Смерть, идущая по следу (интернет-версия)

Начнём с автобиографии Семёна Александровича. Этот документ представляет собою приложение к анкете, заполняемой в обязательном порядке для отдела кадров при трудоустройстве или поступлении в учебное заведение. Золотарёв, как видим, написал автобиографию почему-то в конце второго курса (впрочем, тому могут существовать вполне невинные объяснения — его попросили переписать прежнюю автобиографию с целью уточнения неких деталей, либо автобиография была написана для оформления допуска к занятиям на военной кафедре, начинавшимся в советских ВУЗах, обычно, на третьем курсе. Следует подчеркнуть, что обязательное обучение на военных кафедрах вводились во всех советских ВУЗах с 1 сентября 1944 г. по постановлению Совета Народных Комиссаров СССР № 413 от 13 апреля 1944 г., т. е. Государственный ордена Трудового Красного знамени институт физической культуры Белоруссии также осуществлял подготовку офицеров запаса). Самое интересное в документе, обнаруженном Алексеем Коськиным, не время написания, а содержание.

Надо сказать, что документы такого рода заполнялись с соблюдением строгих формальных требований как по оформлению, так и содержанию. Часть таковых излагалась в «шапке» документа, на его первой странице, служившей своего рода памяткой автору, часть — сообщалась работником отдела кадров при выдаче бланка в виде напоминания («писать развёрнуто, без сокращений, помарок, зачёркиваний и подчёркиваний, отразить все изменения в документах, смену имён и фамилии, свадьбы-переезды-разводы, ничего не упустить…»). Впрочем, написание автобиографии — это как езда на велосипеде, если один раз у тебя получилось, то полученный навык не утратишь. Поэтому «кадровики» обычно обходились без долгих наставлений и лишь осведомлялись: «Писать автобиографию уже доводилось? Как это делать знаете?»

Семён Алексеевич Золотарёв к июню 1948 г., разумеется, уже прекрасно знал, как надо правильно писать автобиографию. Можно не сомневаться, что к этому моменту он уже не раз сочинял такого рода документы. И тем удивительнее те многочисленные «косяки», нестыковки и умолчания, которыми изобилует вышедший из-под его пера текст. Их появление невозможно объяснить неловкостью слога, письменная речь Семёна как раз очень легка, текст прост и читабелен. Но имеющиеся в автобиографии Золотарёва «области умолчания» не только недопустимы для советского студента тех лет, но и по-своему красноречивы. Они очень многое способны рассказать об этом человеке даже спустя шесть с лишком десятилетий. Попробуем предвзято разобрать этот замечательный документ.

Чёткий, выработанный почерк Семёна Золотарёва ясно свидетельствует о том, что ему доводилось немало работать письменными принадлежностями. Что, вообще-то, несколько удивляет, когда знакомишься с обстоятельствами его жизни. Родившийся 2 февраля 1921 г. в станице Удобная Краснодарского края Семён вступил в комсомол в 1938 г., а 10-летнюю школу закончил только в 1941 г., т. е. в возрасте 20 лет. Само по себе это событие не следует считать чем-то необычным для того времени — такое встречалось довольно часто (не станем вдаваться в причины, просто примем как факт). Закон СССР «О всеобщей воинской обязанности», принятый Верховным Советом СССР 1 сентября 1939 г., предусматривал возможность предоставления отсрочки от призыва учащимся средних школ для окончания обучения, но до тех лишь пор, пока им не исполнится 20 лет. Весеннего призыва в СССР не существовало вплоть до 1967 г., поэтому Золотарёв, которому 20 лет исполнилось в самом начале 1941 г., спокойно дожидался осени (призыв проходил в период с 15 сентября по 15 октября). И даже начавшаяся 22 июня 1941 г. Великая Отечественная война не сразу его задела. Так что с призывом на действительную военную службу у Семёна всё обстояло благополучно, хотя с точки зрения современных представлений — несколько странно. Но странность эта, как было показано, кажущаяся.

Настоящие странности возникают дальше. Итак, на действительную военную службу Семёна Александровича Золотарёва призвали 19 октября 1941 г., а в первый бой с фашистскими захватчиками он вступил аж 10 мая 1942 г., т. е. спустя почти 7 месяцев. Принимая во внимание, как перемалывались осенью и зимою 41-го добровольческие дивизии, поспешно сформированные из жителей Москвы и Ленинграда и немедля брошенные на передовую, задержке в 7 месяцев нельзя не удивиться. Подобной задержке в ту невесёлую годину обрадовался бы любой призывник…

