нужен. Но специальность моя (филолог, англ[ийский] яз[ык], все курсы инфака по теоретическим] дисц[иплинам] читала, 8 лет стаж, сданы кандидатские, диссертация написана, уже 6 месяцев лежит без движения в МГУ) очень редкая. Зайдите в инст [итут] и спросите, нужна ли такая дамочка. Лучше мне переехать поближе к вам, чем, скажем, в Курск или Мичуринск.
Но надо это делать скорее. Если я решу переезжать, то это должно оформиться до 15 июня, когда мы подписываем нагрузки. Не откладывайте письма на год. Если бы вы тогда вовремя ответили, я уверена, что я бы устроилась в Воронеже и мы бы были рядом. Напишите мне подробнее о себе, о маме, о брате. Всем привет.Над. Мандельштам
1 О смерти С.Б. Рудакова Н.Я. впервые узнала из письма Э.Г. Герштейн от 6 мая 1944 г.: «За это время случилась еще одна печальная для меня смерть. Сергей Борисович убит в бою 15 января 1944 года. Я не хотела Вам об этом сообщать, предполагая скоро увидеть лично. С трудом представляю себе существование Лины Самойловны, для которой весь смысл жизни был – в муже. Она живет пока в Свердловске у своего двоюродного брата и служит в Ленинградской обсерватории. Когда этот институт (не знаю точно названия) вернется в Ленинград, она захватит мать и вернется с нею домой» (АМ. Короб 3. Папка 102.Ед.хр. 8).
2 Имеется в виду Ф.С. Марфин (Феденька, как его с нежностью называла сама Н.Е. Штемпель). См. о нем в поэме П.Л. Загоровского, посвященной Н.Е. Штемпель: «И, наконец, встает в воспоминании / Печальный образ Феденьки. Так много / Картин из прошлого встает пред Вами – / Цветы из Ботанического сада…» (собрание П.М. Нерлера).
6
Н.Я. Мандельштам – Н.Е. Штемпель [23 февраля 1960 г., Таруса]
Наташенька! Вот Ярославна (Случевского):
Ты не гонись за рифмой своенравной
И за поэзией – нелепости оне;
Я их сравню с княгиней Ярославной,
С зарею плачущей на каменной стене.
Ведь умер князь, и стен не существует,
Да и княгини нет уже давным-давно;
А всё как будто, бедная, тоскует,
И от нее не всё, не всё схоронено.
Но это вздор, обманное созданье.
Слова не плоть. Из рифм одежд не ткать.
Слова бессильны дать существованье,
Как нет в них также сил на то, чтоб убивать.
Нельзя, нельзя… Однако преисправно
Заря затеплилась; смотрю, стоит стена;
На ней, я вижу, ходит Ярославна
И плачет, бедная, без устали она.
Сгони ее! Довольно ей пророчить!
Уйми все песни, все! Вели им замолчать!
К чему оне? Чтобы людей морочить
И нас, то здесь – то там, тревожить и смущать…
Смерть песне, смерть! Пускай не существует!
Вздор рифмы, вздор стихи! Нелепости оне.
А Ярославна все-таки тоскует
В урочный час на городской стене.
Прочтите Случевского. Там есть несколько чудес. С Сурковым кончено1, и я уезжаю. Куда – не решила. Напишу.
Делала исследования желудка. Они хорошие, но врач заподозрил не очень хорошее.
Всё же поговорите в институте. Если бы они соблазнились, то объявили бы конкурс. Но им всё равно, кто у них работает, лишь бы с отчетом было в порядке.
Надя
Очень целую всех – Марию Ивановну больше всех. Наверное, еще приеду…Привет Виктору и Таням. Как ей нравится соблазнитель Леонардо?
Конверт: «Авиапочта г. Воронеж, Копьевский переулок (б. 2-й Буденновский),№ 3,кв. 37. Штемпель Наталье Евгеньевне от Мандельштам, Таруса, Калужской обл., 1-я Садовая, № 2 (дом Голышевых)». Почтовые штемпели: «АВИА», «АВИО № 509 Москва 184», «Москва 23.2.60», «Воронеж 24.2.60», «Воронеж 25.2.60».
1 По-видимому, имеются в виду хлопоты А.А. Суркова относительно прописки и квартиры для Н.Я. в Москве.