Однако, дальше — больше. В совершенно удивительных выражениях Золотарёв описал своё участие в Великой Отечественной войне: «В бой вступил 10 мая 1942 года и после этого на боевых операциях, боевых заданиях был на протяжении всей войны.» Советское кадровое делопроизводство чётко разграничивало службу в Действующей армии и участие в боевых действиях. Дело в том, что за последние выслуга считалась по принципу «сутки — за трое». Участие в боевых действиях отражалось в солдатской книжке записями, сделанными строевой частью полка (либо отдельной воинской части — бригады или батальона) на основании приказа по армии. Приказ по армии чётко фиксировал эту дату, буквально с такой формулировкой: «С (такого-то числа) считать Армию участвующей в боевых действиях». И для всех военнослужащих этой армии выслуга считалась с этого дня «сутки — за трое», пока новый приказ по армии не отменял действие старого. Все периоды времени, в течение которых армия считалась воюющей на фронте, фиксировались в солдатских книжках всех солдат этой армии наподобие того, как в трудовых книжках мирных граждан отражался трудовой стаж. И пограничник, отсидевший всю войну на острове Врангеля или на Чукотке, ни при каких условиях не мог считаться участником боевых действий, хотя и отбыл всю войну призванным на действительную военную службу (Тут же можно указать и на то, что на военнослужащих офицерского состава, принимавших участие в боевых действиях, распространялось право ускоренной выслуги воинского звания с переходом на очередное высшее звание — это была весьма существенная льгота, которой были лишены остальные офицеры Действующей армии. К Золотарёву данная норма отношения не имела — он был сержантом — но для иллюстрации сказанного выше вполне годится).

Все фронтовики эти нюансы прекрасно знали. И работники отделов кадров по всей нашей необъятной стране знали разницу между «службой в действующей армии» и «участием в боевых действиях». И в анкетах, и в автобиографиях обычно делалась краткая типовая запись примерно такого содержания: «В период с (дата) по (дата), с (дата) по (дата) и с (дата) по (дата) принимал участие в боевых действиях». Допускались уточнения в произвольной форме, типа: «Принимал участие в освободительном походе Красной армии в Восточную Европу», или «освобождал братскую Украину от фашистского ига» или «Участник битвы за Кавказ». Это пожалуйста… но упоминать о «боевых операциях» и «боевых заданиях» почиталось совершенно неуместным. И так понятно, что на фронте операции и задания «боевые», а рассказы рассказывать про то, как касками «мессершмиты» сбивались, в отделе кадров не надо, эти басни нужно поберечь для другого места и иной компании.

Сказанное выше в полной мере относилось и к участникам партизанского движения. Партизаны имели точно такие же солдатские книжки, что и солдаты на фронте. Они хранились в строевой части Штаба партизанского движения. Приказами штабов отряды вводились в боевые действия и выводились из них, и система учёта движения личного состава была во всём аналогична той, что имела место в регулярной армии. Т. е. исключений в то время быть не могло ни для одной из категорий военнослужащих. В данном же случае мы видим очевидное отклонение от общепринятого порядка оформления документов, допущенное Золотарёвым явно с ведома работника отдела кадров.

Немного больше информации о воинском пути Семёна сообщает его наградной лист, размещённый на сайте «Подвиг народа». Из этого документа, подготовленного уже в самом конце войны и утверждённого Военным Советом 70-й армии 15 мая 1945 г. мы можем узнать следующее: «(Золотарёв) Участвовал в боях на Донском и Сталинградском фронтах, при освобождении западных областей Белоруссии. При вторжении в Восточную Пруссию и Померанию — в составе 3-го гвардейского Гродненского кавалерийского корпуса 2 Белорусского фронта в январе, феврале и марте 1945 г.» В том же наградном листе, кратко упоминается, что Золотарёв был награждён медалью «За оборону Сталинграда». А 15 мая 1945 г. за проявленные в ночь с 21 на 22 апреля мужество и героизм Семён получил орден «Красной звезды». На тот момент Золотарёв служил уже в 13 моторизованном понтонно-мостовом ордена Александра Невского полку. Данный полк не имел ни малейшего отношения к упомянутому 3-му гвардейскому кавкорпусу — это известно совершенно точно, поскольку 13 моторизованный понтонно-мостовой полк входил в состав Действующей армии очень недолго, чуть больше месяца — с 5 апреля по 9 мая 1945 г. Об этом сообщает самый надёжный источник, какой только можно вообразить — Приложение к Директиве Генерального штаба от 18 января 1960 г. № 170023 под несколько неудобоваримым названием «Перечень № 16 (Полков связи, инженерных, сапёрных, понтонно-мостовых, железнодорожных, дорожно-эксплуатационных, автомобильных, автотранспортных и др. отдельных полков, входивших в состав Действующей армии в годв Великой Отечественной войны 1941–45 гг.)»… Т. о. и наградной лист не очень-то проливает свет на военное прошлое Семёна Александровича, из него мы лишь узнаём, что встретил он победный 1945 г. в 3 гвардейском кавкорпусе, а в апреле очутился почему-то в 13 ордена Александра Невского моторизованном понтонно-мостовом полку, для которого, кстати, участие в боевых действиях фактически закончилось 3 мая с выходом 70 армии к побережью Балтийского моря в районе Висмар-Штеттин. Но это так, к слову. Вернёмся же пока к дальнейшему рассмотрению автобиографии Семёна Алексеевича.