7
Н.Я. Мандельштам – Н.Е. Штемпель <Конец зимы 1960 г., Таруса>
Наташенька!
Я давно вам не писала и очень беспокоюсь, что у вас. Как здоровье Марьи Ивановны? Ужасная была зима – эти колебанья температуры и мне дались очень тяжело. Ради бога, напишите. На последнее письмо ведь вы не ответили.
А теперь о том, что я неожиданно узнала и от чего пришла в настоящий ужас. Вы, вероятно, знаете, что вдова Рудакова не вернула ни мне, ни Анне ничего из того, что ей дали (она торгует автографами). Недавно удалось уговорить ее показать письма Сергея Борисовича1. Анна Андр. и Ник. Иванович прочли их и пришли в ужас (они перепечатали их на машинке, и я вам их покажу при встрече). Это письма – типа дневника. Направлены супруге. Основная тема: все воронежские стихи О.М. написал Я– Сергей Борисович. Какой ужас, что впоследствии будут говорить о гениальных стихах О.М., когда это я, я… Этот старый идиот (сумасшедший) (т. е. О.М.) ничего связать не может. Он ходит за мной по пятам и глядит мне в рот… И тому подобное… Меня называет только «дура», но это чушь, это милая деталь. Теперь понятны его отношения к жене и к вам. Она нужна была для темной природы его души – незаменима. Видимо, это был человек больной, отождествил себя с О.М. и весь этот бред излагал жене. Может, она не отдала черновиков, потому что у нее был план «восстановить истину» и напечатать Осины стихи как стихи Рудакова. Это бред, которому нельзя поверить, но это факт. А мы считали его чистым юношей, другом, учеником и тому подобное. Это и спекуляция на той изоляции, в которой мы жили, и расчет, что он молод, а я стара – умру, и можно будет сделать всё, что угодно. Теперь, Наташенька, вы можете нам помочь. Вы точно знаете, когда Сергей Борисович уехал из Воронежа (это лето 36 года); после этого была масса стихов (начиная с «Гудка»), написанных при вас. Как будто это смешно, анализ стихов Рудакова сразу покажет, что писал он, что писал О.М…. Но это для друзей, а для врагов (а у поэта всегда есть враги) это будет «загадкой», проблемой «Рудаков – Мандельштам» и так далее.
Необходимо, чтобы вы написали простую вещь: 1) когда вы познакомились с Рудаковым, 2) когда пришли к нам (после его отъезда), 3) как Ося работал в ту последнюю зиму при вас и т. п… Как он приходил читать вам новые стихи и т. д. 2 странички письма на адрес Харджиева Николая Ивановича (Москва, ул. Крапоткина, 17, кв. 70)2.Я, так сказать, «пристрастный» свидетель. Потому не на мой адрес и не в мои руки…
Самый ужас в том, что всё это спекуляция на юридическом положении человека. На изоляции. На невозможности печататься. Ничего бы не было, если бы О.М. был известным человеком в Москве – кругом люди – все всё знают, видят, читают в журналах… Вы понимаете, какой это ужас?
Наташа, это был совершенно безумный человек, а мы не поняли. И он держался за свою мерзкую жену, потому что она верила его бреду.
Умоляю вас, не откладывайте этого письма. Сейчас уже идет крошечная заваруха, а вы едва ли не единственный свидетель – все уже умерли. И это в руках у невежественной спекулянтки автографами – главным образом первого мужа Анны3.
Анна Андр. в полном ужасе – этот смирный мальчик у нас в комнате! И если бы вы знали, какая ненависть в этих письмах. Я думаю, что это для вас удар. Для меня тоже.
Это второй случай у меня: сын Багрицкого читал эти стихи и выдавал их за свои4. Но он был глупый мальчик, и все еще всё помнили. Это было безопасно. Я просила не обижать его и осторожно остановить, что и сделали.
Я так сумбурно пишу, потому что сегодня всё это прочла: эта ненависть, эта хитрость (сидел «у ног»! Любил… ничего не боялся!) (у него иногда пробивались смешные учительские интонации. Мы над ними чуточку посмеивались, но щадили его. Знали, что у него больное самолюбие, но тем более были с ним осторожны: ведь у него было очень тяжелое положение, а мы с Осей, пока он был в Воронеже, еще зарабатывали и кормили его). Эти проклятия. Эта злоба.